Милое солнышко

      Только после того, как последний коготок больше не касался его рук, он сел на кровати, лениво потягиваясь и зевая, — волосы его топорщились во все стороны, напоминая Леону крохотные травиночки и лианы, только совершенно черного цвета, и ему тут же захотелось забраться и ухватиться за них.              Но он знал, что сначала его Солнце должно переодеться — сменить свою мягкую цветную пижаму на черный костюм. Первое время Леон волновался, что Реборн не получает достаточно света и все время мерзнет, — а иначе зачем еще ему становится темнее, кроме как для того, чтоб согреться? Леон всегда становился темнее, когда ему холодно, — как и другие хамелеоны, — а потому он беспокоился, что его человек тоже мерз. Он ужасно паниковал в первый раз, нервно меняя цвета, стараясь превратиться во что-то теплое и пушистое, чтоб Реборну было теплее — и был очень сильно удивлен, когда Реборн со смехом объяснил, что это был «официальный наряд» для встречи с другими людьми. Как понял Леон, этот официальный наряд нужен примерно для того же, для чего он обычно меняет цвет при встрече с другими хамелеонами — запугать чужаков. И, судя по тому, как люди дрожали, у Реборна запугать других людей получалось просто отлично. Потому что его Солнце было потрясающем и меняло много нарядов!              Леон нетерпеливо затопал по кровати, ожидая, когда же Реборн наконец поменяет цвет — после этого всегда следовало его любимая часть утра, когда он превращался в расческу, и Солнце приводило свои красивые черные волосы в порядок, поправляло бакенбарды — и он мог занять положенное ему место у Реборна на плече.              Бакенбарды тоже были одной из замечательных вещей — закрученные в спираль, они напоминали Леону собственный скрученный хвост, а еще за них было очень удобно цепляться лапками и тянуть, когда он хотел привлечь внимание Солнца — вот как сейчас, когда он напоминал, что ему не помешало бы сменить воду в вольере.              Он подождал, пока его Солнце все настроит, наливая ему фильтрованную воду, сбежал по плечу, хватаясь за рукав, и осторожно опустил морду в воду, начиная жадно пить ее из прозрачного стеклянного стакана — если бы он не знал, он бы мог поверить, что это на самом деле настоящая река, и он был на природе, в растущих джунглях, живя там как истинный дикий хамелеон. Но мечты его всегда длились недолго — представлять такое было весело, но вряд ли бы Реборн согласился провести остаток своей жизни в джунглях, прыгая по веткам и цепляясь за лианы. А без него он жить там не хотел.              К тому же вряд ли в джунглях он смог бы найти столько вкусных тараканов и сверчков, откормленных Реборном специально для него — по торжественным случаям он даже получал тутовых шелкопрядов — а те, насколько он знал, в джунглях не водятся. А он любил шелкопрядов даже больше чем сверчков!              Хотя сверчки тоже были очень вкусными, они очень забавно хрустели у него во рту, словно леденцы, которые ел Реборн — так что он не жаловался.              — Хорошо, а теперь давай закапаем тебе лекарство, — услышал вдруг Леон голос Солнца, когда радостно пытался проглотить последнего из них, что был размером несколько больше, чем предыдущие. Он замер.              О нет, неужели эта пытка до сих пор не кончилась? Неужели он все еще обречен мучатся и страдать?              Выгнув спину, он открыл пасть и отчаянии зашипел на приближающегося к нему Реборна — Солнце предательски ухмылялся, протягивая в к нему длинную руку.              — Да ладно, Леон, не упрямься, — произнес он, пытаясь снять Леона с веточки, — это для твоего же блага.              Благими намерениями вымощена дорога в ад — он не помнил, где услышал эту фразу, или что вообще такое ад, но сейчас был уверен в ней на сто процентов. Когда пальцы почти уже коснулись его, он изогнулся, и, пока Реборн не успел сообразить, превратился в жижу, утекая на дно вольера и маскируясь. Он совершенно не хотел в своих очаровательных глазках какие-то капли, а потому сейчас прятался в самом дальнем углу, применяя все свои хамелеоньи навыки маскировки, искренне надеясь, что это предательское Солнце забудет о нем и уйдет, планируя оплакивать свою хамеленью судьбу. Он ведь доверял Реборну, а тот…!              