What goes inside of a man

Сворачивая за угол дома, Иваизуми бросил короткий взгляд на левое запястье и едва успел увернуться от несущегося сломя голову подростка. Пара кофейных бусинок перекатилась по крышке и слилась в большую каплю в ложбинке у бортика. Повезло. И он ещё успевал прийти на работу пораньше и насладиться своим капучино в тишине. — Осторожно! Приглушённый возглас заставил обернуться. Обзор заслонило нечто бело-розовое с цветными всполохами, под ключицу ткнулось твёрдое, сбивая дыхание, а груди стало мокро. — Вы в порядке? Иваизуми растерянно смотрел на счастливую мордашку в обрамлении облака тёмных кудряшек. Мордашка смотрела в ответ большими сияющими глазами, морщила носик и весело лепетала. — Ох, кошмар. Простите! Из-за нас вы облились, — голос раздавался сбоку и выше. — Позвольте я оплачу химчистку. И куплю вам новый кофе. Мне так жаль, простите, пожалуйста! Отмерев, Иваизуми перевёл взгляд на расстроенную маму малышки и успокаивающе улыбнулся: — Всё в порядке, не переживайте, всякое случается, — отцепил запутавшуюся в ремне его сумки ленту воздушного шара. — Держи крепче, иначе улетит. Девочка угукнула, сжимая кулачок, и с детской непосредственностью всем телом потянулась к нему, выворачиваясь из маминых рук. Иваизуми усмехнулся, наклонился, позволяя маленькой ладошке похлопать себя по щеке и серьёзно кивнул, выслушав что-то неразборчивое, но несомненно важное. — Обычно она стесняется незнакомцев, — лицо женщины светилось радостным удивлением. — Похоже, вы ей очень понравились. — У вас очаровательная дочка, — он снова улыбнулся, выпрямляясь. — Я пойду, хорошего вам дня. — И вам! Ещё раз извините! Остановившись у входа в больницу, Иваизуми покачал стаканчиком – плеснуло на донышке – и в пару глотков допил неожиданно остывший кофе. Обычно к началу смены тот ещё оставался приятно горячим. Со вздохом он оторвал от картонного бока прилагавшуюся к каждому "кофе с предсказанием" записку, сегодня крепившуюся стикером в виде ехидно ухмыляющегося волейбольного мяча. Стаканчик с глухим стуком упал в мусорную корзину. — А ты не торопишься, — встретил его Ханамаки, стоило открыть дверь в раздевалку. Окинул взглядом и, к счастью, без лишних вопросов предложил: — Одолжить тебе футболку? — У меня есть. Иваизуми прошёл к своему шкафчику, на ходу стягивая испорченную рубашку. На душ времени не было, придётся обойтись влажными салфетками. Сменная футболка оказалась нежно розового цвета… Не стоило устраивать стирку после тридцатичасовой смены: с закрытыми глазами сложно разобрать белое и цветное бельё. — Тебе идёт, — хохотнули за спиной. — Освежает недовольную физиономию. Иваизуми обернулся, натягивая халат, и наткнулся на изучающий прищур, быстро сменившийся отвратительно жизнерадостной улыбкой. — Неужто твой ненаглядный бариста наконец перешёл к активным действиям и плеснул в тебя кофе? — Макки, шёл бы ты… пока я добрый. — Угрозы, с самого утра? Что же будет дальше? Ладно, пойду посмотрю, что интересного в расписании на доске. Хлопнула дверь. Иваизуми про себя досчитал до пяти и развернул записку. "Не каждый может похвастаться, что посреди обычной городской улицы его атаковал единорог". Итак, самое странное на сегодня уже сбылось, что, впрочем, не гарантировало спокойный день без куда более обыденных неприятностей. Бирюзовый листок отправился в карман куртки, чтобы дома присоединиться к стопке таких же. И всё же… Кофе ему приготовили холоднее обычного, и он не ошпарился. Хотелось считать это проявлением заботы. * * * Смех отчётливо звенел в воздухе, будто и не было перекрывающего всё шума работающих кофемашин, забитой в час-пик улицы и сонно-взбудораженной очереди посетителей. Иваизуми с завистью смотрел, как одна из сменных работниц кафе в ответ на какую-то шутку растрепала каштановые вихры бариста. Хотел бы и он так свободно, с чувством, что вправе, запустить в них пальцы. Помассировать кожу головы, чуть надавить ногтями, спуститься к шее, размять напряжённые мышцы, помочь расслабиться. Работа с людьми не обходится без стресса, ему ли не знать. С громким стуком на стойку опустился стаканчик с кофе. Иваизуми моргнул, сбрасывая мечтательное оцепенение, и постарался приветливо улыбнуться. Бариста не казался особо довольным, но шанс упускать не хотелось. — Привет. — Доброе утро, — отстраненность на пределе вежливости, не переходящая, тем не менее, в грубость. Профессионал, что тут скажешь. Иваизуми вздохнул и попробовал сменить тему. — Ты вчера сделал холодный кофе. Настороженность в медово-карих глазах сменилась неприкрытым раздражением. — Жалобы принимаем исключительно в письменном виде, — но на голосе это не сказалось. — Нет, я не… — Можете отправить по обычной или электронной почте, адреса указаны на визитках, которые лежат на столике слева от входа. — Я не собираюсь жаловаться. Всё в порядке. Каменное выражение лица не предвещало резкой смены атмосферы на более дружелюбную. — Устраивает ли вас сегодняшний кофе? Иваизуми открыл было рот, чтобы подтвердить, но под пронзительным взглядом поспешно сделал глоток. И зажмурился от удовольствия. Тающая нежность молочной пенки оттенялась орехово-шоколадными нотами арабики. Насыщенное послевкусие с лёгкой горчинкой приятно обволакивало язык. Даже будучи не в духе, бариста готовил потрясающий кофе. — Да, — благодаря усилию воли выдох не зазвучал стоном. — Спасибо. — Прекрасно, — бариста сверкнул глазами. — В таком случае, желаю вам не опоздать на работу, — и отошёл к следующему посетителю. Иваизуми ничего не оставалось, как направиться к выходу. Отсутствие его имени на стаканчике – в который уже раз – казалось неприятной шпилькой напоследок. * * * Конечно же он опоздал к началу своей смены. Всего на три минуты, но умудрился сразу же напороться на Ирихата-сана в плохом настроении и заслужил статус "любимчика дня". К пяти вечера он держался на одной силе воли. Обед был потрачен на уборку, после того как в холодильнике в ординаторской протекло чьё-то давно забытое и скисшее молоко. Собранный с собой бенто пришлось выкинуть и продолжать работать голодным. Когда слабый дискомфорт сменился ноющей болью, Иваизуми понял, что либо он что-то съест, либо желудок начнёт переваривать его самого. И отпросился на короткий перерыв. На посещение столовой, конечно же, времени не хватало. Автомат проглотил монеты, подсветил выбранную позицию, пожужжал и отключился. Экранчик мигнул надписью о готовности к работе. Предупрежденный утренней запиской, Иваизуми не расстроился. Скормил приёмнику пару купюр и выбрал упаковку сандвичей и сок. Автомат пожужжал и отключился. Иваизуми недоуменно уставился на экранчик с подмигивающей мордашкой. Позже, впопыхах дожёвывая свой недо-обед и убирая кошелёк в шкафчик, он вынул из кармана куртки бирюзовый листок. "Торговый автомат отказался сотрудничать, взяв в заложники полученные деньги". Перечитал ещё раз. Нахмурился и, повинуясь наитию, перевернул его. "Дважды". * * * Звякнул дверной колокольчик и в лицо дохнуло теплом. Иваизуми застыл, осознав, куда привели его ноги, стоило вымотанному сознанию ослабить контроль. Больше суток подряд в больнице давалось непросто и в спокойные дни, но утром по каналу экстренной связи спасатели сообщили о большой аварии с участием школьного экскурсионного автобуса. Приёмный покой и всех дежуривших врачей перевели на