На задворках созвездий

      Эндрю кричит.       Оглушительно. Пронзительно. Так, что его могли бы услышать даже на других планетах. Отчаянно умоляет остановиться, бесконечно повторяя ненавистные слова, которые зарекся произносить.       А затем он просыпается.       В ужасе распахивает глаза и спотыкается о тьму комнаты, что только подпитывает и без того всепоглощающий страх. Кожа будто покрыта лунной пылью — неистово горят, кромсают душу следы чужих прикосновений — безбожно мерзких и таких нежеланных. Дыхание сбивается напрочь и никак не поддается контролю. И он задыхается. Подобно космонавту, выброшенному в бескрайние просторы вселенной без скафандра. Бесполезно крутит головой из стороны в сторону, пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной темноте, и теряется. Теряется среди яви и сна, не понимая, где находится.       Кровать скрипит, вызывая тошнотворные ассоциации. Дрожащие пальцы тянутся к ножам, но натыкаются лишь на созвездия шрамов на голых руках. Повязок нет. Как и надежды на защиту.       А затем включается свет.       Резко и неожиданно. Отчего у Эндрю вспышки разорванных звезд перед глазами.       Он жмурится всего мгновение — не может позволить себе большего. После же усиленно промаргивается и как можно шире раскрывает глаза, чтобы не пропустить нападение. Чтобы успеть отразить очередное невыносимое прикосновение.       Через беспросветный туман паники пробиваются всполохи огня на солнечной кромке — вихрастая рыжина, пребывающая в полнейшем беспорядке после сна. А затем Эндрю натыкается на безграничную лазурь: такую, какой оттенок не сыскать во всей галактике; такую, что полна беспокойства и накрывает волнами заботы и безмолвной поддержки на столь необходимом расстоянии. В нескольких шагах от выключателя и на гигантской дистанции от кровати. Стоит неподвижно. Ожидает узнавания.       Все эти мелочи до боли знакомы. И совсем скоро они собираются в единый образ того, кто никогда не причинял и не причинит ему вреда.       — Нил, — через силу хрипит Эндрю.       — Да, — шепотом отзывается Нил, подтверждая свою личность.       Ожидаемое облегчение от возвращения в реальность нисколько не облегчает, к его сожалению. По горлу разливается нескончаемая горечь болезненных осознаний — прошлое по-прежнему преследует его. А Эндрю так надеялся, что сумеет оставить все позади. Ведь прошло действительно много времени. Но теперь начинало казаться, что бессмысленно даже надеяться на исцеление.       Он смотрит на растрепанного Нила, которого выдернул из сна. Напугал посреди ночи и спихнул с кровати на жесткий пол — снова. Эндрю злостно смыкает зубы. Челюсти белеют от силы сжатия, а душу переполняет искрометная ненависть к самому себе. Подобные пробуждения уже происходили и скорее всего будут происходить в будущем. Что вообще он может дать Нилу, если даже спокойный сон обеспечить не в состоянии?       Нил молча выходит из комнаты, и звезды Эндрю мгновенно гаснут. Он уже нуждается в Ниле и ненавидит это в себе. Понимает, что не сумеет вырваться из его орбиты. Хотя искалеченный разум кричит, что надо бы. Надо перестать быть чертовым эгоистом и отпустить, раскрыть тому глаза на безграничность космоса. На разнообразие выбора. Чтобы Нил, наконец дорвавшийся до жизни, начал ее жить по-настоящему.       Эта мысль посещала его и ранее, но только теперь Эндрю осмелился начать обдумывать ее.       Тоскливые размышления прерывает возвращение Нила. В одной руке он держит стакан воды, в другой — их сигареты.       — Я подойду? — спрашивает он будничным тоном. Как человек, привыкший к внезапным пробуждениям.       А Эндрю тошнит.       Тошнит от того, что Нил привык к его кошмарам и действует теперь по заготовленной схеме. Стоит у порога, будто половина дома не принадлежит ему. Спрашивает разрешение на любое действие.       Тошнит.       Эндрю тошнит от самого себя. От мысли, что из-за травм с ним приходится обращаться как с раненым животным. От понимания, что все это ложится на плечи Нила. От осознания, что тому бы не пришлось всем этим заниматься, будь он с кем-то другим. Он мог бы спокойно спать до самого утра, будь он с кем-то другим. Он был бы счастливее, будь он с кем-то другим.       Злость мгновенно преобразуется в необъятный страх. Эндрю не впервые думает о том, что Нил мог бы найти получше, но впервые задумывается об этом по-настоящему. Гипотетический уход Нила пугает. Саму душу рвет на тончайшие нити, что болью сковывают сердце и мешают ему биться во весь размах.       Но Эндрю твердит себе, что так будет правильно. Поступал ли он хоть когда-нибудь правильно? Не пора ли начать прямо сейчас? Он больше не может. Не смеет пользоваться Нилом и дальше. Собирается уже прогнать прочь, чтобы освободить его от бремени своих травм и запретов. Даже будто бы находит силы на голос, но поднимает глаза на знакомую лазурь и теряется в чужой обеспокоенности.       — Я подойду? Да или нет? — терпеливо повторяет Нил, до сих пор зависнув у входа в спальню.       — Да, — пораженно шепчет Эндрю.       И Нил подходит. Тихо. Предельно осторожно. Внимательно вглядываясь в его лицо. Готовый в любой момент остановиться и повернуть назад, отойти и предоставить пространство. А Эндрю едва не задыхается от такого жеста. Каждый чертов раз.       