Реборн не уходил — он смотрел куда-то вглубь аквариума черными глазами, кажется, пытаясь отчаянно найти его. Ну что же, пусть попробует! Леон был хорош в прятках, он умел менять форму и цвета, так что Реборну стоило бы очень постараться, чтоб его обнаружить!              — Леон, я тебя вижу, — буднично произнес тот, даже не выглядя особо удивленным. Леон открыл пасть и зашипел.              Нет, он его не видел.              — Леон, хватит придуриваться, это просто капли в глаза! — Реборн начал повышать голос, начиная выглядеть не особо довольным. — Если ты не прекратишь, я отнесу тебя к Фонгу и он тебе эту заразу пламенем выжжет, а ты ведь знаешь, как это больно и неприятно! Так что давай, не упрямься и дай мне закапать тебе эти чертовы капли!              Леон раздраженно поменял цвет на самые яркие, ржущие глаз цвета, которые только мог, выражая свое недовольство, но все же нехотя переполз с ветки на руку Реборна, позволяя себя поднять.              Реборн устроил его на сгибе локтя, поднес лекарство и две тяжелые, кислые капли упали прямо Леону на глаза. Он заморгал, недовольно втянул их, потом выпучил, желая, чтоб те поскорее убрались, чтоб вновь нормально увидеть мир.              — Никогда не привыкну к тому, как ты вот так глаза изгибаешь, — услышал он голос Реборна, глубокий и ласковый, Леон ощутил, как этот голос проходит через все его тельце, — но все же, не так уж это и страшно, не так ли?              Леон раздраженно развернул на него левый глаз. — вот пускай он сначала сам себе какую-то дрянь начнет в глаза капать, а уж потом утверждает, было ли это страшно или нет.              Реборн словно бы понял его возмущение.              — Может и буду, — произнес он меланхолично, глядя куда-то в стену, осторожно поглаживая Леона пальцем по спинке, — не помешало бы себе увлажняющих капель купить.              Леон напрягся, тут же отбрасывая раздражение, и решительно пополз вверх по руке, желая оказаться поближе к лицу его милого партнера. Реборн заболел? У него тоже завелись эти мерзкие глазные червяки, из-за которых он может потерять зрение? Что случилось и как Леон это проглядел?              Он покрепче вцепился в плечо Реборна, выстрелил языком, тыкаясь им в чужую щеку. Реборн скосил на него глаза.              — Что? — спросил он удивленно, осторожно придерживая Леона второй рукой, — Ты не наелся? Хочешь еще покушать? Или у тебя что-то болит?              Леон заморгал, нервно меняя цвета с зеленого на синий и обратно, — сначала его человек говорит о том, что ему нужны капли, а потом спрашивает, не заболел ли сам Леон! Реборн иногда был слишком жертвенным, на его взгляд.              Он вцепился ртом в бакенбарду, обеспокоенно потянул на себя, желая все же получить ответы, что там происходит с его очаровательным Солнцем — Реборн удивленно приподнял брови, непонимающе смотря на него, и вдруг улыбнулся.              — О, волнуешься за меня, да? — его бархатистый голос приобрел воркующие нотки, и Леон понял, что Солнце перешло в режим крайнего умиления. Реборн так часто это делал, что он даже уже не удивлялся, а просто принимал всю ту любовь, что тот старался выплеснуть на него. Но его партнер был таким привязчивым и любвеобильным, удивительно. — Не беспокойся, просто когда люди много сидят за бумагами, их глаза могут пересыхать и их нужно увлажнять, понимаешь? А я ведь сейчас много за бумагами сижу, там нужно Вайпер помочь документами насчет Вонголы разбираться — вот глаза и устают. Не волнуйся, я не болею! — и Леона вновь начали ласково гладить по спине.              Леон моргнул, медленно успокаиваясь — он был рад, что Реборн не болеет, и он мог перестать волноваться, но все же задумался о том, как же намекнуть Фантазме, чтоб та намекнула своему партнеру, что Реборн устает и ему нужен отдых. Он грозно раздул грудь, демонстрируя, какой он страшный — и Реборн тотчас же послушно заворковал.              Леон должен следить за тем, чтоб у Реборна все было хорошо, это его долг! В конце концов именно он в их отношениях был сильным и оберегающим партнером, а не это большое, но все еще очень хрупкое и милое Солнце. Разве кто-то мог думать иначе?