режим повышенной готовности, а потом, надрываясь сиренами, начали приезжать скорые. К счастью, обошлось без смертей, а тяжёлых пациентов было всего трое. Одного из них – сопровождавшего класс учителя – оперировали более четырёх часов: закрыв собой ученика, он получил травму позвоночника, а спица от сбитого уличного зонта, пробив оконное стекло, пригвоздила его к креслу, задев почечную артерию. Иваизуми операцию пропустил. Как детский ортопед, он консультировал коллег и был нарасхват. Большинство школьников отделалось легко: простые переломы, ушибы, ссадины. Но дети были напуганы и заражали страхом друг друга. В силу возраста ещё плохо контролирующие свои эмоции, они были пороховой бочкой, а концентрированная паника – хорошо просмоленным запалом. Хватило бы любой искры, чтобы всё полыхнуло, и бог знает, чем бы это обернулось. Когда половине пострадавших уже оказали помощь, и напряжение стало спадать, разразилась настоящая катастрофа. Едва установившееся затишье в крыле реабилитации разбилось воем заглючившей пожарной сигнализации, тут же сработали потолочные спринклеры. Замигали лампы. По коридору пронёсся из ниоткуда взявшийся смерч, вжимая вымокших встречных в стены. Не дожидаясь, пока начнут сбоить медицинские приборы или под ногами разверзнется земля, Иваизуми понесся на подмогу явно не справлявшимся с детской тревогой психологам. А теперь он стоял в кофейне, атмосфера которой успокаивающей пеленой окутывала искрящие от перенапряжения нервы. И не мог ни на что решиться. Ругаться не хотелось. Хотя какое там, они даже не ругались толком, но и выслушивать едкие саркастичные ремарки сил не было. Обратно на улицу тоже не тянуло – мерзкая морось эволюционировала в полноценный дождь. Можно ли было считать это макроэволюцией? Память вытащила из какого-то дальнего угла страницы учебника. Кто-то прочистил горло, и Иваизуми едва не подпрыгнул от неожиданности, наткнувшись на острый холодный взгляд. Его передёрнуло ознобом по спине, наверное, от двери дуло. — Я не хочу ругаться, — вырвалось невольно. Что он тут забыл? Может кофе? Пятую или шестую – сколько их было? – чашку возьмёт и как-нибудь доберётся домой. Точно. — Я закажу кофе и уйду. На мгновение показалось, что бариста изумился, а потом выражение его лица смягчилось. — Проходи уже. Иваизуми, завороженный такой переменой, шагнул вперёд и только тогда заметил: убранные столики, приглушённые огни и пустой зал. Растерянно глянул на висевшие на стене часы. Двадцать три минуты после закрытия. Запнулся, с трудом сохранив равновесие, и обернулся к двери. — Как дети? Я видел в новостях. Бариста стоял спиной, возился с заказом, но звучал расслабленно и словно даже приветливо. Как в начале их знакомства. До того, как что-то пошло не так. — Многие уже дома, некоторых подержим пару дней в больнице, но все пойдут на поправку. — Ты хорошо поработал сегодня. На стойку перед Иваизуми опустилась чашка, и он, не задумываясь, потянулся к ней, сделал глоток – вкус был странный. Уставился на золотистую жидкость. Поднял глаза. — Не устраивает? — смех прятался в приподнятых уголках губ, а бровь изогнулась в молчаливом вызове. — Кофе – последнее, что тебе сейчас нужно. Иваизуми заторможенно покачал головой, потом кивнул, потом замер, пытаясь заставить мозги работать. Надо было воспользоваться моментом, поддержать разговор, навести рухнувшие мосты, но мысли ползли со скоростью ленивых улиток. — Это мой персональный бленд. Даст сил добраться до дома и гарантирует крепкий сон после. Наслаждайся. Он скрылся за дверью, ведущей на кухню, тихо зашумела вода. Иваизуми смиренно выдохнул – не сегодня. И заметил рядом на стойке маленькую пиалку с жидким мёдом. Покрутил в пальцах ложку-веретено, наблюдая за тягучими янтарными каплями. Вкус стал приятнее. Когда чашка опустела, а бариста так и не вернулся, Иваизуми с сожалением поднялся со стула. В кофейне было уютно и умиротворяюще, но организм требовал отдыха. Решив, что расплатится в следующий визит, он направился к выходу. — Ива… изуми-сан. Запинка была бы почти незаметна, ожидай он формального обращения. Но с первой встречи получил прозвище, которое могло показаться детским, если бы не искренний интерес с ноткой кокетства в голосе бариста. А в последнее время тот и вовсе отказывался даже написать его имя на стаканчике кофе, не то что позвать. В висках начинало покалывать болью: что пошло не так? Что он упустил? — Вызови такси, не стоит в твоём состоянии ехать на метро. Иваизуми озадаченно моргнул. Это было не брошенное мимоходом предложение – серьёзная просьба. И полез за телефоном. Откликнувшийся водитель был всего в двух минутах езды. Этого не хватило бы, чтобы прояснить явное недоразумение, произошедшее между ними, и в любом случае не хотелось рисковать: на мутную голову сделать хуже легче простого. Секунды таяли в тишине, полной невысказанных слов. Блики на окнах известили о прибытии машины. — До встречи. Иваизуми смог лишь кивнуть в ответ. * * * Сон рассыпался дребезжанием звонка и настойчивым стуком. Попытка спрятаться под подушкой обернулась неудачей. Иваизуми со стоном сполз-свалился с кровати, на ощупь принял вертикальное положение и побрёл в прихожую. Едва приоткрыл глаза, чтобы узнать время и заворчал. — Шесть утра, у нас выходной. Тебе жить надоело? Ханамаки, остановившись посреди замаха, ввалился в открывшуюся дверь. Проигнорировал недовольную отповедь и профессионально осмотрел на предмет повреждений. Диагностировал: — Ты цел, — и прошёл в квартиру. — Ты домой как добрался? — На такси. — Не на метро? Почему? — Не знаю, посоветовали, потому что я на ногах едва держался, — Иваизуми раздражённо выдохнул, прислонившись к стене и пытаясь не уснуть. — Макки, какого чёрта? Тот странно хохотнул. — Не забудь поблагодарить советника, — потыкал в мобильник и сунул ему под нос. — Я проснулся чуть раньше от жажды и увидел новости. На экране ведущая рассказывала о ночном происшествии на ближайшей к их больнице станции метро. Камера наблюдения записала вид платформы, на которой веселилась группа подростков. Когда поезд уже подъезжал к станции, один толкнул другого, тот, оступившись, налетел на стоящего у края мужчину. Взмах руками, неловкие шаги, и край кабины врезающийся в плечо. Скорость была уже невысокой, но и так удара хватило, чтобы тело мужчины развернуло от столкновения. В тишине Иваизуми смотрел, как тот, только благодаря быстрой реакции, успел зацепиться за поручень, проехав несколько метров вместе с тормозящим поездом и избежав падения на пути. У мужчины была такая же, как у него, куртка, похожие стрижка и телосложение. Иваизуми поднял взгляд на Макки. — Я в порядке. — Не представляешь, как я рад. Минут пять они провели в молчании. Усталость медленно отвоёвывала своё, вытесняя из крови адреналин. — Кто вообще смотрит новости, встав посреди ночи выпить воды? — Какой-то идиот, — Макки заразительно широко зевнул. — Я останусь? Спать адски хочется. — Диван в твоём распоряжении. — Как можно гостю предлагать диван? — Незваному? — Иваизуми уже вынул запасное одеяло и подушку. — Без зазрения совести, — кинул их в Макки и, сам зевая, пошёл в спальню. — Да хоть рядом на кровать заваливайся, но если опять разбудишь, убью. Во второй раз Иваизуми проснулся после полудня. В пустой квартире. На выдранном из его рабочего блокнота листе, оставленном