Candies and donuts

Они остаются в комнате одни. Лайт не спешит подходить, а Эл не спешит отводить глаза. Языки пламени мягким отсветом ложатся на бледную кожу Эл, и хочется провести по ней рукой, чтобы понять: такая же ли она тёплая, какой кажется сейчас? Эл замечает изменение взгляда, на миг перестаёт жевать сладости, которые с такой жадностью и небрежностью ел весь чёртов вечер. Он, не отводя взгляд, облизывает подушечку большого пальца, пристально смотря на Лайта, словно проверяя его даже сейчас. Стал бы Кира думать о чём-то подобном? И Лайту вдруг становится смешно: Кира бы никогда не подумал о том, чтобы подойти и самому облизать пальцы Эл. Или опрокинуть его на пол, чтобы огонь отражался на всём его теле, и смотреть, поглощать взглядами друг друга, словно каждый новый поцелуй — новая задачка, а тихий вздох — её решение. Лайт знал, что Эл понимал ход его мыслей и что скорее всего думал о том же самом: и так вечно расширенные зрачки полностью затмили всю радужку и стали как будто ещё чернее, насыщеннее, глубже, хотя это казалось невозможным. Кто сделает первый ход? — Эл... — когда они вдвоём он не хотел называть его другими именами. — Могу я спросить тебя кое о чём? Кира и в этот раз сделал первый ход. Но сейчас он — просто Лайт, думающий о низменном, думающий об Эл. Миса действительно невероятно раздражающая, и накопленное негодование обострило влечение. — Спрашивай. И снова облизывает пальцы, уже указательный и средний. Лайт прослеживает взглядом за языком и сжимает кулаки в карманах брюк. — Если я... — шаг вперёд — сделаю по отношению к тебе что-нибудь странное... — ещё шаг — безусловно глупое... — подходит вплотную, так, что жар камина чувствуется теперь и им тоже — это уменьшит твои подозрения? — смотрит сверху вниз, вынуждая смотреть в ответ, но и сам падает в тёмную бездну чужого взгляда, в которой пропадает свет. Хах, с именем Лайт ему суждено туда упасть. Эл не шевелится, но чуть проводит пальцем по губе. Не вглядывается в него, нет — просто смотрит. Тоже падает. Вот только ему никогда оттуда не выбраться. — Это их не увеличит. И Лайт подаётся вперёд. Он накрывает поцелуем чужие сладкие губы, практически прижимает Эл своим телом к креслу, чтобы уместить туда своё колено, но больше — потому что хотел. Потому что мог. Потому что впервые можно не думать о последствиях, о ходах и расчётах, планах, попытках не выдать самого себя... Эл чувствует к нему то же самое, и Лайт не видит причин, почему он не мог воспользоваться этим сейчас. Ягами обхватывает его щёки и углубляет поцелуй, на что Эл тихо стонет. Его тело ощущается приятно, его хочется трогать, гладить, сжимать. В паху становится тесно, но был бы он собой — Ягами Лайтом, Кирой — если бы довольствовался малым? Лайт облизывается и отстраняется. Эл фокусирует на нём плывущий взгляд: — Пасуешь? Ягами ухмыляется, привлекая внимание к своей мимике, к жестам, которых он никогда не использовал. Он понимает это слишком поздно, но тут же вспоминает свой план: он просто попросит Мису убить Эл. Хоть сегодня. Хах, он мог убить его хоть сегодня. Но не станет же Эл подозревать его в том, что он Кира, по одной лишь улыбке? Однако, вглядевшись внимательнее, Лайт с некоторым шоком отмечает: Эл не выглядит удивлённым. Он выглядит увлечённым. Таким взглядом смотрели на него девушки сколько он себя помнил, однако никто из них не видел его настоящей мимики. Они все любовались его ангельской внешностью, но Эл... Кажется, у него были другие вкусы. — Пасую? Хах, никогда. И тут же стаскивает парня на ковёр, накрывая его тело своим. Он смотрит на чужое лицо и не удерживается от того, чтобы снова поцеловать его. Сладко... Лайт снова облизывается. Эл проявляет мягкость и пассивность до тех пор, пока Ягами не поднимает его руку и подносит ко рту. — Лайто*-кун, сто... — но тут же давится судорожным вздохом, когда Лайт погружает фалангу его указательного пальца себе в рот, слегка посасывая. Эл хмурится, его закрытые глаза дрожат, словно от дискомфорта, но его ладонь лишь сжимает остальные пальцы на челюсти Лайта. Тот протискивает колено между чужих разведённых ног, вырывая стон, и проникает второй рукой под одежду. Эл дрожит от прикосновений, кулак второй руки сжимается и разжимается, хватая воздух, словно пытаясь за него удержаться. Лайт облизывает каждый палец по очерёдности, чувствуя вкус каждой сладости, что съел Эл — конфеты, пончики... И к этому примешивается особенный вкус Эл, пускающий мурашки по телу. Ощущение фоновой опасности лишь распаляло. Демонстративное доверие Эл злило больше, чем если бы тот вдруг сдал назад: казалось, он не верил, что Лайт что-то сделает, доведёт до конца. Либо...