winter
2 декабря 2023 г. в 10:08
— Чш-чш-ш! — совсем не тихо тянет Ши Цинсюань и становится не понятно кому ещё из них двоих стоит быть тише.
— Ага, разумеется, — пьяное тело хихикает. В воздухе кружит аромат ирисок и свежести падающего снега. Именно так пахнет Рождество.
Коридоры опустевшего в считанные дни Замка мрачные и холодные, освещаемые только настенными лампами и редкими пролетающими свечами. Сине-каменный свет луны, пробивающийся сквозь окна, отнюдь не делает эту картину теплее. Лестницы замерли, не издавая привычного мраморного скрипа каждые пять минут. Правильно. Никого же нет.
Кроме двух тел, медленно идущих по длинному-длинному коридору до гостинной Пуффендуя. Почти никого. Кроме них.
— ...а потом он так разозлился, что кинул Персика прямо в ёлку! — звонко смеётся Ши Цинсюань и смеётся настолько заразительно и мягко, что не остаётся сил напомнить о его же собственных словах про тишину.
— Мне жаль вашего кота, — подытоживает Хэ Сюань, перехватывая уверенно улепытвающее от него тело. Каждый раз он напоминает себе в такие моменты не соглашаться пропустить лишние пару стаканчиков сливочного пива, и каждый раз об этом забывает, стоит им оказаться в Хогсмиде на пороге единственного паба.
— Персик потом неделю не подходил к брату, только со мной спал. Бедный брат, — слишком довольным для сочувствующего человека голосом отвечает Ши Цинсюань и чихает. Так очаровательно и пьяно, что сердце щемит. Конечно, только мысленно.
— Стучи, — они останавливаются около бочек и Ши Цинсюань замирает. Да. Точно. Они уже прошли закрытую кухню и пришли к входу. Костяшки сами ритмично отстукивают пароль, вызубренный за шесть лет ежедневных проходов. Хэ Сюань за два года так и не выучил. Ему привычнее просто заучить пароль и вслух сказать стене. Куда проще чем стучать по бочкам в надежде что тебя не обольют уксусом за неправильным стук. — Осторожнее.
Но Ши Цинсюань его не слышит, с хихиканьем ловко забираясь по проходу вверх, в гостинную. Хэ Сюань ловит его зимнюю мантию, оставшуюся на камне, прежде чем залезть самому. Грубое нарушение негласных правил не ходить по чужим гостинным было столько раз нарушено и учениками, и ими самими... Да что там говорить, все прекрасно знают в какой частотой друг к другу "в гости" наведываются староста Пуффендуя и Слизерина. Так что Хэ Сюань прикрывает на их поведение глаза. Рукой. И ещё светонепроницаемой повязкой сверху заматывает.
Гостинная Пуффендуя освещена горящим камином и гирляндами, ёлка стоит около окна, наряженная и обмотанная тематическими жёлто-черными лентами; шарики и еловые ветки покрыты маленькими эмблемами с барсуком. Потолки низкие, но дискомфорта не приносят. Везде раскиданы книги, где-то лежат волшебные шахматы, на столиках из пеньков стоят тарелки с сладкими сюрпризами. Хэ Сюань ни разу не видел вживую настоящую барсучью нору, но у него складывается впечатление, что она напоминала бы ему что-то такое - захламленное и уютное.
Смешно от слизеринца слышать "уютно", наверное.
— Счастье-е, — довольно тянет Ши Цинсюань, заваливаясь на кресло и вытягивая озябшие ноги перед камином. За окном уже давно началась метель, но пусть они и тащились по тайным проходам, снега всё равно замело немало.
Хэ Сюань кидает его мантию и свою на другое кресло, чтобы те просохли за ночь от жара камина. Не кидает, а развешивает, поправил бы сейчас его Ши Цинсюань, если бы услышал его мысли. Но сейчас пуффендуец лежит как самый настоящий кот и греется, буквально подставляя свой бок теплу.
— У тебя носки промокли, — замечает Хэ Сюань, на что Большой Кот только пьяно хихикает. Конечно, раз-два и носки валяются где-то около гостинной поленницы. Чего Хэ Сюань ещё ожидал?
— А у тебя шарф. И щёки кра-асные-красные, — Ши Цинсюань приподнимается на локтях и, лениво приоткрыв один глаз, быстрыми движениями стягивает с слизеринца зелёный шарф. Хэ Сюань спокойно и стойко терпит прикосновение едва тёплых пальцев к собственным замёрзшим щекам.
Потому что Ши Цинсюаню, даже пьяному, нравятся его скулы. И Хэ Сюань видит это в блестящей голубой радужке. Правда сейчас, в свете жёлтых огней, глаз Ши Цинсюаня похож на яркий-яркий изумруд, но подлецу всё к лицу.
— У тебя холодные руки, — разрывает повисшую тишину Хэ Сюань и, поддавшись очарованию момента, сам поднимает руку, проходясь пальцами по чужой кудрявой чёлке. Ши Цинсюань смеётся. Снова и снова. Пьяно и трезво. Влюбленно, подсказывает мозг.
— У тебя тоже.
Гостиная, пусть и чужая, сейчас кажется таким не важным фактором, когда напротив, буквально в нескольких сантиметрах, весело блестят чужие глаза и так манит родная улыбка. Завтра они будут здесь валяться часами, играть во все игры маггловского и волшебного мира, Хэ Сюань будет в сотый раз слушать всякие истории Ши Цинсюаня за те короткие несколько дней что он уезжал домой. Будут бросаться снежками, будут заполнять чужие носки вонючими конфетами и убегать, как самые неуловимые пакостники. Будут перестрелки едой в столовой, будут коньки на замерзшем озере. Всё это будет.
Но будет потом. Только после того как Хэ Сюань слизнёт оставшийся вкус ирисок с влажных губ.