Жить заново

Это место совсем не такое, каким его представляют улыбающиеся дети на парадах, обещающие, что в будущем станут добровольцами. Это не спортивное соревнование, на котором в худшем случае сломаешь себе пару конечностей, здесь ты можешь умереть от любого неосторожного действия. В воздухе витает тошнотворный аромат чьей-то крови, но даже не от прошедшего пару часов кровавого дождя. Куда ни глянь, невольно задумываешься, умер ли здесь кто-то и, вероятно, будешь прав, если ответ будет "да". Они из разных дистриктов, полные, казалось бы, противоположности друг друга: Филип — довольно обеспеченный и натренированный человек из первого дистрикта, который славится своими, хоть и "мажорами", но всё же сильными участниками, которые чаще всего и становятся победителями; а Лука — парень из восьмого, который в жизни ничего опаснее швейной машинки в руках не держал, а сейчас приходится бегать с кинжалом и защищаться если не от своих "напарников" по несчастью, то от диких зверей, которых тот чуть ли не панически боится… Но каким-то образом им удалось найти общий язык. Наверное, на почве желания выжить и презрения к Капитолию, который устраивает бойню и транслирует это как развлекательное шоу, на потеху публике. Лука никогда не был мастером по выживанию. Когда ему было десять, он не мог увернуться от камней, запущенных соседскими мальчишками в него, чего уж говорить о практически профессиональных убийцах. Увидев, сквозь пелену на глазах, Филипа тогда, в лесу, когда Лука чуть ли не захлёбывался в своей крови после натравленных на него ос-убийц, он был уверен, что сейчас он умрёт, только вот быстро, от выстрела в самое сердце от Балоша, либо медленно, от яда, выжигающего у него на внутренностях всевозможные рисунки, пока тот будет наблюдать за этим с противной улыбкой — он не знал. Но оба варианта оказались ложными. Когда уже было невозможно держать глаза открытыми, когда зрачки начали медленно закатываться от резкого желания уснуть, Лука услышал шелест листвы совсем рядом, а затем уснул. Проснувшись, на своё удивление, целым и здоровым, он увидел на своей груди бумажку, которую обычно подкладывали в "посылки" от спонсоров. С одной стороны было непонятное послание, а с другой было криво написано кровью следующее: "Надеюсь, мазь тебе помогла. Прости, что пишу твоей кровью, но, кажется, обратно её влить в наших условиях не вышло бы, да и карандаша рядом я не вижу. Наслаждайся." и в конце инициалы — Ф.Б. И сейчас они бредут по бесконечному лесу, оба почти невредимые физически, про ментальное состояние лучше замолчать. Считая выстрелы, сигнализирующие о новой смерти, можно понять, что их осталось всего четверо. Самый страшный момент наступает ночью, ведь без сна протянуть сложно, но кто знает, кто решит поохотиться в момент твоей слабости. — Хочешь научу им пользоваться? — Филип нарушает почти десятиминутное молчание, сопровождающееся пением птиц и протягивает Луке свой арбалет. — Всё-таки с одним кинжалом ты на вахте долго не просидишь. Точнее, может и долго, но так неэффективно, что я этого даже не увижу. Ивановича удивляло, как Балош мог говорить о своей смерти с улыбкой на лице и с горой шуток, будто это было чем-то обыденным. Конечно, есть возможность, что это было от нервов и для того, чтобы подсознательно защитить себя от всего кошмара, творившегося снаружи, но в любом случае это звучало жутковато. — Я никогда не умел стрелять, — отнекивается Лука и поднимает с земли пару палочек. — И сейчас не самое удобное время учиться. — Если не сейчас, то когда? — подмигивает Филип и буквально заталкивает тому арбалет в руки. — А теперь слушай. Арбалет был красивым: тёмное дерево, изящные изгибы и фигурные вырезы, на основании куча красных блестящих драгоценных камней, а по бокам блестели и розоватые. Очень изящно сделанное оружие не без лишнего пафоса в качестве камушков, таковой визитной карточки первого дистрикта. Лишь держать в руках такую роскошь было страшно, а стрелять из неё — тем более. Лука не мог отвести взгляда от такой красивой работы ровно до того момента, как почувствовал, как чужие руки нежно обхватывают его собственные и выставляют на нужные места, чтобы держать оружие. Гора мурашек пробежала по его телу совсем неожиданно. Кажется, до этого момента Филип никогда и не касался его; по крайней мере, Лука этого не помнил. Когда Балош заводит его правую руку чуть назад, а вторую в области локтя прижимает к телу, Иванович ощущает что-то странное, схожее на ощущение