почему? Почему он не чувствовал себя скованным, когда его раздевал человек, которого он подозревал? — Ты первый, Лайто-кун. Тот недоумённо поднимает взгляд и выпускает последний палец изо рта, тем не менее не выпуская чужих рук из своих ладоней. Что это значит?.. — Разве не чувствуешь себя более необычно, представляя, что твой первый раз может случиться с Кирой? От удивления Лайт даже открывает рот, что с ним никогда не случалось. Эл слегка улыбается на это, и Лайт поспешно смыкает губы. Он поверить не мог, что тот мог сказать нечто подобное. — Я шучу. Сейчас ты — мой друг, Лайто-кун. Недавнее «у меня никогда не было такого друга как ты» вдруг навязчиво всплывает в голове и стоит перед глазами, заставляет слабеть все мышцы в теле непонятно от чего. И сейчас Эл буквально говорит: «Сейчас можно всё. Мне всё равно, Кира ты или нет. Сейчас я хочу тебя». В теле Лайта распаляются угли, что жгли ему грудь невыносимым жаром, которого он никогда прежде не испытывал, а скрученная внутри пружина непрожитых эмоций, — от встречи со вторым Кирой — наконец разжалась и толкнула вперёд каким-то бессознательным стремлением оказаться как можно ближе. Лайт впечатывается в губы Эл, наконец оставив в покое его пальцы, и поспешно сдёргивает с него штаны. Эл отвечает, не менее страстно, глубоко, не скупясь на частые вздохи под пальцами Ягами. Лайт расстёгивает свои штаны и стаскивает их, ни на секунду не отвлекаясь от чужого тела. Эл ничего не делал, но Ягами почему-то казалось, что тот внутренне смеялся над ним, и хотелось тотчас же избавиться от этого ощущения. Он снова припадает к чужим сладким губам, на которых фантомно ощущался сахар, и Ягами было приторно, было хорошо и горячо, так, словно по венам пустили кипяток. Эл хотелось до боли, до огненных всполохов перед глазами, до электрических разрядов в кончиках пальцев, которые словно приходили откуда-то извне и проводили ток в тело под ним. По законам физики Лайт бы не умер, был бы всего лишь проводником, а вот Эл... Его безучастность и спокойствие... Казалось, он не думал смерти и вовсе. Либо думал о ней всегда. Так же, как и Лайт. Они были похожи друг на друга, но как отзеркаленные копии: дарующий спасение в потоке дедукции и несущий смерть в тетрадных листах. Проведя ладонью по чужой груди, Лайт спускается ниже и облизывает живот Эл, на что тот резко выгибается и открывает рот, так и не издав ни одного звука. Эл был по-подростковому угловатым, худым и с ярко выступающими тазовыми косточками. Именно на них Лайт и концентрируется, проводит языком и дразнит, дразнит, до чужих нетерпеливых вздохов, до почти вплетающихся пальцев в волосы — в самый последний момент проскальзывающих мимо. Видеть его такого — личное достижение. Если Кира сражался с Эл на другом поле боя на равных, то Лайт Ягами одерживал безоговорочную победу на этом ковре. Резкое хлёсткое движение — и Эл притягивает его к себе за рубашку, впиваясь агрессивным поцелуем. Лайт отвечает не менее жёстко, словно они дрались, а не... — Раздевайся. И Ягами не смеет отказать горячему, как языки пламени в камине, шёпоту прямо в самое ухо. Рубашка и футболка оказываются совсем не аккуратно откинуты в сторону, а лонгслив Эл подложен им же самим себе под спину. Лайт никак не комментирует чужое стремление к постоянному комфорту, а потому просто убирает последнюю преграду: стаскивает с них обоих нижнее бельё. Ни минуты на сомнения или сожаления, ни секунды на вдох или выдох, разрешён только колючий жар, палящий от камина и их тел, разрешены только приближения, и ни шагу назад: Ягами разводит чужие острые коленки и прижимается к телу под ним. Они оба вздрагивают и как по команде сцепляются в поцелуе, как в схватке, — кусаясь и наступая, словно пытаясь убедить другого в собственном бесстрашии. Лайту кажется, что он горит изнутри. Трение совсем не плавное, но ощутимое. Эл снова начинает тихо стонать, намеренно впиваясь короткими ногтями в чужие плечи. Удовольствие ударяет по ним словно громким звуком: объёмным и отдающим в эхо, а потому накатывающие доходящие волны (определённо — возбуждения и чистой похоти) побуждают двигаться ещё быстрее, хвататься за чужое горячее тело ещё сильнее. Лайт жмурится и закусывает губу, то и дело выдыхая мокрым воздухом в чужую шею, не имея возможности — выдержки — сдержать звуки, что рвались из него. Эл глаза не закрывает: смотрит своими огромными глазами с широченными зрачками, вбирает в себя эмоции Ягами и совсем неосознанно выгибает поясницу. Дышат часто-часто, под ритм движения, иногда срываясь на задыхающиеся едва слышные стоны. Внизу всё было накалено до предела, чужое тело казалось продолжением своего, и хотелось брать и отдавать, двигаться и отпускать себя, плавясь внутри от давно сдерживаемой страсти. Отсвет камина и внутренний жар тел сливаются в красно-оранжево-жёлтое марево. Они оба достигают точки кипения: Лайт до будущих синяков впивается пальцами в чужую талию, а Эл выгибает поясницу почти до хруста, приподнимаясь так, что свет огня затемняет извечные круги под глазами, углубляя их. Это последнее, что видит Ягами перед тем, как они оба кончают. Блестящие от пота тела не теряют тепло благодаря очагу рядом, а потому они, разморённые, с размытым сознанием от тепла и неги, лежат рядом. Эл восстанавливает дыхание на удивление быстрее Лайта, но не спешит двигаться. Такая усталость на его лице кажется единственно правильной из всех остальных его усталостей, в которых был тоже виноват Лайт. Только здесь он впервые действовал напрямую. Шуршащая вата мыслей отвлекает от осознания произошедшего, но Ягами знает: Эл ни на секунду не забывал кто перед ним и что он делает. И это заставляет удивляться с немереной силой. Чужие мотивы ему не узнать, ведь на встречный вопрос у него также нет и не будет ответа. Лайт просто привык исполнять свои желания. И, смотря на чужие всё ещё сладкие губы, он знал: он исполнит их все.