на столе в кухне, было накорябано: "Я рад, что ты везунчик. И не рад твоему пустому холодильнику. P.S. Поесть не забудь. P.P.S. Твоя кофемашина варит вкусный кофе. Так и знал, что ты не за ним в кофейню постоянно таскаешься :р" * * * Перед следующей сменой Иваизуми решил заглянуть в кофейню пораньше, надеясь, что удастся выловить бариста. Хотелось верить, что потеплевшее отношение ему не померещилось и не было одноразовой акцией за… лечение детей, видимо. Он на мгновение зажмурился, сдавив переносицу, выкинул из головы лишние мысли и толкнул дверь. Заказы сегодня принимала новенькая. Девушка явно волновалась, а повернувшись к нему, и вовсе смешалась, забыв приветственные слова. Иваизуми смиренно нацепил рабочее выражение лица. Помогло. Сначала она робко заулыбалась, убедившись же, что он не собирается срываться на ней за нерасторопность, расслабилась. Из-за её спины раздался смешок. Иваизуми поймал весёлый взгляд бариста, который тут же артистично передразнил смену его выражений лица с хмуро-каменного, на ободряюще-приветливое. И отошёл к кофемашине, готовить привычный утренний капучино. Ранее пустившая внутри корни надежда была готова расцвести. День начинался многообещающе. Когда кофе был готов, а заметка приклеена к стаканчику, Иваизуми подошёл к стойке, наклоняясь ближе. От воспоминания о произошедшем, а вернее благополучно не произошедшем на днях сосало под ложечкой, а в груди распирало от трепетной благодарности и взволнованного предвкушения. — Ты сибилла, — улыбка бариста застыла на побледневшем лице. — Так значит, "кофе с предсказаниями" – это твоя идея. А я всё думал, не отмывает ли Департамент прогнозов через вас деньги. Карие глаза полыхнули злостью, рот перекосило в гримасе, желваки играли на стиснутых челюстях. Бариста резко отвернулся: — Юмико-чан, я на перерыв, — он сделал несколько шагов к кухне, остановился, вытянув перед собой руку со стаканчиком, будто тот был ядовитой гадиной, шваркнул его на стол и вылетел прочь. Новенькая – Юмико – растерянно посмотрела ему вслед, потом на Иваизуми. Опомнилась, подскочила, протягивая оставленный кофе и сбито извиняясь. Иваизуми почувствовал, что закипает, ему надоело участвовать в игре, в правила которой его не посвятили. За кофейней, между соседними домами притаился небольшой дворик с одиноким вишнёвым деревом на клочке не закатанной в асфальт земли. Невидимый от входа в проулок он мало кому был известен – посторонние едва ли сюда заглядывали. Иваизуми на него наткнулся совершенно случайно, когда срезал путь до работы. Заодно нашёл и саму кофейню, впоследствии ставшую любимой. Бариста сидел на лестнице у чёрного входа, с поникшими плечами, обхватив себя за ноги и уткнувшись лбом в колени. И со стороны казался несчастным. Раздражение поутихло, разбавленное ноющей тревогой. — Эй, мы можем поговорить? Он подпрыгнул от неожиданности и ошарашенно уставился. Потом застонал. — Ох, да блять. Я с первого раза услышал и понял всё, что ты думаешь про сибилл и меня в частности. Нет необходимости повторять. Так что ещё тебе от меня надо?! — С какого первого раза? Что ты несёшь? — Иваизуми грубо огрызнулся с досады. Утро было таким хорошим, какого дьявола всё опять пошло наперекосяк? И осёкся, когда бариста дёрнулся, как от удара. На всё ещё бледном лице промелькнуло уязвимо-хрупкое (тронешь – рассыпется) выражение, быстро переплавившееся в ядовито-саркастичное. — Дай подумать, — медово протянул бариста, — с того, уже почти три недели назад случившегося разговора. Когда ты очень доходчиво разъяснил, что думаешь о моих работе, даре и общей никчёмности. Ну, помнишь, восьмого числа утром, во вторник? Иваизуми захлестнуло странным ощущением зыбкого песка под ногами. Человеку напротив него было больно, очень. Когда и захочешь забыть, но детали стоят перед глазами. Точная дата, время. Такое шутки ради не выдумывают. Но это не могло быть правдой. Во рту пересохло. Что произошло восьмого числа? — Не помню. Бариста моргнул и расхохотался хрустом битого стекла. — Я знал, что ты мудак, но чтоб открещиваться амнезией. Вау, впечатляет! — сник, закрываясь в себе, будто прячась в ракушку. — И ведь едва второй раз не попался. Какой дурак. — Не неси бред! Я понятия не имею, о чём ты говоришь! — нужно было оправдаться, разобраться. Это было какое-то чудовищное недопонимание. Этого не могло быть. Несправедливость обвинения, его невозможная правдивость сбивали с толку, загоняли в угол, бесили. Иваизуми срывался в ответ резкими словами. Ненамеренно провоцировал. Улыбка, которой его одарил бариста была опаснее скальпеля, прижатого к коже над яремной веной. — Я не могу запретить тебе здесь появляться, но без справки об амнезии или брата-близнеца даже не смей со мной заговаривать. Или клянусь, я тебе такое предскажу, пожалеешь, что когда-то впервые зашёл к нам. Он сделал шаг к чёрному входу, потом, передумав, вернулся, сорвал бирюзовый листок со стаканчика, всё ещё зажатого в ладони Иваизуми, и процедив сквозь зубы: "Желаю подавиться", — вернулся в кофейню. Пульс набатом грохотал в ушах. Ярость обиды кислила желчью на языке. Иваизуми швырнул стакан в стену и выматерился. Посмотрел на мокрое пятно, выматерился ещё раз. Обвинение в хулиганстве стало бы вишенкой на торте. Сжал кулаки, так, что ногти до боли впились в ладони. Выдохнул. Подобрал и выкинул в мусорку смятый стакан и побрёл в больницу. Работу никто не отменял. * * * День продолжал быть поганым. Едва началась смена, как на него стошнило чьего-то пьяного родственника, пытавшегося пробраться в инфекционное крыло. Выйдя из раздевалки, Иваизуми поскользнулся и сильно – наверняка, синяк будет, – приложился плечом о косяк. Выровняться ему помог уборщик, сжимающий во второй руке указатель "Осторожно, мокрый пол", который как раз собирался поставить. Нервный мужчина в приёмном отделении устроил скандал, по ошибке приняв его за другого. Однако, увидев своего врача у регистратуры, начал не менее эмоционально извиняться, одновременно ругаясь на неразбериху. Из похожего у Иваизуми и невезучего врача были только белый халат и бейдж больницы. Затем в коридоре его догнала младшая сестра только что выписанной пациентки, девочка лет пяти, и, старательно выговаривая слова, поблагодарила за помощь. И, поскольку, на праздники устраивают салют, а салют – это искорки в небе, подбросила вверх открытую баночку с глиттером. Заблестело всё: девочка, пол в радиусе пары метров и сам Иваизуми. Пришлось снова идти в душ. — Теперь ты меньше похож на ёлочную игрушку, — радостно осклабился Ханамаки, одалживая сменную форму, — и больше на того вампира, который искрился на свету. Только не раздевайся, как он, перед пациентками, они тебя живьём сожрут, ещё и передерутся, а я хочу домой вовремя уйти. Иваизуми показал ему средний палец и вручил планшет с картами пациентов. Его дежурство на сегодня закончилось. Вечером он планировал заняться своим исследованием. Рабочая теория состояла в наличии корреляции между скоростью регенерации костных и мышечных тканей и моментом первой вспышки у детей со стихийным или иным корпореальным даром. Было несколько новых статей, которые стоило прочитать, и результаты анализов, присланные коллегой из миланской "Сан-Раффаэле". Вот только сосредоточиться не получалось. Мысли снова и снова возвращались к утреннему разговору. Понимая, что