того, что вас разъедает кислота изнутри, расплавляя все органы кроме сердца, которое бьётся в разы быстрее обычного и заставляет вас доживать чуть дольше, тем временем испытывая ужасную боль. — Смотри, — Филип кладёт подбородок тому на плечо и глубоко вздыхает. — Видишь то дерево с двумя столбами? Лука осторожно кивает. Он видит, но у него всё расплывается перед глазами, даже не из-за двухдневного голода, а от того, что с ним происходит. Лука уже совершил ошибку, когда подружился с Филипом и заставил его подружиться с ним в ответ, он не может ещё и начать чувствовать что-то большее. В таком случае ему придется перерезать себе глотку быстрее, чем придет надежда на "счастливый финал", которого за все эти семьдесят пять лет никто и не дождался. — Стреляй в левый ствол. Левый ствол был чуть ли не в два раза тоньше правого, что значительно усложняло ситуацию. Только стоило его рукам затрястись от напряжения, как Лука почувствовал насколько жестче стала хватка Филипа. У него прихватило дыхание и тот резко сделал выстрел. — В яблочко, Иванович, — улыбка Филип заблестела и тот побежал доставать стрелу из ствола, ровно в середину которого она попала. — А еще врал мне, что не умеешь стрелять! Лука не знал, что произошло и почему тот будто расплылся по земле. Точнее, знал, но так старался об этом не думать, что его голова начинала адски болеть. Потерев висок, тот медленно последовал за Филипом, который, кажется, даже не ев пару дней, выглядит блестяще и готов мчаться навстречу любым невзгодам. Вернувшись, Балош вновь, с сияющей улыбкой на лице, протянул Луке арбалет и хотел что-то сказать, как резко раздался звук выстрела и чей-то крик неподалёку почти одновременно. Паника охватила Ивановича ещё сильнее, когда тот услышал шелест листвы у себя за спиной. Филип быстро выхватил у того арбалет из рук и нацелился туда, где предположительно был звук. Лука быстро прижался к тому спиной и потянулся за кинжалом из поясной сумки, которую ему удачно подкинул один из спонсоров, увидевших в нем "Бедное дитя, кинутое на произвол судьбы". Оружием ближнего боя он владел, честно сказать, слабо, но куда лучше, чем дальнего, так что выбора не оставалось. Когда перед ногами Филипа, не достигнув его ступни буквально пару сантиметров, в землю воткнулась стрела, тот понял, что они имеют дело с лучником. Когда он услышал испуганный "ах" Луки, тот понял, что здесь все оставшиеся участники. Первым на них рванул громила с чем-то, напоминающим катану, а точнее, помчался прямо на Ивановича. Если бы парень умел обращаться с его оружием лучше, то Лука вряд-ли бы выжил после сильного взмаха, создавшего режущих слух свист, но тому удалось лишь неслабо полоснуть его по плечу. Иванович не мог вздохнуть без болезненного стона, рана начала жутко жечь, но сейчас это было последней проблемой. Резко нагнувшись, тот намеревался всадить кинжал в икру недруга, чтобы хотя бы немного ослабить его, но быстро получил пинок в живот, заставивший его отлететь чуть не на метр и при первой же попытке подняться с травы снова почувствовать кровь в глотке и ощутить, будто он готов выкашлять лёгкие. И вот, тот грубо ставит ногу Луке на грудь и замахивается катаной, Иванович покорно готов увидеть свою смерть, как в лоб неприятеля вонзается, чуть ли не протыкая голову насквозь, стрела с выгравированным на ней узором. Стрела из темного дерева. Сквозь отвратный писк в ушах Лука слышит отчаянное "Беги" и резко оборачивается. Это соревнование лучников. Теперь Иванович видит девушку с огненно-рыжими волосами, которая так отчаянно пытается попасть в Филипа, уже изнемогавшего от беготни. Но стоило ему зацепиться за неё взглядом, как и она заметила его и переключила свое внимание. Теперь Лука стал новой мишенью. Адреналин заиграл в крови при виде натянутой тетивы и стрелы, направленной в его сторону. Иванович резко перекатился вбок и ужаснулся, увидев на месте, где он только что был, стрелу, ушедшую максимально глубоко под землю. Вскочив на ноги, Лука увидел то, как зла была та дама, что не смогла подстрелить уже почти мёртвую добычу. Кажется, либо она не была асом в своём деле, либо Иванович резко начал преуспевать в уворачиваниях. Тот замахнулся на неё кинжалом, подразумевая, что сможет в неё попасть. Она, озлобленная своим маленьким поражением, резко выстреливает в Луку, но тот уверенно увиливает влево и со всей силы отправляет в неё кинжал. — В яблочко, Иванович. — устало протянул Филип. И вправду, он попал ей прямо в грудь, чего и