Линия поворота судьбы господина Цю

Цю Цзяньло открыл глаза. Дышать лёгкими после дыма было все сложнее и сложнее, когда он вспомнил, как все было. Перед глазами предстало лицо ненавистного беглого раба, который пронзил его мечом, а потом поджег поместье и сбежал. Да, кажется, так все и было. Шэнь Цзю, этот маленький хилый сопляк, взбеленившийся после отказа своего богатого господина разрешить ему пойти на обучение к тёмному заклинателю, У Яньцзы, решил пойти наперекор ему! Цю Цзяньло ненавидел заклинателей и даже даосские трактаты в его поместье хранились в самом дальнем углу большой библиотеки. Все слуги знали об этом, поэтому про заклинателей говорили крайне редко и чаще всего в то время, если ему случалось отсутствовать дома. Цю Цзяньло ненавидел всех, кроме своей родной сестры, Цю Хайтан. Только сестре он мог позволить почти многое из того, что она просила, выкрикивая «А-Ло!», только ей было позволено на глазах у слуг с разбегу кидаться ему на шею и виснуть на нем. Ее совершенно не смущали чужие взгляды, бросаемые прислугой, так как она была счастлива быть рядом с братом. Родители воспитали их как богатых господ, которым городские жители должны были подчиняться. Конечно, было такое время, когда в их поместье было нечего есть, а спать приходилось прямо на голом полу, но господин Цю уже в свои шестнадцать был большим любителем роскоши и совершенно не стеснялся показывать беднякам свое богатство. Именно тогда, проезжая однажды на красивом скакуне, одетый в богатую одежду, Цю Цзяньло и встретил двоих рабов. Шэнь Цзю и Юэ Ци. Сестра хотела, чтобы он выкупил мальчишек и господин Цю не посмел ей отказать. Конечно, Юэ Ци в их поместье надолго не задержался, скоро сбежав, а Шэнь Цзю же... остался. Жестокий господин издевался над мальчишкой как только мог. В глубине души Цю Цзяньло, желая, чтобы сестра никогда не смогла бы покинуть отчий дом, хотел выдать ее замуж за раба, лишь бы она осталась с ним. Его не волновало то, что он поступает как последний эгоист, напротив, он гордился этим. Сестра и сама полюбила Шэнь Цзю, частенько бросая на него влюбленные взгляды. Все было хорошо ровно до того момента, когда раб неожиданно потерял всякое терпение. Шэнь Цзю страстно хотел стать заклинателем. Это желание у него появилось сразу же, стоило в их городок придти одному бродячему тёмному заклинателю. Тогда Шэнь Цзю был буквально покорен словами заклинателя о своем потенциале. Но Цю Цзяньло не хотел отпускать раба на свободу, напротив, он разозлился и велел слугам никуда не выпускать мальчишку. Шэнь Цзю остался в доме, но издевательства на этом не закончились. В один из таких дней, стоило Цю Хайтан оставить их наедине, господин Цю, как всегда, обрушился на него. Шэнь Цзю не стал больше терпеть унижения, как делал это до этого дня — он выхватил своего хозяина и, не медля ни секунды, пронзил его острым лезвием. Перед взором Цю Цзяньло появилась мутная пелена, а потом пустота окончательно поглотила его. А потом, должно быть, его душа очутилась у знаменитых Желтых источников, прямо перед Мостом Беспомощности. Граница Диюя. Цю Цзяньло мельком оглядел себя — он был бесплотным призраком, стоящим перед духами, что охраняли Мост Беспомощности. Все они смотрели на него с презрением. В кои-то веки господин Цю ощутил жуткий страх. А бояться было действительно чего. Каким бы знатным он не был, но судьям Диюя было наплевать на его происхождение: для них Цю Цзяньло был еще одним грешником, пылью, червяком, которого можно было раздавить с чистой совестью. Их не интересовали его прежние богатства. Цю Цзяньло, конечно, знал об этом — каждая душа после смерти отправлялась к Желтым источникам