ментальные топтания на месте не помогут ни работе, ни настроению, Иваизуми закрыл ноутбук и решил узнать профессиональное мнение. В шаге от кабинета он на мгновение засомневался, но пересилил себя и, постучавшись, вошёл. — Привет, проходи. С чем пожаловал? — Мизогучи-сан, есть вопрос по вашей специализации. — Неожиданно. Продолжай. — Чем может быть вызвана однократная подмена эпизодических воспоминаний, затрагивающих активные действия субъекта, при отсутствии очевидного источника психотравмы и текущих острых или хронических в острой фазе заболеваний? Взгляд главы отделения нейрокоррекции был внимательным и оценивающим, а голос спокойным и доверительным. — Иваизуми-кун, присядь и расскажи, что случилось, — он поднял руку, предупреждая возражения: — Про пациентов ты спрашиваешь иначе, а сейчас звучишь, как медицинский справочник. В чём дело? Иваизуми умолк: личным, ставящим под вопрос его адекватность, делиться не хотелось, но и поводов для недоверия не было. Мизогучи-сан отвечал за ординаторскую программу в больнице и оказался отличным ментором. К тому же, оставался риск, что эта… странность не единичная или станет прогрессировать и окажет влияние на выполнение работы? Сомнительно и всё же, навредить пациентам из-за неуместной стеснительности было неприемлемо. Взвесив "за" и "против", он неохотно опустился в кресло для посетителей. — Есть подозрение, что я не помню события трёхнедельной давности. Вернее, я помню, что делал, но… до моего сведения довели иную версию произошедшего. Деталей не знаю, но звучало так, будто я натворил что-то, что в здравом уме точно бы не стал. Если допустить, что это, и правда, был я, — он вздохнул, зажмурив глаза, а потом быстро добавил: — Это не касается больницы и больше не повторялось. Вроде бы. Пока что. Мизогучи-сан озабоченно хмурился. — Даже подозрение о вмешательстве в чужой разум – не шутка. Симптомы похожи на… — заклацали клавиши и замелькали окошки уведомлений на мониторе компьютера. — Ну-ка пойдём. Поднявшись на лифте на процедурный этаж, они свернули в крыло церебральных обследований. Из одного из кабинетов выглянула и приветственно помахала Сато-сан, старшая медсестра отделения, ко всем ординаторам относившаяся, как любящая, хоть и порой строгая тётушка. Иваизуми озадаченно замялся в дверях: в неэкстренных случаях ожидание свободного окошка могло затянуться на недели, – но Мизогучи-сан мягко подтолкнул его в спину. В таком кресле-яйце ему довелось сидеть всего однажды: обследование при приёме в больницу совместили с обзорной экскурсией, на случай, если придётся сопровождать пациента. Мягко светящаяся, молочного цвета "скорлупа" отгораживала от остального мира, создавая атмосферу уединения и помогая расслабиться. А многочисленные сенсоры, встроенные в её верхнюю половину, считывали всевозможные показатели по желанию врача. — Иваизуми-кун, мы начинаем. По команде Сато-сан яркость освещения снизилась до приятного полумрака, "яйцо" тихо загудело. Иваизуми ни с того ни с сего задумался: если окажется, что он в порядке, значит что-то произошло с самим баристой, и ему надо будет тоже обследоваться. — За исключением одного аномального всплеска твой ментальный фон ровный, — Мизогучи-сан не звучал обеспокоенным, это радовало. — Теперь попробуем сделать снимки более глубоких слоёв. Его снова окутал слабый гул, убаюкивающий, как белый шум, размывающий чувство времени. Иваизуми почти успел задремать, когда глава отделения зашёл к нему, отключая оборудование, присел рядом и снова заговорил. На этот раз с напряжением в голосе. — Иваизуми-кун, для сохранения конфиденциальности, я попросил Сато-сан выйти и отключил запись. С высокой степенью уверенности можно утверждать, что менее месяца назад ты подвергся воздействию чужого психо-дара. Учитывая грубые края сшивки ментальных фонов – родного и заместительного – и твой рассказ, предварительное согласие получено не было. Нарушение автономности твоего сознания – преступление, я обязан сообщить о нём главному врачу и полиции для проведения расследования. Наверняка потребуются дополнительные проверки, в том числе, чтобы понять природу вмешательства и аномальных всплесков, — он сделал паузу. — Есть ещё кое-что. Во-первых, ты знаешь, какой момент в прошлом был затронут. Во-вторых, заместительный фон очень небольшой, скорее всего закрывает лишь пару часов, и наложен поверх, без удаления оригинальных воспоминаний. По протоколу пострадавший имеет право восстановить воспоминания либо в ходе судмедэкспертизы, сразу под запись, в присутствии следователя, врача и свидетелей, либо заранее в лечебном заведении. Моё профессиональное мнение – второй вариант предпочтительнее как менее травматичный для психики. Поэтому я предлагаю тебе выбор. — Сейчас. — Иваизуми-кун, ты можешь подумать, время есть. И я в любом случае, отправлю тебя отдыхать, минимум ближайшие пять дней. — Сейчас. Я хочу вспомнить сейчас. Мизогучи-сан с минуту внимательно рассматривал его, затем кивнул. — Так и знал. Один из мнемобаков свободен – его уже настраивают. А я присмотрю за тобой во время процедуры. Силиконовые ремни мягко поддерживали зависшее в проводящей жидкости тело. Маска закрывала всю голову, позволяя спокойно дышать и видеть зал по ту сторону стекла, в наушники подавался шум, дублирующий сердцебиение и ток крови в сосудах. Раньше Иваизуми не доводилось погружаться в мнемотическую камеру Тульвинга или, если проще, мнемобак, но общий принцип её работы и назначение ему были известны. По сути, пребывание в баке на уровне подсознания воспринималось как возврат в утробу матери, в абсолютную безопасность – необходимое условие для максимально безболезненного преодоления естественного сопротивления разума вторжению извне. — Иваизуми-кун, мы готовы начинать. Повторяю, что запись воспоминаний будет вестись без вывода на обзорные экраны, доступ к ней получишь только ты. Также ты можешь в любой момент отказаться продолжать: голосом или дважды подряд сжав левую ладонь в кулак. Я буду отслеживать твои показатели и сам прерву процедуру, если они выйдут за пределы нормы. — Спасибо, Мизогучи-сан, приступим. Его попеременно накрывало ужасом перед неизвестным, но уже случившимся, беспомощностью от осознания собственной уязвимости и злостью на того неведомого, кто не только надругался над его "я", но ещё и навредил другому. Он не был готов, но не собирался откладывать. Ожили лёгким покалыванием вшитые в маску электроды. — Закрой глаза и постарайся сосредоточиться на том дне, который ты помнишь неверно. Непримечательный был день. Он проснулся довольно рано для выходного с ощущением лёгкой простуды, как бывает от переутомления, когда вроде ничего не болит, но самочувствие отвратное. И решил остаться дома: лежать под одеялом, смотреть сериалы и морально разлагаться. Никакой готовки – доставка еды спасёт мир. Из открытого окна так сильно тянуло запахом свежей выпечки, что рот наполнялся слюной. Наверное, готовила соседка из дома напротив, на её балконе в горшке, оплетённом бечевой, как раз красиво зацвела мединилла. Раздались начальные ноты концерта No. 2 Рахманинова – живущий этажом парнишка учился в консерватории и за последний месяц даже Иваизуми слышал прогресс в его игре. Подробности всплывали в голове слишком легко. Задумайся он об этом раньше, удивился бы, может, даже заподозрил неладное. Сейчас