Минерва, дай подсказку

      Абраксас, как и другие студенты, уверен, что Реддл подсаживается к МакГонагалл на Трансфигурации только за тем, чтобы получать готовые ответы на тесты. Том и сам так думает почти семь лет, сидя рядом и каждый раз лишь невольно подмечая привлекательные в своем постоянстве события. Она каждый раз случайно пачкает пальцы в чернилах, на любом из уроков её иссиня-чёрные волосы выбиваются из прически, и когда профессор Дамблдор спрашивает по новой теме, гриффиндорка гордо задирает нос. И никому не дает списывать. Никому, кроме Тома. — Минерва, дай подсказку, — ему никогда не нравится просить у неё помощи. Но когда он понимает, что без девушки не справится, перебарывает себя и едва заметно пододвигается к ней поближе. Носа касается легкий шлейф мятного запаха. Неизменно в ответ Минерва раздраженно хмурится и заправляет свободолюбивую прядь за ухо. — Сам думай, Реддл, — говорит она сухо и тихо, продолжая царапать пером ответы на пергаменте. Не давая ему никаких подсказок вслух, она поправляет лист так, чтобы соседу по парте стало куда проще заметить её рассуждения под каждым вопросом. Пряча улыбку Реддл уверен, что нашел к заучке МакГонагалл подход. Всегда работает. Если в чем-то Том и уверен — так это в том, что Минерва знает ответ на любой вопрос, какой только не задай. И это знание позволяет ему дышать полной грудью.       Она никому не нравится. Минерва нескладная и некрасивая. Ее глаза в пол лица больше пугают, чем привлекают, а губ, кажется, и нет вовсе, если только не подчеркнет их помадой. Но и ею пользоваться не умеет — все криво и косо. Оттого Тому вечно хочется стереть пошлый алый цвет с ее губ, чтобы увидеть их естественные очертания. Есть в этом желании что-то пьянящее-веселое. Ведьма — обладательница шикарных волос, которые в протест всему затягивает в тугой пучок и откровенно злится, когда шпильки перестают справляться с задачей и вьющаяся волна закрывает собой всю спину. У нее руки вечно в ссадинах от занятий квиддичем и грязные от чернильных пятен. К тому же Минерва слишком тощая для своего высокого роста. Абраксас любит называть ее отвратительной. Из-за чистоты крови либо же от внешности или от всего вместе… Том находит в этой отвратительности нечто такое, что волнует его внимание и порой воображение.       Часто он смотрит на неё в библиотеке, сидя строго напротив и чисто ради приличия время от времени перелистывая страницы учебника. Реддл даже не помнит по какой науке в этот раз взял книгу. В определенный момент Минерва обязательно поднимет на него свой тяжелый взгляд, словно бы она и не кошка, а злой презлой волчонок, и громко цокнет. Ему нравится думать о том, как девушка проделывает этот трюк своим острым языком, и уже давно не смущается этой мысли. Минерва же продолжает вгрызаться своим взором прямо ему в глаза и кривить губы. Но не уходит и не требует, чтобы он ушёл сейчас же. Ради этого мгновения Том и тратит целую пропасть времени за неудобным столом. Её внимание, обращенное только ему, отчего-то льстит. — Ты долго будешь листать Зельеварение за третий курс, Реддл? — интересуется МакГонагалл, приподнимая брови, насмешливо переводя взгляд с лица слизеринца на учебник и обратно. — Пока тобой не налюбуюсь, МакГонагалл, — вместо реакции смущения или кокетства, которая неизменно происходит, стоит сказать подобное абсолютному большинству девушек Минерва смотрит на Тома, как на дурачка. Реддл каждый раз в искреннем восторге от выражения её лица.       