на суд. Господин Цю сделал первый шаг в сторону первого судилища. *** Цю Цзяньло распахнул глаза. Перед ним был унылый грязный потолок какого-то помещения. Где он? Он все прекрасно помнил, в том числе и то, как долго спорили судьи Диюя насчёт того, что делать с ним, пока наконец Янь-ван, владыка Диюя, не поставил жирную точку в этом споре. Душу Цю Цзяньло было решено отправить на перерождение, не стирая памяти, чтобы, как сказал Янь-ван, он помнил грехи прошлой жизни. Конечно, все остальные судьи дали согласие и Цю Цзяньло был вынужден подчиниться. На памяти судей не было еще такого случая, чтобы душа пробовала начать бунтовать. Так что, судя по всему, он переродился в теле младенца. Двигать конечностями было сложно, руки и ноги метались в беспорядочном хаосе, что сильно его раздражало. Из горла вырывались пищащие звуки, судя по всему, он был голоден. Цю Цзяньло с горечью подумал о Цю Хайтан — о, он так надеялся на то, что его любимая сестра выжила и подонок Шэнь Цзю не убил ее. Сильно задумавшись об этом, Цю Цзяньло не заметил того, как дверь тихо скрипнула. В комнату кто-то зашел. Зашедшим человеком оказалась женщина. Бывший знатный господин Цю — а ныне младенец — замер, уставившись на нее. От женщины пахло дешевыми духами и от этого аромата у него стала кружиться голова. На шее, в ушах, на руках неизвестной были тонны медных украшений. Одета она была в какие-то полупрозрачные тряпья, что даже подчеркивали ее изящную, хрупкую фигуру. Цю Цзяньло решил, что, должно быть, он родился в каком-то весеннем доме, иначе как по другому можно было объяснить вульгарный вид этой девы? Его подозрения подтвердились, когда женщина, брезгливо взглянув на него, словно он был помойной крысой, заговорила: — Ну и чего ты орешь, как резаный? Думаешь, мне нравится это место, в котором я тебя родила, хотя могла бы избавиться от тебя еще когда ты был в утробе? Твой отец — отвратительный богатый чиновник, который изнасиловал меня, а потом бросил с ребенком на руках. Я даже не знала о том, что ношу дитя, а когда поняла это — пить отвар было уже поздно. Скажи спасибо моей подруге, которая не захотела твоей смерти, гаденыш. Теперь ты будешь на ее попечении и на попечении хозяйки этого заведения, а я соберу деньги и однажды скоро уйду отсюда. Цю Цзяньло хмурил брови, издавая писк. Итак, судя по всему, он родился в борделе, а эта женщина — его мать. Женщина, очевидно, совершенно не горела желанием его воспитывать и то, что она не убила его сразу после рождения — это, можно сказать, уже было большой удачей. Он бы не хотел, чтобы его жизнь так скоротечно прервали лишь из-за того, что он — ребенок проститутки и богатого чиновника. Женщина бросила на него сердитый взгляд, начав перемещаться по комнате. Ребенок слышал звяканья ее многочисленных украшений, когда она ходила от шкафа к окну, а затем подошла к двери. — Скоро сюда придет моя подруга, — сердито бросила женщина, — не трясись ты так, она тебя не бросит. Я буду кормить тебя до трёх лет, а потом уйду. Звучало это, однако, так, словно женщина делает какое-то большое одолжение ему и своей подруге, соглашаясь на заботу о нем до того, пока ему не исполнится три года. Но если так подумать, то можно было сделать вывод — в весеннем доме не было больше кормящих проституток, которые бы согласились заботиться о нем, как о ребенке, который был совершенно никому не нужен — так что женщине было нечего делать, кроме как согласиться на это. Цю Цзяньло и сам не хотел бы расти в этом месте у этой шлюхи, как он начал ее называть. Эта дева не мать, а именно шлюха, которая зачем-то раздвинула перед кем-то ноги. Именно этого хотели судьи Диюя, отправляя