сомнений не осталось: он в жизни не слышал названия "мединилла" и не различил бы концерты русского композитора. "Ошибка дилетанта, — говорил их профессор в университете. — В попытке создать правдоподобную заплатку, автор наполняет фальшивое воспоминание большим количеством ярких деталей, чтобы сознанию было из чего складывать цельную картину. Чрезмерная подробность, однако, забивает естественные лакуны восприятия, и сознание цепляется за всё, легче выявляя нестыковки. К тому же, перенасыщенность подробностями мешает воспоминанию бледнеть со временем, что, опять же, является признаком искусственного происхождения". Кто бы мог подумать, что Иваизуми придётся на себе проверить верность лекции. — Очень хорошо, Иваизуми-кун, попробуем погрузиться под заместительный фон. Звук фортепиано сменился тихим шумом разговоров. Время ползло к полудню, но кофейня не пустовала. За столиком в центре зала расположилась пара студентов: один судорожно перелистывал конспект, дожёвывая круассан, второй отрешённо уставился в пространство, отвечая другу нечленораздельными звуками. Иваизуми устроился в отдалении, в небольшом алькове у окна, который выбирал всегда, если удавалось выпить кофе не на бегу. Сегодня это был обычный американо с кислинкой клюквы, оттеняемой нотами сливы и жжёного сахара. Иваизуми скривился и сам удивился такой реакции. Ему нравился этот сорт Колумбии. Да и разговоры его обычно не раздражали. Всё воспринималось как-то… не так, не то приглушённо, не то недостаточно… живо. Словно сквозь костюм виртуальной реальности. — Если так часто хмуриться, морщинка останется, и придётся портить естественную красоту инъекциями ботокса. Стоило догадаться, что никакой альков не помешает бариста незаметно подкрасться, на своей-то территории. — За наш счёт, чтобы у постоянного посетителя день стал приятнее, — рядом с чашкой теперь стояло блюдце с пирожным, хищно топорщившимся чешуйками хрустящего даже на вид теста. — Оно не кусается, обещаю. — Я не заказывал, — вырвалось вместо благодарности, резче, чем хотелось бы. К счастью, бариста лишь усмехнулся: — Так бывает, когда что-то преподносят за счёт заведения. Попробуй, Ива-чан, тебе понравится. От прозвища, которое он не слышал уже несколько недель, потеплело на душе. — Попрошу без фамильярности, — а это уже звучало откровенно грубо. — Ты же раньше не возражал. — И что? Или ты молчание считаешь согласием залезть в чужой дом или даже сразу в голову? Иваизуми ощущал то же недоумение, что отражалось на лице бариста. Тот задумчиво тихо хмыкнул: — Кто-то встал не с той ноги. Как ни странно, даже это замечание по-прежнему было приветливым. Но что-то отвлекало, мельтешило на краю зрения – между длинных красивых пальцев мелькал привычный листок записки. Он нервичал? И, судя по уже помятым уголкам, начал ещё до разговора. — Что ж, Иваизуми-сан, свободны ли вы сегодня вечером? На кофе звать не стану, — он хохотнул, — но, может, поужинаем вместе? В этот момент Иваизуми гордился собой за выдержку и внешнее спокойствие. Непонятно, как бурлящий восторг не вылез наружу идиотской широкой улыбкой. Так счастлив он был, наверное, когда профессор впервые позвал его ассистировать на операции по тотальному эндопротезированию коленного сустава. Пауза затягивалась. — Если неудобно сегодня, можем договориться на другой день. — Поужинать с тобой? Ладно, Иваизуми мог понять собственную растерянность. Он слишком долго обдумывал, как сделать первый шаг, и оказался не готов к чужой инициативе. — Разве кто-то другой приглашает? — Ты не понял. Поужинать с тобой, с бариста. Ты серьёзно? — А что не так? — веселье стало напряжённым. — Неужели кодекс врачебного братства запрещает ходить на свидания не с медперсоналом? — Конечно нет, — жест вышел показательно пренебрежительным, таким отгоняют муху или стряхивают соринку. — Но всего лишь бариста… Достойная подработка для школьника или студента. Это не работа для взрослого. Ты не выглядишь бедствующим. И раз так, возникает вопрос: насколько же нужно быть неамбициозным или никчёмным во всём остальном, чтобы согласиться на столь бесперспективную роль. Владелец тебя по знакомству принял? Из жалости? — Ага, из жалости, — заледеневший голос так сильно контрастировал с недавним дружелюбием, — если сам себя не пожалеешь, то кто ж ещё. — О, так ты и есть владелец. Это уже хоть что-то. Заткнись. Иваизуми рвался перехватить контроль, извиниться, сделать хоть что-нибудь. Понимал, что бесполезно. Но не мог поверить. Он не мог такое наговорить. И наделся, что Мизогучи-сан не прервёт процедуру – ему нужно было увидеть всё до конца. — Но знаешь, даже с бариста, — “удачно” расположенный напротив зеркальный участок стены подарил новое знание: Иваизуми умел высокомерно кривиться, — куда ни шло. Но с сибиллой. Мои стандарты выше, нежели перепих на одну ночь. А встречаться с сибиллой – это же насколько надо себя не уважать. Господи, просто заткнись. — И что же такого ужасного в сибиллах? — Да ты шутишь? — нестерпимо хотелось заехать по собственной насмешливой физиономии, впечатать в стол и разбить нос. — Вам же нельзя верить. Вы видите всё наперёд. А такие сильные, как ты, – о, признаю, у тебя невероятный талант, – могут ещё и выстраивать события одно за другим, чтобы получить нужный результат. Здесь сказанное верное слово, тут оброненный цветок. Карманный эффект бабочки. Признайся, такой властью невозможно не упиваться. Бариста, с болезненным выражением отшатнувшийся при первом упоминании своего дара, бледнел всё сильнее и сильнее. — Казалось бы, медик должен знать о существовании законов, правил дара и ограничений физических и психических возможностей человека. — Я тебя умоляю, разве много нужно, чтобы манипулировать и прогибать под себя близкого человека. Хватит! — А ты не упускаешь один очень важный момент? Близкие отношения строятся на доверии, уважении и заботе. — В мире, где единороги скачут по радугам. Ты не настолько наивный. Да и к тому же, — голос понизился до доверительного шёпота, — ты ведь спокойно без спроса лазишь в чужие судьбы. Что-то в лице бариста дрогнуло, но не надломилось. Наоборот, он будто врос в землю, окреп, выпрямился, уверенный и несгибаемый. — Я не смотрю в будущее тех, кто заказывает кофе без предсказания, — он помолчал, а затем улыбнулся, колюче, как мог бы улыбаться терновый куст. Бирюзовый листок смялся в сжатом кулаке. — Спасибо, что заранее дал понять, насколько сказочный ты мудак. Сэкономил мне время. Хорошего вам дня, Иваизуми-сан. Больше ничего примечательного не произошло. Не допив кофе, он вернулся домой, к просмотру сериалов под пледом. Когда вид спальни сменился голыми стенами процедурного зала, Иваизуми загрёб руками жидкость, выталкивая себя к воздуху. Зацепился за край уже открытой камеры, содрал маску и, едва сдерживая ярость, прорычал: — Мне не просто залезли в голову. Мной управляли! Мизогучи-сан кивнул. — Вы с самого начала это подозревали? — Опасался. Твой естественный ментальный фон под заплаткой двоился, как бывает в случаях множественной личности или… — … подселения в чужое сознание. Какая же суууууука! — Хаджиме-кун, это слабое утешение, но действовал явно не профессионал, без подготовки, спонтанно и грубо. Эпизод короткий, базовые основы самоидентификации не затронуты, аномальные всплески ментального фона единичны и незначительны. В