МакГонагалл упала с громадной высоты во время последнего матча по квиддичу. И с тех пор она мечтает опять взлететь к облакам. Но травма не дает и лучика надежды — ей больше не удержаться на метле. Была бы девушка гордой дочерью Гриффиндора, если бы не стала проводить поздние вечера, сидя на метле, в попытках доказать колдомедикам, что они заблуждаются? Все вокруг ошибаются, даже вечно ругающийся на её с почти отеческой заботой профессор Трансфигурации. А она — нет. По мнению Тома, если Минерву не контролировать, она обязательно взметнётся в высь и, в конце концов, разобьется насмерть.       Поэтому он и сидит на трибуне, кутаясь в мантию ноябрьскими холодными вечерами. Маленьким угольным карандашом набрасывает черты лица гриффинорки по памяти в своем дневнике. Ему кажется, что там для неё самое место. И внимательно следит, как МакГонагалл пытается набрать высоту, достаточную для игры. Обязательно в какой-то момент у неё перестает получаться держаться на метле даже на высоте метра без помощи. И она напряженно всматривается в слизеринца, пока Том не соберет принадлежности в сумку. Потом Реддл пропадает из зоны видимости и появляется на поле ровно через две минуты. Минерва точно знает: чтобы пересечь такое расстояние за столь малое время, нужно нестись сломя голову, но предпочитает об этом не думать. А парень уже давно натаскался не запыхаться, чтобы поддерживать образ полного спокойствия. Подходит к ней всегда с учтивой улыбкой. Ведьма вновь садится на метлу и держит древко одной рукой, другую требовательно протягивая к сокурснику. Каждый раз Тома подмывает заставить её сказать свою просьбу вслух, но почему-то в последний момент осекается. И он молча держит девчоночью кисть, пока точно по часам, за полчаса до отбоя на поле не появится Дамблдор.       Авантюры никогда не интересовали Реддла — привык все продумывать до самых малых мелочей. Так спокойнее и легче контролировать ситуацию. Но в эти Рождественские каникулы решается на безумство. Для приюта он в школе, для Хогвартса — в приюте. А сам рвется, как только может, в небольшой городок на самом севере Шотландии. Потому что там, в скромном доме пастора, праздник собирается встречать Минерва, которая была невероятно взволнованна последние две недели отчего-то. Снег колючими снежинками вонзается ему в лицо, губы трескаются, руки на костяшках красные, замерзшие даже через перчатки. Но перед глазами цель, а значит, и непреодолимых препятствий нет. Приехал без предупреждения, ни разу не упомянув МакГонагалл о своем решении. Но на удивленные и вопросительные взгляды родственников девушка лишь пожимает плечами, никак не противясь его внезапному визиту. Это смущает её родителей и братьев, да даже самого Реддла. С непрошенным беспокойством он наблюдает за ней: гриффиндорка не удивлена, не восхищена, не раздражена, и даже привычного взгляда волчонка от неё не добьешься. Ей абсолютно до маггловской лампочки все, что происходит вокруг.       Комнату, выделенную ему, он делит с её братьями. Но Том даже не раздосадован тем, что могут предложить ему только скрипучую раскладушку. Самая прелесть именно этой спальни в том, что находится она ровно напротив её комнаты. И Реддл часто после полуночи проходит к девушке. А она спит на маленькой кровати совсем как кошка. Или делает вид, что спит. Молодому человеку очень нравится смотреть на неё, не позволяя себе ничего лишнего. Хотя порой руки аж просят немного оттянуть лямку её ночной сорочки… Словно бы он никогда не трогал женских ключиц и не видел обнаженную грудь. Знают ли её родители о подобного рода визитах? Возможно, но его обаяния, вежливости и, что тут таить, красоты хватает с лихвой, чтобы выйти сухим из воды. Ее папе Том очень нравится. Ее маме он нравится, пожалуй, еще больше.       