сам не мог ожидать от себя. Раньше тот даже импровизированными дротиками не мог попасть в импровизированную мишень, но здесь, вероятно, излишний адреналин сыграл свою, особую роль. Сердце билось всё так же сильно, но сейчас он хотя бы чувствовал, что ему ничего не угрожает. Но он обернулся. Обернулся и увидел то, чего так боялся увидеть. Зрачки сузились, а сердце было готово выпрыгнуть из груди. Филип еле стоял на ногах, а из его живота торчал конец стрелы. Тот дышал коротко, почти в панике, по животу вниз стекала багровая кровь, но тот по прежнему улыбался и смотрел лишь на Луку. Он просто не хотел смотреть вниз. — Ты отлично целишься, Лука, — тихо усмехнулся тот, а его ноги пошатнулись. — Моя школа. Не успел Иванович понять, что произошло, как Филип рухнул на землю и перед его глазами всё вмиг помутнело. Писк вернулся, всё закружилось, но тот кинулся к нему, падая на колени. Балош будто никогда не снимал этой улыбки у себя с лица. Он медленно обхватил основание стрелы и так же медленно вытянул её у себя из живота. Маленькая струя крови потекла с наконечника, а затем стрела упала куда-то неподалёку, будучи отброшенной Филипом. Тот болезненно улыбнулся, смотря то в небо, то на Луку. — Помнишь, я говорил, что мне холодно, Лука? — уже совсем тихо шепчет тот. — Молчи, Филип, прошу, — Иванович прикусывает язык, стараясь сдержать слёзы. — Мне уже не холодно. Она такая тёплая, — Балош замолкает на пару секунд и улыбается. — Я знаю, что ты хотел мне что-то сказать. Тогда, около озера. — Заткнись, умоляю. — Когда на нас натравили ядовитый дым. Ты сразу понял, что вода нас вылечит, а я не мог даже пошевелиться… Лука уже перестал пытаться заставить Балоша замолчать. Он бы не смог. Никогда не мог. Да и сказать что-то он даже не мог. — Ты думал, что я умру и что я тебя уже не слышу, поэтому начал нести всё подряд. Дождь пошёл на самом интересном моменте… как там было? "И я давно хотел…", — Филип закашлялся, прогнувшись в спине от режущей боли. — "…хотел сказать…" и ты остановился. Да и искусственное дыхание тогда было слишком долгим… целуешься ты ужасно. Лука кладёт ладонь на зияющую дыру в животе Балоша, заставляя его прошипеть, стисвнув зубы и запрокинув голову набок. — Как давно ты понял? — Иванович не сдержал слёзы. — Три дня назад. Я всё-таки был прав? Филип улыбнулся так сильно, как мог в данной ситуации. Улыбки было уже почти не разглядеть, но слегка приподнятые кончики губ всё же были самым ярким, что осталось на его лице. — Да. — Замечательно. Я всегда знал, что я экстрасенс. — Филип, прошу, замолчи, — Иванович уже чуть ли не срывается на крик, припадая лбом к его груди. — А что изменится? — Балош кладёт руку на голову Луки и пытается глубоко вздохнуть, на закашливается от этого лишь сильнее. — Я могу тебя попросить кое о чём? — Да, — всхлипывает Иванович, поджимая под себя ноги. — Начни жить нормально, — Филип затихает на пару мгновений. — И никогда не возвращайся сюда, на Голодные Игры. Лука молчит секунд десять, а затем лишь слабо кивает. — Могу и я попросить тебя кое о чём? — Дерзай, — прошептал Филип. — Скажи мне, что я идиот. Молчание. Иванович поднимает голову и смотрит прямо на Балоша, который ещё блестящими глазами смотрит на звёздное небо. Тот любил астрономию, что было понятно по их вчерашнему сидению у озера, сопровождающемуся бесконечным рассказам о созвездиях, на середине которого Лука неосознанно уснул. Он так жалеет, что не дослушал его до конца. Сейчас бы он всё за это отдал. — Я тоже тебя люблю, Иванович. Не успел Лука вздохнуть и что-то ответить, как слышит звук выстрела, буквально разрывающий его барабанные перепонки. Дальше всё как в тумане. Он слышит отдельные слова. Своё имя. Победитель. Голодные игры. Доставят. Тело. Восьмой. Лука уже ничего не может разобрать. Он сидит над телом парня с арбалетом, с лица которого даже после смерти не сходит улыбка. Иванович закрыл ему глаза. Так он выглядит просто спящим, видящим какой-то забавный сон, что происходило довольно часто. Филип говорил, что Лука, хоть чаще всего и просыпался из-за кошмаров, один раз спал с улыбкой на лице. А на вопрос "Что снилось" Ивановичу было слишком стыдно ответить. Сейчас он жалел, что промолчал. "Начни жить нормально. И никогда не возвращайся сюда, на Голодные Игры". Наверное, если бы Лука знал о том, что через два года организуют некую "Квартальную Бойню" в честь семидесятипятилетия Игр, то вскрыл бы себе вены наконечником стрелы, на самом деле проткнувшей его сердце.