несовместимое и идеальное

Поздний вечер. За окном огни домов, длинная дорога, на которой пробка и множество-множество людей. В такие моменты Виолетта чувствует себя по-настоящему маленькой. Хрупкой даже. — Зай, ты чего с кровати встала? Я тебя жду. Кристина подходит к ней и, развернув, мягко обнимает, позволяя уткнуться прохладным носом в горячую шею. Вилка шепчет: — Да я так… Задумалась просто о том, какие мы, по сути, маленькие… Во всей вселенной просто крупинки… Как сахар или песок. Захарова улыбается и берет лицо Виолетты в ладони. Целует нежно в лоб: — Маленькие, да. Ты у меня самая маленькая, Вилочка. Я люблю тебя. Пойдем обратно? Доешь свою любимую Милку… И берет на руки свое самое ценное сокровище. Несёт, укладывает на мягкую кровать, застеленную белыми простынями и откалывает кусочек шоколадки с карамелью. Помогает взять его в рот, заботливо поглаживая нежные губы, произносит тихо: — Знаешь, как сильно я дорожу тобой, родная? Пиздец как дорожу. И эта нежность, от которой сердце бьётся быстро-быстро, эта ласка, эта забота… Это все так нравится Малышенко, что та иногда не понимает, как заслужила такое. Чем заслужила? — Знаю. Ты всегда мне так говоришь, Крис. Закатывает глаза, покрываясь румянцем, забирается на накаченные бедра и, склонившись над самым красивым лицом, целует. Мягко, осторожно, зная, что после у них будет страсть и пожар. В обычной жизни нежность и аккуратность, а в интимной… Постепенно мягкие прикосновения становятся более грубыми. Виолетта любит этот контраст. Она прикусывает нижнюю губу и прикрывает глаза, прогибаясь немного в спине, когда ее ягодицы сжимают. Бормочет хрипло: — Крис… Тебе на работу завтра. Захарова тихо посмеивается, большими пальцами обводя бледную кожу. Малышенко в одной розовой футболке и в нижнем белье, такая домашняя и открытая, что Кристина влюбляется в нее снова и снова, до невозможности, до быстрого стука сердца и до перехватывающего дыхания. — Плевать. Кис, ты же знаешь, я все равно возьму тебя. Перед сном это самое приятное. Виолетта прикусывает нижнюю губу, не решаясь спорить. Она знает, как себя стоит сейчас вести. Знает. Поэтому покорно подставляется под ласки, отдаваясь целиком и полностью. — Ви, подними футболку, покажи себя. Малышенко слушается. Даже не задумывается, потому что для Кристины она всё сделает. А поднять футболку — приятные мелочи. Вилка поднимает розовую ткань, открывая небольшую грудь, не скрытую топом, потому что дома можно не скрывать изгибы тела. Она шумно втягивает носом воздух, когда большой палец Захаровой скользит по твердому соску, играясь с ним и оглаживая металлическую игрушку. В комнате довольно темно, свет только из окна, но Кристина прекрасно помнит любимое тело. Каждую татуировку, родинку, шрам. Все помнит и никогда не забудет. Малышенко ерзает, ощущая влагу между своих ног. Она заводится очень быстро, ей не нужны долгие прелюдии, тем более не с Крис, которая прекрасно знает, где гладить и на что надавливать. — А теперь, кис, сними с себя футболку и сними белье. Отдай его мне, я хочу знать, насколько оно мокрое от того, что я делаю. Виолетта краснеет. Она смотрит в горящие голубые глаза и приподнимается, через голову стягивая одежду. Малышенко снимает и простое белое белье, на котором видно влажное пятнышко. Кристине приятно. Такая реакция каждый раз будто в первый. Льстит, заставляет чувствовать себя любимой и желанной. — Хорошая девочка. Умница. Давай, сядь на меня сверху и раздвинь ноги. Ты же хорошая девочка, м? Хорошая? Ласкай себя, но внутрь не входи. Медленно гладь клитор и смотри мне в глаза. Виолетта жалобно хнычет, краснея ещё сильнее. Она опускает длинные тонкие пальцы вниз и оглаживает свои половые губы, уже влажные. Это приятно. Приятно делать себе хорошо на глазах Захаровой. Очень приятно. Малышенко видит огромные зрачки Кристины. Та словно под кайфом, а кайфом является Виолетта, что гладит себя и постанывает, прогибаясь в спине и хныча. — Молодец… Такая молодец у меня. Вот так. Такая мокрая… Вижу, как ты блестишь от смазки там… Моя принцесса. Так привлекательно хнычешь… Да, смотри на меня, любимая. Вилка широко раскрывает рот, чувствует, что совсем скоро кончит, потому что нет желания все растягивать, хочется просто сжать бедра и утонуть в удовольствии… — Нет. Нет, зай, стой. Ручку убери. Вот так, смотри на меня… Помнишь, ты говорила, что ты считаешь себя тяжёлой, некрасивой? Так вот… Сегодня мы будем бороться с твоими загонами. Малышенко непонимающе смотрит на Кристину, пока та вбирает ее пальцы в рот. Облизывает, потому