Холодный балкон и одна сигарета на двоих

Чем пахнет зима? Она пахнет шерстяными пледами, в которые ты укутываешься, пытаясь согреться, когда приходишь с улицы, которую чтобы пройти, надо переплыть не один сугроб. Она пахнет палочками корицы и сушёными дольками апельсинок, которые лежат на новогоднем столе для эстетики и атмосферы праздника. Она пахнет горячим шоколадом и какао, которое ты пьёшь неспеша, только вернувшись с мороза, наслаждаясь каждым глотком. Она пахнет инеем, который создаёт потрясающие узоры на стекле, и этим запахом морозной свежести, который ты приносишь на своей куртке, заходя домой весь с ног до головы в снегу. Зима — это снежные ангелы, звуки рассекающих лёд коньков, ящики с мандаринами, суета перед Новым Годом. Ощущение праздника витает в воздухе, как музыка. Нежные, мелодичные голоса поют на английском об ожидании нового года, эти песни слушают каждый год и от них исходит своя, особенная атмосфера. Но это всё — только для детей Наружности. Для детей Дома, зима и Новый Год — это, конечно, событие радостное, и его здесь тоже празднуют, и куда похлеще, чем могли бы праздновать дети Наружности. Но разница в отсутствии этой домашней уютной атмосферы, Новый Год — скорее просто ещё один повод херакнуть Лунную дорогу и на отходняках набесоёбить так, что Ральфа потом в Могильнике каждый раз откачивают, когда он заходит к ним после новогодних тусовок, проведать непутёвых детей. Ну и ещё разница, как правило, в том, что под Новый Год часто происходят покушения. Как правило, на вожака Крыс, вожаки у них долго не задерживаются. То есть, для Рыжего это ещё одна причина следить, чтобы его сексуальная жопа и больная спина были в целости и сохранности. Но для Крысы всё иначе. Промёрзший балкон, мятая пачка сигарет в кармане кожаной куртки, в которую мерзлявая девушка, похожая больше на скелет, нежели на человека, жмётся сильнее, потому что уже зима, а она все ещё ходит в кожанке. Такая уж Крыса. Зажигалка, — памятный подарок, дорогой ледяному крысиному сердцу, — всегда в том же кармане, рядом с вечно мятой пачкой. Она чиркает ею, и маленький огонёк освещает ржавчину на железных прутьях, о которые она опирается костлявыми руками, ёжась от холода и поднося к сигарете, зажатой между сухими губами, зажигалку. Огонёчек плавно обволакивает кончик сигареты, и от неё идёт ароматный дым. Зажигалка дрожащими пальцами убирается в карман. Первая затяжка, обжигающая горло такой приятной, родной горечью. Лёгкие наполняются дымом медленно, согревая замёрзшее тело. Табачный дым тянется от сигареты тонкой, извивающейся струйкой. Крыса освобождает лёгкие от дыма, а мышцы от постоянного напряжения — Крыса постоянно на нервах и всегда готова воспользоваться своим лезвием, которое запрятано под одним из ногтей, которые сами по себе напоминают холодное оружие —, она не знает запаха, который будет успокаивать больше, чем дым от тяжёлых сигарет. Крыса делает последнюю затяжку, и резким движением руки — замёрзшие пальцы девушку совсем не слушаются — тушит сигарету о металлические прутья, до этого покрытые инеем, который моментально расстаял. Капли воды, вперемешку с пеплом, стекли вниз, застывая по пути. Крыса одними остро-заточенными ногтями потянулась к пачке, параллельно прислушиваясь к тишине, которую нарушили шаги в её сторону, но она спокойно продолжила открывать пачку, и изящно — насколько это позволяли худые длинные пальцы, которые еле двигались на холоде — вытащила сигарету, которая, возможно, была потолще пальца Крысы. Когда Крыса подожгла сигарету и от неё пошёл дымок, она не стала затягиваться. Продолжая смотреть на звездное небо, она отставила руку с зажатой в ней сигаретой в сторону, давая закурить тому, кто так бесшумно проник на балкон. Он выдохнул табачный дым, закашлявшись. Сероватые клубки поднимались к звёздам, постепенно растворяясь. Крыса улыбнулась, совсем слегка, практически невидимой улыбкой, улыбаться соблазнительно и искренне она не умела. И это не в её репертуаре. — Я знала, что ты придёшь. Я ждала тебя. — она сказала это дрожащим, как её