Только самой Минерве он безразличен. Её интересует только красавец-сосед, женившийся на другой ещё в сентябре. Выбрал смазливенькую, ту, которая родит ему здоровых детей и никогда от него не уйдет. И он не покинет жену, так как человек деланно чести —беременную супругу никогда не променяет на несимпатичную юную соседку. И восемнадцатилетняя ведьма ему вовсе не интересна. Более того, порой Тому кажется, что Дугал МакГрегор хочет куда-то уехать, чтобы оказаться как можно дальше от пугающей его дочки пастора. Минерва каждый вечер подглядывает через окно чердака на соседский дом, кусает губы, прижимает руку ко рту, лишь бы не всхлипнуть. И пожирает своими жуткими глазами фигуры в проемах окон. В такие моменты рядом с ней на старых досках сидит Реддл, прижав нос к коленям. И ведь он знает, что красивее МакГрегора. И лучше его во всех отношениях. И ей подходит куда сильнее. Но девушка вздыхает по магглу, а ему остается ловить каждый ее взгляд, чтобы понять, как должны выглядеть влюбленные глаза.       В удобный момент, когда родителей Минервы нет дома, Реддл мягко хватает сокурсницу за ладонь и уводит подальше от глаз её братьев. Найти пустой закоулок, где никто их не потревожит, оказывается сложной задачей. Но в конечном счете получается отыскать маленькую пристройку к дому, выполняющую функции сарайчика, где душно пахнет пылью. Встав рядом с крохотным окном, он долго смотрит в её лицо и на то, как красиво его подсвечивает тусклый свет. Потом смелым движением распускает тугой пучок и долго, возможно, даже чересчур, гладит длиннющие иссиня-чёрные волосы. Ей бы отшатнуться от него, но Минерва позволяет, по понятной только одной ей причине, длиться подобным манипуляциям и дальше. Вплоть до того, что Том вжимает её в стенку, пальцами двух рук ласкает лицо, медленно проводя большими по острым скулам и губам, стирая лишнюю, по его мнению, помаду, и впивается нетерпеливым поцелуем. Он чувствует кисло-сладкую свежесть яблок и жгучую мяту, она в ответ обязательно должна почувствовать пепельную горечь. Все девушки до Минервы говорили ему об этом занимательном факте. Но гриффиндорка молчит, даже когда он прерывается на пару секунд, чтобы перевести дух и услышать знакомые сравнения. В какой-то момент Том перестает чувствовать опьянение и отстает от неё, лишь когда ощущает отвратительно лишний металлический привкус. Это Минерва его укусила — видимо он все же немного переборщил. Ночью, в последний раз лежа на неудобной раскладушке, Реддл не может выкинуть из головы простую мысль: он целовал ее, потому что только с ней испытывал нечто абсолютно новое для себя. И она не оттолкнула его. Однако с Рождественских каникул МакГонагалл возвращается разбитой и углубляется в учебу ещё сильнее, чем делала это когда-либо ранее. — Минерва, ты пойдёшь со мной на бал? — Нет, Реддл.       Но она идет с ним на выпускной под руку. Потому что никто больше ее не пригласит. А идти одной — жутко унизительно. После первого открывшего праздник танца Минерва забивается в угол, грызет яблоко и ищет пути отступления. Тому нравится за ней наблюдать, особенно с близкого расстояния. МакГонагалл смотрит на него с опаской, когда партнер по одному танцу прижимается плечом к стене, оказываясь даже чересчур близко. Реддл чувствует, что от нее пахнет какой-то морозной свежестью, несмотря на жаркий июнь, и яблоками. Слизеринца забавляет мысль: он чувствовал нечто схожее, когда наблюдал за шестым курсом, готовящим Армотенцию. Ей приходится вдыхать запах слишком дорогого одеколона, который был бы не по карману даже самому предприимчивому студенту.       