психологическом плане ты полностью восстановишься после короткого курса реабилитации, я сам буду её курировать. Иваизуми зло расхохотался. — Ну почему же, вполне радует, что эта мразь не похерила мне отношения со всеми подряд, всего лишь… — он замолк. — Я сообщу Ирихата-сану, нужно начать расследование. Подходи, когда почувствуешь, что в состоянии. Мизогучи-сан вышел, оставив его наедине с тускло светящимся меномобаком. Иваизуми обессиленно рухнул на обрезиненную скамейку. “Всего лишь бариста”, — колотились слова в голове. Уткнулся лицом в колени. Он только сейчас осознал, что за прошедшие почти три недели ни разу не назвал по имени, даже в мыслях был “бариста”, всего лишь “бариста”. Эта тварь отобрала даже имя. Ойкава Тоору. * * * К тому моменту, когда он закончил одеваться и высушил волосы, внутри боролись два порыва: потребовать полного сканирования мозга, чтобы найти ту сволочь, что посмела играть с ним, как с марионеткой, или добраться домой и проспать ближайшую неделю в надежде, что всё как-то само решится. Но сначала нужно было найти ответственного за оборудование. В зал заглянула Сато-сан. — Иваизуми-кун, вы уже закончили? Как результаты? Вы с Киёмидзу-куном проводите совместное исследование? А я думала ты остановился на ортопедии. — Почему вы заговорили о Киёмидзу? — Он периодически помогает в нашем отделении. Слепок его ментального фона я всегда узнаю, — увидев непонимание на чужом лице, она уточнила: — Видела на первых твоих сканах. У него очень характерные зубчатые пики на внешних дугах. Иваизуми недобро улыбнулся. Медсёстры всегда всё знают. — Сато-сан, вы лучшая. Спасибо! — он порывисто её обнял и выбежал из зала. — Почаще бы остальные про это вспоминали. Перед дверью в кабинет главврача он затормозил, постучался и, не дожидаясь ответа, зашёл. Двое мужчин обернулись к нему. — Иваизуми, — поприветствовал-вздохнул Ирихата-сан. — Сейчас проходи, но в следующий раз получишь выговор за плохие манеры. Присаживайся. — Благодарю. Я ненадолго, — его ответ озадачил собеседников, но следующие “новости” должны были ещё меньше им понравиться. — Ирихата-сан, Мизогучи-сан, вам стоит вызвать на дежурство двоих ординаторов или врачей. И придётся перекроить графики. — Не соизволишь пояснить своё заявление? — Я собираюсь избить Киёмидзу, после чего он работать не сможет, а меня вы отстраните. — Ты на больничном, тебя вызовут когда понадобится давать показания. Постараемся обойтись без прилюдного копания в твоей памяти. А Киёмидзу уже отстранён, — по главврачу всегда было трудно сказать, что на самом деле он думает, но такая спокойная реакция оказалась неожиданностью. — Можешь его заодно обрадовать. — Вы не попытаетесь меня остановить? — Он заслужил. И я рассчитываю на твою разумность – не наноси тяжких или непоправимых увечий. Иваизуми кивнул и повернулся ко второму доктору. — Вы ведь поняли, что это Киёмидзу, но мне не сказали. — Извини, — тот виновато склонил голову, — хотел, чтобы ты сначала успокоился, — поморщился на саркастичный смешок, — насколько возможно. А ты как узнал? — Сато-сан. — Медсёстры всегда всё знают, — Ирихата-сан откинулся на спинку кресла. — Ну всё, Иваизуми, свободен. Но помни, — в голосе прорезались приказные ноты, — не переходи границ. Иваизуми не стал отвечать. Выходя из кабинета, он краем глаза увидел разбросанные по ковру у письменного стола документы и лежащую у стены механическую точилку для карандашей. Видимо, спокойствие было напускным. * * * В комнату отдыха Иваизуми влетел, не сбавляя шага, огляделся. — Вы, — кивнул он группке интернов, — на выход. Раздались возмущённые возгласы и возражения, но быстро оценивший ситуацию Ханамаки кинул на него красноречивый “будешь должен” взгляд и со вздохом поднялся из кресла, улыбаясь, стал подталкивать мелких. — Доктор Кимура вот-вот должен начать операцию по замене сердечного клапана у подростка, кто хочет посмотреть? Ропот стих за закрывшейся дверью. Иваизуми смотрел на вольготно развалившегося на диване Киёмидзу Шуичи, их с Макки одногодку, выбравшего “оперативные психологические вмешательства” своей специализацией, и не мог понять. — Иваизуми, у тебя ко мне какое-то дело? Чужой довольный оскал стряхнул с него задумчивость. — Точно. В самый последний момент Иваизуми вспомнил слова главврача, и его кулак впечатался в скулу Киёмидзу. Голова того мотнулась, руки бесконтрольно дёрнулись, и он завалился на бок, уткнувшись виском в мягкий подлокотник. Захихикал со странной манией. — Быстро, и месяца не прошло. Как поживает твой бариста? — У него имя есть, — рыкнул Иваизуми, борясь с желанием добавить с ноги. — Помню-помню, — тот выпрямился: рот по-прежнему растягивала улыбка, но в глазах затаилось что-то тёмное, ледяное. — Ойкаааааава-кун. От жадного, жестокого тона продрало ознобом по позвоночнику. — Ты без спроса залез в мою голову. Накануне, пока мы отрабатывали, как вести разговор с пациентом, подвергшимся психовмешательству. — Сообразительный. Хороший мальчик, — снисходительная похвала сопровождалась странным движением в воздухе… будто щенка потрепали по загривку. Звук удара показался оглушительным. На этот раз Киёмидзу понадобилось больше времени, чтобы прийти в себя, но он снова растянул губы в улыбке: зубы казались розовыми от крови. — Это я заслужил, но больше рук не распускай, Иваизуми-кун. Отгрызу. Не понять: шутит или нет. Раньше Киёмидзу особо не запоминался: есть и есть, спокойный, довольно талантливый, неконфликтный, – существовал где-то на периферии круга общения, не вызывая особого интереса. Сейчас же, он словно оказался в фокусе, и возникло ощущение, что быть в тени – его добровольный выбор. На “свету” он слишком настораживал, нервировал на каком-то глубинном подсознательном уровне. К такому спиной не повернёшься. Иваизуми едва сдерживал ответный оскал. — В чём твоя проблема?! Не помню, чтобы мы ругались. И Ойкава-то тебе что сделал? — Ругались? О нет, никаких ссор. А Ойкаву-куна я до того дня вообще не встречал, знал, конечно, про кофейню, но даже не заходил. Не моё, — он смотрел внимательно, будто бы даже с досадой. — Хотел бы я сказать, что ничего личного, но… Врать ведь нехорошо, да, Иваизуми-кун? Как же я вас обоих ненавижу! — снова плеснуло наружу жадное и жестокое. Иваизуми напрягся. Полшага назад, корпус в полоборота, руки вскинуты в защитную стойку; выброс адреналина в кровь, быстрое поверхностное дыхание, туннельное зрение. Контроль над реакциями организма ускользал. Успокоиться не получалось, и он попытался сосредоточиться на чём-то другом. Ныли сбитые костяшки пальцев. Стоило бы их обработать, приложить лёд хотя бы. А к чёрту! Иваизуми отошёл к умывальнику, открыл кран и подставил пострадавшую кисть под струю. Прикрыл глаза, потянувшись к дару. Вода откликнулась, медленно закружилась гибким обручем, снимая воспаление, восстанавливая ткани. — Вот! Поэтому! Концентрация сбилась и вода упала в раковину, стекая в слив. Иваизуми обернулся с нескрываемым раздражением. — Потому что я нереида? А Ойкава сибилла? У тебя проблема с чужими дарами? — он прищурился: — Или только с неместными? Киёмидзу растерянно моргнул и скрипуче расхохотался. — Я кицуне и мне плевать из каких ты краёв. Но ты можешь лечить! — А ты помогать с психикой. И что, блять?! — рявкнул Иваизуми. Маниакальная нелепость ситуации выбешивала. — Половина