Нил не садится на кровать. Он ее обходит и протягивает стакан так, чтобы не касаться чужих пальцев. А Эндрю до безумия больно. Он хочет касаться. Искренне желает снять все запреты, но просто не может этого дать. И он не уверен, сможет ли вообще когда-нибудь.       Стараясь унять дрожь в руках, он подносит стакан к губам, отхлебывает прохладную воду и захлебывается заботой. Нил же тем временем зажигает сигарету прямо в спальне. Усиленно наполняет ее дымом, чтобы привязать Эндрю к настоящему.       Когда прошлое настигает Нила, Эндрю наоборот проветривает комнату. Меняет одежду, если от него пахнет, прекрасно зная что именно ассоциируется у Нила с дымом. Чужие кошмары его вообще не беспокоят. Он пытается помочь в меру своих возможностей. Бережно возвращает Нила в реальность и крепко-накрепко держит его уязвимость в своих руках. И каждый раз ему кажется, что этого мало. Ведь Нил делает для него намного больше.       Нил всегда отдается целиком и полностью.       А Эндрю этого не может.       И он так боится, что терпению Нила однажды придет конец.       Эндрю глубоко вдыхает сигаретный дым и смотрит в бесконечную лазурь, с которой пропала сонливость, уступая место решимости для борьбы с чужими демонами. Его самоотверженность поражает. И Эндрю уверен, что не имеет на это права.       — Садись, — горестно произносит он.       Нил вновь внимательно вглядывается в его лицо и аккуратно приземляется на самый край постели.       — Ты устал, — говорит Эндрю голосом всезнающего человека.       — От чего именно?       Вот он — тот самый момент для горьких признаний. Дыхание вновь срывается. Сердце болезненно сжимается. Метеоритный дождь нескончаемых сомнений не дает покоя. А это ведь Эндрю был тем, кто самоуверенно заявлял — «ты мне надоешь». Но все это было ложью. Нил никак не мог надоесть. А вот Эндрю и жизнь с ним…       — От меня, — озвучивает он и насильно разлепляет глаза, чтобы увидеть реакцию.       Осознание наступает чуть погодя. Лицо Нила меняется постепенно, медленно вытягиваясь в неприкрытом удивлении.       — Нет, — твердое и уверенное. — Нет, — повторяет он, чтоб наверняка. — И завтра ничего не изменится.       — В этом и проблема, — сквозь зубы выдает Эндрю.       — Что ты имеешь в виду?       — Я не поменяюсь. Ни завтра, ни через год. Сколько еще я буду скидывать тебя с кровати посреди ночи?       — Не имеет значения. Я буду рядом.       — Да, — выплевывает Эндрю. — Рядом с поломанным подобием человека.       Срывает разом на манер пластыря и сам же поражается этому. Осмелился-таки признаться вслух. Сделать шаг к тому, чтобы наконец отпустить. Чтобы черная дыра, разверзнувшаяся в его душе, перестала поглощать чужие звезды.       — Ты достоин большего, — едва слышно говорит он, пока еще не расплескал всю свою смелость. Но ее очевидно не хватает для поддержания зрительного контакта, поэтому парень опускает взгляд.       А Нил совершенно невпопад вдруг спрашивает:       — Тебе важны мои желания?       У Эндрю хрустит шея от того, с какой резкостью он вскидывает голову. Он смотрит на парня перед собой как на полного идиота. Будто Нил вдруг заговорил на инопланетном языке или абсолютно глупо спросил: «Круглая ли Земля?».       — Да, — отвечает он, как только смог унять изумление. Конечно да. Безусловно да и никак иначе. Круглая. Еще какая круглая.       — Тогда спроси меня, хочу ли я большего.       Ответом ему служит шумный выдох Эндрю.       — Я здесь не в надежде на твои изменения, — уверяет Нил, настойчиво вглядываясь в бездну чужих сомнений. С осторожным напором он пробирается в его пустоту и начинает развешивать там звезды. — Долгое время я жил, не зная, доживу ли до вечера, поэтому у меня нет привычки строить планы на будущее. Тем более надеяться на чьи-то изменения. Мы такие, какие мы есть. Я не хочу большего и лучшего, мне нужен только ты. Мы поклялись не врать друг другу, поэтому я обещаю сказать тебе, если вдруг тебя станет недостаточно. Как и ты, я надеюсь, скажешь мне, как только почувствуешь это. Но будущие проблемы — забота будущих нас. Возможно это неправильно, но давай жить сегодняшним днем?       Эндрю по-прежнему не находит что сказать, пока Нил осыпает его искрами непреложных истин. Озаряет сиянием собственных созвездий и уверенно прогоняет его извечный мрак. Надолго ли этого хватит? Вопрос сложный, и скорее всего не имеющий четкого ответа. Но ведь никто и не требует этого прямо сейчас. Жить сегодняшним днем — звучит не так плохо, и Эндрю ловит себя на мысли, что хочет попробовать.       Словно околдованный, он тянется к чужому сиянию, отпускает себя и наконец дышит. Дышит полной грудью, несмотря на отсутствие кислорода. Растворяется в атмосфере чужих планет.       Дух захватывает так, будто под ногами километры свободного падения. Но ему впервые не страшно. Сейчас он не падает. А если начнет падать позже — это проблема его будущей версии.       — Я буду твоим «завтра» сегодня, — продолжает Нил. Непоколебимо. Уверенно. Будто озвучивает давно известный и неопровержимый факт: «Земля круглая».       — Да, — согласно выдыхает Эндрю.       Конечно да. Безусловно да и никак иначе. Круглая. Еще какая круглая.