руки, шёпотом, словно боясь спугнуть одно из созвездий, которое отражалось в её глазах цвета сажи. Сажи, которая осталась от истлевшей спички. И Крыса тоже дотлевала. Дотлевала и сигарета в руках гостя, который пришёл к ней, чтобы скрасить крысиное одиночество, о котором никто даже не подозревает. Кроме него. И именно его даже обычное, молчаливое присутствие, зажигало огонёк там, где годами было пусто и холодно, как в тёмных водах затонувшей Атлантиды. Она долго лишь вдыхала дым и наблюдала за мерцанием звёзд, и только потом посмотрела на него. Слепой делал последнюю затяжку, прежде, чем потушить сигарету. Медленно поднёс сигарету к сухим губам, прикрывая незрячие глаза. От внимательной Крысы не ускользнуло пятно крови, которое отпечаталось на фильтре. У Слепого часто трескались губы, он их ничем не увлажнял, а с приходом зимы они постоянно кровоточили, а он даже не замечал этого. Крыса подошла ближе, вглядываясь в его черты лица. Слепой никогда не сможет увидеть её, и никогда не сможет увидеть себя, насколько он красив. Но он может чувствовать. Крыса закрывает глаза и грубо схватив Слепого за подбородок, притягивает ближе и проводит расслабленным языком по его нижней губе, ощущая во рту горечь дешёвого табака и металлический привкус крови. Слепой уронил окурок на пол, не успев потушить, но Крыса затоптала его, сделав несколько шагов к парню, чтобы прижаться. Он ответил на поцелуй охотно, быстро проникая языком к ней, но Крыса прикусила его язык и сделав поцелуй более твёрдым, прекратила моментально. — Что ещё за нежности? Слепой улыбнулся. Так, как улыбаться умел только он и только для неё. Никто никогда не видел и не увидит этого. Потому что только к ней может быть обращена настолько искренняя улыбка, полная нежности, которую вожак не проявил бы больше ни к кому. Крыса это знала. И она знала, что будет дальше. Он прижал её к стене быстрым рывком, вдавив её в кирпичную кладку чуть ли не ударом. Впиваясь ногтями в её плечи так, будто она могла в любой момент убежать, а он очень сильно боялся этого, Слепой прижался к ней всем телом, словно собака, набрасываясь на кусок мяса. Он стал целовать её так жадно, будто от этого зависила сейчас их жизнь. Это всё не просто так. Они оба теряют сознание. Крыса очнулась на Изнанке, и первое, что она увидела перед собой — нависший над ней Слепой. Призрачно-бледные глаза, ничего не видят, но глядят прямо в душу. Она поднимается с мокрой травы — они очутились в той части леса, где были огромные поляны на холмах, покрытые густой травой, а она в свою очередь всегда была покрыта росой. Крыса убрала за ухо выбившуюся черную прядку волос, оглядывая лесной массив, который раскинулся так широко, что не было видно конца и края. Потому что конца и края не существовало. Она вдохнула полной грудью — после сигаретного дыма и мороза, запах лесной свежести и ели звучал по-особенному умиротворяюще. О её руку тем временем потёрся оборотень — Слепой уже перевоплотился. Никто не может сказать, как долго они там провели времени. Ведь на Изнанке время течёт по-другому. Но для Домовцев прошло не более часа. Крыса и Слепой, два черноволосых, до ужаса худых одиночества, снова курили на балконе, передавая друг другу последнюю сигарету, делая затяжки по очереди, и прижимаясь друг к другу. Согревая стылые исхудавшие тела друг друга холодной зимней ночью, когда с неба на землю падал снег крупными хлопьями, а звезды были единственными свидетелями произошедшего, Крыса поняла, что для неё эта зима, ведь именно в эту зиму он дал ей кольцо. Это его руки, пропахшие табаком насквозь. Это балкон, на который она возвращается каждый вечер в ожидании, когда он сможет прийти к ней, оставив все свои обязанности вожака дома за дверью этого балкона. Это его губы, вечно сухие, вечно бледные, вечно в трещинах и на вкус как запёкшаяся кровь. Это согревать друг друга поцелуями, объятиями. Это уходить на Изнанку вместе и курить одну на двоих. Крыса сжала бледной дрожащей ладонью кольцо, которое связало их в тот самый день. А Слепой продолжал делать глубокие затяжки.