его в новую жизнь? Морально унизить бывшего знатного человека, который теперь был в теле младенца никому не нужным отбросом? Если им так хотелось поступить, то им это удалось. Размышления маленького Цю были прерваны стуком в дверь. Как оказалось, стучалась подруга шлюхи. — Ох, мой маленький, несладко тебе тут придется. В комнату вошла другая женщина. Пожалуй, она была гораздо приятнее родной матери, так как лицо ее не было покрыто морщинами; гладкая кожа, маленький рот, изящный нос, одета была в серое, ничем непримечательное ханьфу, да и украшений было минимум. Ее длинные волосы свободно струились по плечам и Цю Цзяньло, сам не зная, почему она ему понравилась буквально с первого взгляда, издал звук, замахав в воздухе руками. Женщина подошла к младенцу и долго смотрела на него, после чего издала тоскливый вздох, бросив взгляд на его мать: — Мое имя — Чжан Бию , твою мать зовут Цю Дэйю. Дэйю , как ты назвала сына? Цю? Фамилия Цю? Цю Цзяньло в изумлении приоткрыл маленький беззубый рот, пытаясь понять, было ли это насмешкой судьбы. Даже в этой, новой жизни у него прежняя фамилия! Какая ирония. Цю Дэйю даже не смотрела в сторону сына, лишь бросила: — Ты серьезно думаешь, что я дам ему имя после того, как узнала о том, что не могу избавиться от ублюдка, зачатого от той сволочи? Не дождешься. Сама дай ему имя. Чжан Бию грустно кивнула: — Что ж... Ладно, ты права, да и решать тебе. Хорошо, раз так. Тогда, невинное дитя, я нареку тебя Чжанцзэ . Цю Чжанцзэ? Звучит неплохо. — Смотри, Дэйю, — голос Чжан Бию так и искрился от радости, — ему нравится имя. — А мне-то что? Несмотря на то, что я согласна его кормить до той поры, пока он не подрастет, воспитывать его будешь ты сама. Это было нашим договором, — раздраженно отозвалась Цю Дэйю. — Ну конечно-конечно, дорогая, — та согласно кивнула, — я помню, просто я подумала, что ты оценишь имя, которое я ему только что дала. Цю Дэйю ничего не ответила. Бросив на них полный отвращения взгляд, женщина спешно покинула комнату. Так Цю Цзяньло — а ныне Цю Чжанцзэ — стал жить с единственной доброй по отношению к нему женщиной. *** Жизнь в весеннем доме было сложной, как, впрочем, во всех подобных заведениях. Цю Дэйю сдержала свое слово и ушла сразу же, как только ее бастарду исполнилось три года. Цю Чжанцзэ уже не нуждался в молоке, поэтому проститутка, собрав деньги, покинула весенний дом буквально с третьего дня рождения сына. Больше о ней никто не слышал, лишь однажды Чжан Бию, откуда-то подслушав новости, рассказала всем, что его мать попала под повозку и погибла. Узнав о смерти матери, маленький Цю ничего не испытывал. Ни гнева, ни злости, ни отвращения — лишь равнодушие. В конце концов это было обычным делом, когда большая часть проституток и прочих бедняков гибла на улице под копытами лошадей, все равно чиновникам не было до них дела. Раньше, когда он еще был знатным и богатым молодым господином, Цю никогда бы не подумал о том, что однажды родится бедняком. Нет, разумеется его поместье раньше испытывало трудности почти со всем, но родиться в борделе — это же насколько одновременно жестокими и милосердными могли быть судьи Диюя? Однако он не собирался умирать, все равно это никакого толку бы не дало. Неужели и Шэнь Цзю родился в подобных условиях? К весьма большому сожалению ему об этом было уже не узнать, надо было заботиться о выживании. Так пролетел еще год, а затем и еще. Ему уже было шесть лет, когда однажды одной зимней ночью весенний дом кто-то поджег. Всех женщин увели, кто-то погиб мучительной смертью. Так как у проституток не было детей, то Цю Чжанцзэ удалось ускользнуть в тот момент, когда уводили Чжан