состава больницы так или иначе может помогать дарами. Или что, думаешь, я злоупотребляю своим? Я не нарушал правил! — Да знаю я! — в голосе звенел отчаянный вой. — Но ты мог бы! Исцелять! Происходящее было лишено какого-либо смысла, теперь Иваизуми это видел. Он не собирался объяснять полоумному основы и договорённости, на которых строилось общество, хрупкие границы неписаного доверия, ограждающие от хаоса бесконтрольных даров. Потом втолкуют, если до сих пор не понял, следователь, адвокат, судья – кто угодно, другой. Зря пришёл, надо было сразу идти домой. — Ты мог бы исцелять, — неожиданная нотка благоговения сбила с мысли и шага. Иваизуми растерянно обернулся. — У тебя получилось бы. Воскрешать не воскресишь, не твоя сфера, да и силёнок не хватит, но серьёзные болезни и раны поддались бы, если бы ты себя не ограничивал. Или второй дар – почему хотя бы не переубедить упрямящегося пациента, если это в его же интересах? — Потому что нельзя лишать других автономности, не говоря уже о нарушениях законов и медицинской этики. Где ты был на первом курсе? — Тогда мне доводы профессоров казались разумными. Сейчас… Иваизуми вздохнул, не веря, что вынужден участвовать в таком споре и повторять прописные истины. — Ты сможешь создать систему, в которой обладателей сильнейших даров не запрут по клеткам сильные и богатые? Сможешь выбрать, кого исцелять? Сможешь объяснить переживающим потерю, что их родных не будут воскрешать, потому что целитель не хочет разменивать свою жизнь на чужую? — Можешь не устраивать лекцию, я прекрасно знаю все эти вопросы и знаю, что не смогу. Но как, как оставаться спокойным, когда, — его голос стих до бормотания, — я мог бы чуть-чуть, самую малость покопаться у неё в сознании, стереть травмирующие воспоминания, заложить установки. Ей стало бы легче? — острый взгляд снова вперился в Иваизуми. — Поэтому я залез в твою голову. Хотел понять, почему ты такой спокойный, — губы снова растянулись в жестокой улыбке. — Ещё больше хотел увидеть шторм внутри, узнать, как ты его усмиряешь. Иваизуми всмотрелся в человека перед собой, по-настоящему всмотрелся. Увидел, ощутил боль, ярость, ненависть, клубящиеся вокруг него куполом, изредка прорываемым выбрасываем вовне щупальцем. Но, казалось, под куполом фигуру терзал ещё более яростный вихрь. — А шторма не было. Я ждал. Ни-че-го. Скучное спокойствие. А потом, потом ты пришёл в кофейню, и стало интереснее, — бесспорно лисье, скрежещущее хихиканье царапало слух. — С прошлым Ойкавы, на его бездну стоило взглянуть. — Зачем? — О, всё просто. Чем сильнее человека колотит от эмоций, тем проще его читать. Вот только, — Киёмидзу недовольно фыркнул, — никакой бездны он мне не показал, — и зашипел зло: — Вы оба, как же вы меня в тот момент бесили. Спокойные, довольные, всё устраивает. Никаких терзаний. Никакой помощи! Ненавижу! Как же я вас ненавижу! Да, я сорвался! А что оставалось?! — Обратиться за профессиональной помощью, а не вредить другим, себе и ставить крест на своей карьере. Мизогучи-сан стоял в дверях с печальным выражением лица. Всего одна фраза, и буря сменилась неловкой, удручённой тишиной. — Киёмидзу-кун, Ирихата-сан ждёт тебя в своём кабинете. Тот разом сник. Открыл было рот, чтобы сказать что-то напоследок Иваизуми, но в итоге лишь несчастно заломил брови, мотнул головой и вышел. — Давно вы здесь? — Достаточно. Беспокоился, чтобы и ты не сорвался. Иваизуми криво ухмыльнулся. Врываясь сюда, он не знал, чего ожидать, но точно не такого. Навалилась отрешённая усталость. — Я могу как-то помочь? — Выдайте мне справку: пациент находился под внешним воздействием и не контролировал себя. Мизогучи-сан поразмыслил с минуту и осторожно проговорил: — Я не в курсе деталей, поэтому не понимаю, о чём именно речь, но, полагаю, Ойкава-кун больше поверит словам знакомого врача, нежели невнятной бумажке. Если хочешь, можем сейчас пойти в кофейню – моя смена уже три часа как закончилась. Кивнуть было просто, разобраться в собственных эмоциях – сложнее. То, что все вокруг, как оказалось, знали Ойкаву, было хотя бы объяснимо. * * * — Ох, да послушай же ты умного человека! — Это тебя что ли, мелкий? — Именно! — Такеру самодовольно задрал нос, заслужив гордую улыбку. — Дай ему шанс объясниться. — Ты что-то знаешь? — Не, только общее предвидение. — Не особо вдохновляет. И вообще, тебе-то какая разница? — Мне, никакой. Но от твоей кислой физиономии у мамы суккуленты сохнут, она расстраивается. Ойкава виновато поморщился, подвигая по стойке к племяннику чашку. Распахнулась дверь в кофейню, впуская посетителей. “Извините, мы сегодня раньше закрылись,” — вскинулся Ойкава и запнулся. Дёрнулся от неожиданности Такеру и вскрикнул, когда свежесваренный кофе выплеснулся ему на руку. Взглядом бариста, которым тот вперился в Иваизуми, можно было до прозрачности тонко нарезать чизкейк. — Я помогу. Собравшись с духом, Иваизуми шагнул ближе. Удивлённо принял протянутую подростком вскрытую бутылку питьевой воды и, осмотрев повреждённую кисть, занялся лечением. Покраснение быстро сошло, и парнишка на пробу пошевелил пальцами, сжал ладонь в кулак. — Спасибо, — он оценивающе прищурился: — А ты не так плох, — и обернулся к стойке: — Я же говорил! — Такеру! — рассерженным котом шикнул бариста и откашлялся. — Мизогучи-сан, мы сегодня раньше закрылись, но если хотите, я сделаю вам кофе или чай. От внимания врача не ускользнуло, что предложение касалось только его. Атмосфера не была совсем уж враждебной, но от чувства неловкости и ощущения себя лишним это не избавляло. А вот подросток, казалось, наслаждался происходящим. — Пожалуй, в другой раз. Я пришёл в качестве моральной поддержки и высказаться в защиту коллеги. — Неужели? — Не знаю, что именно у вас произошло, Ойкава-кун, но тебе стоит кое-что узнать. Сегодня мы выяснили, что около трёх недель назад посторонний вторгся в сознание Иваизуми-куна без его ведома и согласия и на некоторое время полностью перехватил контроль. — Что? — опешив, переспросил Ойкава. — Но это же запрещено. — Будет проведено расследование и виновный понесёт заслуженное наказание. — Это опасно? В смысле последствия. — К счастью нет, однако я не могу разглашать детали плана реабилитации. Поэтому, все вопросы к Иваизуми-куну – он ответит, если посчитает возможным. Воспользовавшись паузой в разговоре, Иваизуми тихо проговорил: — Мне жаль, что ты попал под раздачу. Ойкава заторможенно кивнул, продолжая молча на него смотреть. Напитанная эмоциями тишина давила невысказанным, порождая в разуме сомнения. — Не хочу показаться слишком самодовольным, но… Я же говорил, что стоит дать ему шанс объясниться, — звучал подросток исключительно самодовольно, и улыбался так же. — Шёл бы ты уже домой, умник, — добродушно фыркнул Ойкава, закатывая глаза. — И пойду, — Такеру в пару глотков опустошил свою чашку и спрыгнул с барного стула. — Спасибо за кофе, — он панибратски похлопал Иваизуми по плечу и заговорщически понизил голос: — Он конечно замечательный, не поспоришь, но я тебе искренне сочувствую. — Такеру! — Доктор, не проводите меня до остановки? — парнишка клещом вцепился в рукав Мизогучи-сана и потянул его к выходу. — Всем пока-пока. Хлопнула закрывшаяся дверь, отсекая от внешнего мира. * * * Ойкава отрешённо перекладывал что-то за стойкой, погрузившись в себя, и вздрогнул, когда