что знает, что Виолетта любит это. Любит, когда зацеловывают каждый уголок тела. — А сейчас, Вили, ты сядешь мне на лицо. Сядешь мне на лицо и кончишь только тогда, когда я разрешу. Сделаешь это — я на тебя обижусь. И у нас не будет секса месяц. Поняла? Вилка дрожит, словно у нее температура. Она кивает и, перебарывая себя, отодвигается, позволяя Захаровой раздеться. Смотрит влюбленно на сильное тело, на чуть загорелую кожу, на твёрдые от возбуждения соски… Кристина ложится и нетерпеливо произносит: — Забирайся. Ты же умеешь работать язычком, малыш, чего краснеешь? Разводит свои ноги, смущая ещё больше. Виолетта знает, что той это нравится. Нравится смущать, доводить до жалобного скулежа. И… Малышенко сама получает от этого удовольствие. Ей нравится подчиняться. Вилка нависает над лицом Кристины и прикрывает глаза. Она сжимает ее бедра и языком несмело скользит по гладким половым губам, слизывая смазку. Ее радует, что Захарова мокрая. Очень, блять, мокрая. — Вот так… Помни, что ты кончишь только тогда, когда я тебе разрешу. Крис сжимает упругие ягодицы и шлёпает по ним, почти одновременно с этим обводя кончиком языка ноющий от возбуждения клитор. Виолетта стонет, на секунду прерываясь, а после продолжает, напрягая немного свои бедра. Ей тяжело сдерживаться, тяжело стоять так, тяжело доставлять удовольствие, когда сам горишь от нереального возбуждения и хочешь быстрее кончить. Умелый язык толкается внутрь. Вилка ахает, неловко обхватывая клитор Кристины губами. Посасывает его, слушая едва слышные стоны, потому что Захарова тихая. Тихая по сравнению с оглушающе громкой Малышенко. Крис чувствует нарастающую дрожь и обводит мягкие бедра. Она шепчет, отрываясь от самого вкусного лакомства: — Стой, детка. Ты помнишь, что нельзя кончать, а? Помнишь? Виолетта отвечает только после требовательного шлепка. Хнычет: — Да-а… Я помню, Крис, помню. Ну пожалуйста… Пожалуйста, ещё. Я очень, блять, хочу кончить. Пиздец как. Захарова тихо посмеивается, довольная чужими словами. Ей нравится доводить до такого состояния, нравится заставлять желать оргазма и выпрашивать его так. Кристина снова облизывает клитор. Снова доводит до сильной дрожи, снова играется, хотя сама сильно течет, хотя у самой в глазах от напряжения разноцветные точки. — Пожалуйста… Я не могу, Крис, не могу… Разреши… Я же хорошая, разреши, блять… Разреши… Виолетта ерзает на лице Захаровой, пачкает его в своей смазке, вызывая мягкий смех. Она сжимает крепко дрожащие ягодицы и шепчет, довольная результатом: — Давай, милая. Сейчас ты можешь кончить, а после поблагодаришь меня. Вылизывает ещё тщательнее. Буквально поглощает естественную смазку, которой очень много, которая будто бы везде. На стене, что напротив, отражается луна. Луна, которая очень красивая, но Виолетта красивее. Это кажется даже романтичным. Пошлый, грязный секс, наполненный любовью и принятием… Виолетта сжимается спустя пару минут. Она громко кричит, прогибаясь в спине и сотрясаясь в пике удовольствия. Это выглядит как искусство. Кристина бы написала портрет Малышенко во время оргазма, да кисточки в руках нормально держать не умеет. — Боже… Вилка красная и растрепанная. Она оказывается между ног у Захаровой, едва не упав с кровати. Смотрит тёмными зелёными глазами, похожая сейчас на демоницу, покрывает поцелуями бедра и шепчет: — Я люблю тебя. Люблю-люблю-люблю. И языком скользит прямо по мокрой промежности. Мажет им снова и снова, причмокивает, не отводя взгляд. Наслаждается сильной рукой, что сжимает волосы, наслаждается покровительственным взглядом… — Хорошая… Хорошая девочка. Кристина повторяет это снова и снова, пока тяжело дышит, дрожит от нарастающего удовольствия, что будто лавой течет внутри организма. Она сжимает темные пряди чуть сильнее и подкидывает таз навстречу умелым касаниям. Захарова кончает быстро. Быстро, потому что с Виолеттой иначе быть не может. Та выводит своими касаниями, взглядами, своей любовью. Доводит до сиплого стона и до стука сердца, что портит рассудок. Кристина укладывает Вилку на себя и, дотянувшись до пачки сигарет и зажигалки с хэллоу Китти, закуривает. Помогает Виолетте устроиться удобнее и шепчет, смотря в белый потолок, что после такого потрясающего вечера кажется звездным небом: — Я так счастлива с тобой, милая, знаешь же? Малышенко ухмыляется, кивая: — Конечно знаю. Ты показываешь мне это иногда даже несколько раз в день. Хотя им, правда, касаний и нежных поцелуев достаточно. Но большее...Большее добавляет перчинки. Они как острое и сладкое. Несовместимое и идеальное.