Бию. Пожалуй, она одна вызывала в его душе теплые чувства, как не вызывали даже родители с прошлой жизни. Чжан Бию была той, кого он бы мог называть своей матерью, даже несмотря на то, что эта женщина не рожала его. Именно она играла с ним, по мере возможности покупала игрушки, учила каллиграфии и чтению. Он не знал, как теперь сложилась ее судьба, так как женщин в борделе больше не было, а само заведение было разрушено почти до основания — однако маленькому ребенку хотелось бы думать, что она, по крайней мере, была в хорошем месте. Чего нельзя было сказать о нем самом. Очутившись на улице, совершенно никому не нужный, Цю Чжанцзэ пришлось учиться выживанию в суровом мире. Стояли промозглые морозы, а он был одет так легко, что было удивительно, как он еще не заболел ничем. Скитаясь по шумному рынку, Цю Чжанцзэ голодными глазами смотрел на дымящиеся мягкие паровые булочки, однако торговцы каждый раз гоняли его, как плешивую псину. Изредка ему удавалось подбирать объедки — тогда голод ненадолго притуплялся, чтобы затем с новой силой начать мучить его. В эти моменты он постоянно думал над тем, как же тяжело однако жилось Шэнь Цзю. Теперь он понимал его. Выживать на улице было непросто. Кругом было много плохих людей, бегали голодные собаки, торговцы кидали оборванцам кости и объедки, сильные зимние ночи. Цю Чжанцзэ поселился в каком-то жалком на вид сарае, стены которого постоянно скрипели от ветра. Так он и жил. Но однажды Цю спас ребенка. Он сам не знал, почему тогда не прошел мимо. Казалось бы, сердце у этого человека, пусть и ребенка, было черствым, но нет, он уже не мог пройти мимо несчастного. Это был обычный зимний морозный день, время близилось к вечеру, когда голодный Цю Чжанцзэ забрел в тёмный закуток, где и наткнулся на дрожащего от холода мальчишку. Мальчишка был одет в одно порванное ханьфу, на его теле было комья давно засохшей грязи, он весь дрожал и плакал. От отчаяния, наверное. — Эй, чего ревешь? — грубо окликнули его. Ребенок поднял голову на звук, встречаясь с ним взглядом. Цю Чжанцзэ скрестил руки на груди: — Оборванец, что ли? Чего рыдаешь? Поверь мне, ты такой не один, но это не дает повода лить слёзы, оплакивая свое существование! — Ты первый, кто заговорил со мной, — всплакнув в последний раз, пробормотал ребенок надтреснутым от плача голосом, — как тебя зовут? — Цю Чжанцзэ. — А меня — Ци Линь . — Где твои родители? Ци Линь покосился на него: — У меня их давно уже нет, а ведь мне всего шесть лет! — Ну, надо же, — хмыкнул Цю Чжанцзэ, — у меня тоже. Так почему ты плачешь? — Я уже давно ничего не ел, где-то неделю наверное, — вздохнул мальчишка, — а торговцы меня постоянно гоняют от лавок. Вот сижу, думаю, что так и умру здесь, всеми брошенный. Цю Чжаннцэ долго смотрел на него. Мальчишка почему-то напомнил ему Шэнь Цзю, пусть характер у этого был куда более спокойным, хотя утверждать так было еще рано. Он с ним только-только познакомился, в конце концов. Обычно холодное, черствое сердце Цю дрогнуло. Он подошел к Ци Линю поближе и протянул руку. — Вот что, малец, я тебя забираю с собой, — произнес он твердо, — прекращай реветь, вставай и пойдем отсюда. — Куда же мы пойдем? — утирая грязными ладонями слёзы, спросил тот. — У меня на этом свете совершенно никого не осталось. — Ко мне, — Цю Чжанцзэ уже тащил его из тёмного закутка, — я живу в сарае. Шикарных удобств там нет, но зато там не так... холодно. И вдобавок ко всему прочему я знаю одну добрую торговку, она торгует маньтоу и может накормить нас. Подумав немного, Ци Линь решил согласиться. Так бывший знатный господин приютил в своем убогом сарае такого же, как теперь и он сам, оборванца.