Иваизуми откашлялся. — Мы можем поговорить? Во взгляде мелькнуло сомнение, но вскоре настороженность сменилась решимостью. — Через пару минут. Эклер с клюквенным курдом? Не ожидавший такой резкой смены темы, Иваизуми подвис, оглянувшись на пустую витрину, и неуверенно кивнул. Перед ним уже стояло блюдце с пирожным. А сам бариста скрылся за дверью на кухню. Казалось бы, хорошая возможность подготовиться, определиться, что и как говорить, но мысли разбегались. А эклер был… вкусным: нежная, сливочная текстура теста, сладость меренговой шапочки, сбалансированная острой кислинкой ягодной начинки. Он всегда был довольно равнодушен к десертам, пока однажды не забрёл в эту кофейню. Заколдованное место. Над плечом раздался смешок. — Смотрю, тебе понравилось. — Как будто бы ты сомневался, — несерьёзное ворчание так легко и привычно сорвалось с губ в ответ на ироничную реплику. — Нисколько. Блюдце можешь оставить, завтра уберу. Держи свой чай, — горячий бок чашки ткнулся в ладонь, и Иваизуми поспешил перехватить её за ручку. — Пошли. У меня квартира над кофейней. Там будет удобнее. За стойкой с цветами и книгами пряталась неприметная дверь. Внимание от неё отвлекал и стенд с громадной пробковой доской, на которой крепились яркие флаеры с анонсами мероприятий, пожелания или советы на день, открытки и instax-фотографии. Следуя за Ойкавой по коридору, ведущему вглубь здания, а затем по лестнице наверх, Иваизуми невольно задумался, нуждался ли тот подсознательно в безопасности родных стен или же хотел дистанцироваться от кофейни, как места, связанного с предстоящим нелёгким разговором. Кресло было уютным, чай ароматным, а вновь повисшая тишина нервировала. Тяжело вздохнув, Ойкава на мгновение прикрыл глаза. — Наверное, мне надо извиниться. — Нет! — Но… — У тебя были все основания считать меня мудаком. Откровенно говоря, я удивлён и рад, что ты не заехал мне по морде. — Не хотел покалечить руку, — Ойкава фыркнул, делая вид, что разглядывает ногти, — и повредить симпатичное лицо. Вот таким, мимоходом ненавязчиво флиртующим он был в начале их знакомства. Эта привычно-непривычная интонация выбила из колеи, но немного успокоила. — Я так понимаю, теперь ты в курсе содержания того разговора? — К сожалению. То есть нет, в смысле, мне жаль. — Ты-то уж точно ни в чём не виноват. Даже представить сложно, дикость какая. Если бы не Мизогучи-сан, я бы решил, что ты издеваешься, — карие глаза смотрели внимательно и серьёзно. — Мне жаль, что тебе пришлось это пережить. Иваизуми благодарно кивнул. Ощущение осторожного перетаптывания на месте угнетало. Видимо, не его одного. Ойкава запрокинул голову на спинку кресла, невнятно-возмущённо выдохнул и снова выпрямился, подаваясь вперёд. — Ладно, откровенность за откровенность. Мой черёд. Думаю, стоит пояснить почему я настолько… психовал, — он поморщился. — Поверишь ли, на втором курсе университета я даже не предполагал, что буду работать в кофейне. Я планировал стать профессиональным спортсменом. Волейболистом. Был влюблён в мяч, как шутили мои друзья, и разве что не ночевал на корте. Грезил об олимпийской сборной. Меня рассматривали в национальную юношескую сборную, — страстное увлечение сквозило в каждом слове, гипнотизировало. — Начинались отборочные игры, и на медосмотре у меня обнаружили проснувшийся дар. Второй. Он замолк, поглощённый воспоминаниями. Отпил глоток из своей чашки и рассмеялся, странно, словно до сих пор не верил в то, что произошло много лет назад. — Наш семейный дар – кодама. Поэтому я превосходно составляю чайные купажи. Но волейбол – единственное, что меня тогда волновало. И тут врачи говорят, что я сибилла. Потенциально сильная. По главному тренеру сразу всё стало понятно. Но как не понадеяться. Я был готов жить на супрессорах, отказаться от обоих даров. Но… они слишком беспокоились за моё здоровье и не могли позволить так им рисковать. Плевать на мой выбор. Плевать на все достижения и сотни выигранных без дара матчей. Они очень беспокоились, — сарказм сочился ядом. — А по глазам видно было – не верят, что буду играть честно, не подсматривая в будущее и не читая соперников. Ойкава оборвал сам себя, проглатывая рвущуюся наружу обиду, отгораживаясь, прячась за фальшивой улыбкой, как за маской. — И когда ты… он… то обвинение в манипуляции… Я был так зол! Пришлось пересаживать все растения в зале – корни разнесли горшки. Иваизуми мутило от двух противоречивых потоков эмоций: глубинного яростного течения боли и уязвимости и звенящего родника обманчивого веселья. Чуть-чуть усилий, и он мог бы, хотел, но не имел права их усмирить. — А потом ты снова вёл себя так, словно ничего не случилось. Это только сильнее бесило. И когда я почти поверил, что ошибся, примерещилось, наваждение, заявился с восторженным “ты сибилла”. Недоумевал, хмурился, раздражаться посмел. Ужасно хотелось тебя придушить. Нервный смешок вырвался сам собой. — Спасибо, что не стал. — Пожалуйста. Они сидели напротив друг друга, а между ними висел клубок не прожитых ещё эмоций и откровений, и, надеялся Иваизуми, возможностей. — У меня тоже два дара, — поделился он, тут же поймав заинтересованный взгляд. — Нереида – могу лечить с помощью воды. — О, так вот, как ты помог Такеру. Это мой племянник. — И тоже сибилла. — Да. Специалисты не смогли точно определить источник, но на семейном совете решили, что загадочный пропавший на войне возлюбленный прабабушки мог быть носителем дара. — Мой прадед был нереидой и переехал в Японию к прабабушке. Там какая-то мутная история, которую тоже никто не знает. — Ох уж эти прабабушки, — поиграл бровями Ойкава. — А второй дар? — Оками. — Это многое объясняет, — Иваизуми озадаченно нахмурился. — Именно. Ты вечно хмуришься, а атмосфера вокруг порой такая, что особо впечатлительные, наверняка, готовы провалиться сквозь пол или слиться со стеной от греха подальше. — Но не ты. — Пфффф, меня так просто не напугать. И в то же время, тебе хочется доверять. Это сбивает с толку. Пристальный взгляд пронизывал, как бабочку иглой, разбирал, как увлекательный экспонат. Провоцировал. Кончики пальцев зудели, не то подзатыльник выдать, не то зарыться пальцами в вихры и притянуть к себе. Надо было отвлечься. Возможно, пора было уходить, пока под влиянием момента не разрушил ещё хрупкие, наново наведенные мосты. — Ты звал меня на ужин, — Ойкава застыл кроликом перед удавом, растерянно хлопая округлившимися глазами. — Мой черёд. Завтра вечером? — Вот так сразу? — Мне же надо реабилитироваться и исправить подпорченное впечатление. — Ты уж постарайся. — Это да? — Ойкава кивнул. — Тогда я заеду за тобой, часов в семь, — ещё один кивок. Иваизуми поднялся, намереваясь попрощаться. Уже выйдя за порог, он остановился, обернулся и всё же решил спросить, снедаемый любопытством. — Тем утром, ты крутил в пальцах листок, что на нём было? Очередное предсказание? — предположение казалось очевидным, но щёки Ойкавы внезапно порозовели, и он, явно смущённый, нервно растрепал себе волосы. — Номер, — Иваизуми нахмурился, едва разобрав невнятное бормотание. — Мой. Правда, по традиции этого дня, оказалась куда неожиданнее, но на этот раз приятнее. — Я бы не отказался всё же его получить. — Посмотрим, насколько очаровательным ты будешь за ужином. — Это вызов? Ойкава весело рассмеялся, сияя глазами. — Доброй ночи, Ива-чан.