Том достаточно долгое время стоит рядом, чтобы она привыкла. Потом наклоняется к её лицу, показывая неудержимую самоуверенность, заправляет ей прядь за ухо столь интимно, что она невольно закашливается, только сильнее привлекая «ненужное» внимание. И, в конце концов, Реддл достигает своей цели: получает её негласное согласие увести куда угодно, лишь бы подальше от чужих глаз. Колдун мог бы потащить её в Тайную комнату, в занимательное помещение на восьмом этаже, о котором узнал ещё в прошлом году, да хоть в гостиную Слизерина, будь у него такое желание. В любое место, где их бы никто не потревожил. Но вместо этого тащит её к полю для квиддича, попутно набирая кучу цветов с мелкими бутонами и по большей части траву. Усаживает ведьму и садиться сам прямо на землю, плевав на то, как будет выглядеть после того, как встанет. С нескрываемым удовольствием распускает иссиня-черное богатство Минервы — пожалуй, единственное, чему могут позавидовать сокурсники. Если, конечно, не считать внимание самого Реддла. И долго, с удивительным сосредоточением заплетает девушке широкие косы, вплетая в них цветы, траву, и даже не пытается скрыть блаженное выражение лица от того, как нравится ему сидеть рядом и трогать её волосы, как бы случайно касаясь мизинцем то плеча, то шеи. — Минерва, послезавтра я уезжаю в Албанию. Ты будешь мне писать? — Нет, Том.       Они лежат под первым попавшимся деревом, пока остальные студенты провожают последний день в Хогвартсе, будучи на балу. Блики уходящего в сон солнца играют на лицах. МакГонагалл задумчиво жует травинку, смотря куда-то в даль Черного озера. Ее голова и волосы, все ещё заплетенные в две огромные косы, приятной тяжестью улеглись ему на грудь. Том откровенно наслаждается тем, как близко эта ведьма находится, наблюдает за ней через полуопущенные ресницы. Её отец уже пригласил его когда-нибудь вновь приехать к ним погостить. Её мать уже готовит подвенечное платье своей девочке, радуясь столь замечательному жениху. И Минерва отныне не смотрит на него волчком, когда он ласково подхватывает ее подбородок, чтобы поцеловать губы. Они уже у нее не яблочно-мятные, давно не отдают той потрясающей свежестью. Даже больше не настолько жесткие, словно бы Том смог их смягчить. Они стали вкуса его собственных. Этот факт заставляет испытывать приятное головокружение.       Когда она расположилась рядом с ним в зелени, кусая несчастную травинку ради нескольких секунд сладости и выреза платья достаточно, чтобы с правильного ракурса показать соблазнительность небольшой груди… Ему до крика хочется, чтобы она посмотрела на него так же, как на МакГрегора у себя дома, на чердаке. Но МакГонагалл продолжает смотреть на конец травинки либо на кончики своих туфель, но только не на Реддла. Он почти со злобой встряхивает её, целует, гладя ладонями в черный шёлк. Она зажмуривает глаза и не позволяет ему распознать эмоции в глубине зелёной радужки. — Мне будет казаться, что ты меня ждешь, Минерва. — Я не буду тебе писать, — но будучи в Албании, Том исправно получает по одному письму в две недели, где на листах нет ничего, кроме её подписи.       По дороге домой он получает ещё одно, написанное неряшливым подчерком, где мать Минервы рассказывает о том, что у того самого Дугала при родах померла жена и ребёнок. Злобная усмешка довольно быстро спадает с губ Тома, когда он продолжает читать послание. Её девочка попала под горячую руку: сосед разбил девушке губу, уверовавший, что МакГонагалл — ведьма и от зависти прокляла его ненаглядную. Реддл с непроницаемым лицом сжимает пергамент в руках и совсем непродуманно меняет маршрут — Лондон сможет его ещё подождать.       Колдун плохо помнит, как находит ведьму, гуляющую рядом с сеновалом. Как долго разглядывает черные и багровые следы на бледных тоненьких губах, гладя дрожащими пальцами убранные волосы. Как она болезненно всхлипывает, когда, по своему мнению, Том мягко касается своими губами её, чтобы поцеловать. Из головы навсегда вылетают моменты, когда он подхватывает тощую фигурку, облаченную в легкое платьице зелёного тартана, и несёт на руках в первое попавшееся уединенное место. Вычеркивается из памяти, как нос ударял запах сена и перемешивался с ароматом её волос и кожи. Белое пятно вместо приятного чувства близости с ней и осознания того, насколько прекрасна в своем некрасивом телосложении МакГонагалл, стоит только увидеть её нагой. Никогда он не ощущал себя настолько счастливым, как в этот самый момент некого единения с ней. Но все это тонет в забвении.       Как заезженная пластинка, в его сознании повторяется лишь то, как торопливо Минерва натягивает на себя платье, как пытается привести прическу в порядок и делает все что угодно, только чтобы не смотреть на него. Словно бы он самый чужой для неё человек в жизни, словно Реддл никогда не сможет получить права быть кем-то другим. Набатом слышится её голосок. Хриплый и отчего-то ослабленный. — Том, не приезжай больше. Никогда. Пожалуйста. — она повторяет эти снова и снова, как какую-то мантру. Реддл не может оторвать взгляд от её красных запястий и коленок, порезанных соломой в пылу его натиска. — Не приезжай больше… — Хочешь, я убью Дугала, Минерва? — ласково обхватывая её лицо руками, спрашивает Том, заставляя глядеть себе в глаза. Пусть посмотрит на него, пусть поймет, насколько он серьёзен. — МакГрегор больше никогда не сделает тебе больно, Минерва, только скажи… — парень становится зрителем целой бури эмоций: от удивления до страха. И ему не нужно много времени, чтобы понять: боится она не за себя, а за маггла. Девушка продолжает твердить одно и тоже, словно бы её слова обязательно его остановят: — Не приезжай больше. Никогда. Пожалуйста, Том…       Бывший сокурсник смотрит в её лицо, даже излишне долго. Большими пальцами прижимает чёрные пряди к щекам. Глядит в зелёные колдовские глаза, которые сроду не вгрызались в него с таким ужасом и никогда не смотрели с той нежной влюбленной тоской, какую он наблюдал тогда на чердаке зимой. Переводит взгляд на губы, впервые на его памяти настолько дрожащие и оттого пугающе беспомощные. Том бессильно прижимается носом к оголенной части её плеча, как раз рядом с основанием шеи, и, проклиная все на свете, спрашивает, вновь перешагивая через самого себя: — Минерва, дай подсказку… Что сделать для тебя, чтобы ты меня полюбила? Точно так же полюбила…       МакГонагалл словно бы перестает дышать, так и замирает на полуслове. Она тупит взгляд, краснеет в щеках, её руки становятся мокрыми. Ведьма закусывает губу, хотя точно знает, что от этого станет очень больно, и не находит ответа. Её молчание, тяжёлое, вязкое и оглушительное, давит Тому на голову, плечи и спину. Вжимает его в землю, отбирает способность говорить, чувствовать запахи, осязать. Реддлу хочется орать на неё, кричать и материть, заставить открыть рот, чтобы она сказала хоть что-нибудь и прекратила это давление. Но ничего не может выкрикнуть и запаха мороза с яблоками не чувствует — пахнет только сеном, словно тут и нет Минервы. Наконец что-то в груди ломается, лопается, как стекло от резкого перепада температуры. По сердцу словно бы течёт что-то черное, склизкое и клейкое. Разочарование в ней капает куда-то вниз с глухим звуком. Она не знает. Минерва МакГонагалл не имеет на руках ответа, чтобы помочь ему. Впервые на него памяти.       Реддл ни о чем не думает, пока покупает билет на поезд, чтобы успеть отоспаться по дороге в Лондон — там у него неотложные и важные дела. Он и так потратил изрядно времени на севере Шотландии. Закрывая дверь купе, Том заваливается на полку, даже не постаравшись снять с себя мантию. Во сне прокручиваются два воспоминания, которые потом будут казаться ему чужими, словно бы из другой жизни: застрявший образ замерившей во времени Минервы среди моря сухой травы, не знавшей, как реагировать и что ему ответить. И почти счастливое: как колдун своими собственными руками разбивает голову МакГрегору об умывальник через полчаса после того, как ушёл с сеновала.