Арина, читай на здоровье

Даня хмурится, закусывает губы, сидит, как на иголках, и выдыхает, успокаиваясь. Каждые три минуты. Или две. А может, каждые пять секунд. Точность —не его конек. Еще с самого вчерашнего вечера в его голове творилась какая-то кашв, Даня всё находит новые объяснения и оправдания, разуверяется в них, находит другие. Вчера ночью он ни о чём подумать не успел, хотя очень хотел бы разобраться с этим до утра, пусть даже ценой своего сна, но у него это не вышло: только голова коснулась подушки — мгновенно вырубился и проспал до утра, сладко и беспробудно; так ещё и проснулся с отличным настроением! Оно исчезло даже раньше, чем Даня вышел из квартиры. Как только его покинул сон и последние остатки расслабления, он, к сожалению, снова вернулся в реальный мир. А в этом мире он совершил необдуманный поступок, который точно подпортит ему жизнь, дальнейшую учёбу и, уж конечно, отношения и доверие с самым дорогим себе человеком. Даня на звук своего имени всё время странно дёргается, в очередной раз выныривая из своих мыслей и начиная переделывать что-либо, чем занимался, заново. Если не везёт, то он взглядом натыкается на хитрую улыбку Димы и чуть не роняет вещь, которая на свою беду оказывается в руках настолько нервного человека. Видеть оскал Димы определённо выше его сил. Только не после вчерашнего, когда и случилось событие, за которое стыдно, похоже, только самому Дане... Картинки этого вечера встают перед глазами постоянно, к тому же, такие четкие, словно он просматривает фильм от первого лица. И хитрая улыбка, изгиб которой сейчас совершенно такой же, как и всегда — но Дане кажется, что в ней есть тайный смысл. Что в ней всегда был тайный смысл, какого он раньше не понимал и не подозревал даже, а возникает этот смысл всегда, когда взгляд Димы направлен на Даню. Сразу будто появляется множество намёков — и это в одной только улыбке. Даня готов кричать о том, о чём думает, а само существование чужой улыбки говорит ему "нельзя". Он почти с раздражением заметил, что в отношении "друга" к нему не изменилось ничего. Это только больше наводит подозрений. Количество эмоций, с которыми Дмитрий на него смотрел, не изменилось ни капли, их всё так же мало. Гораздо меньше, чем вчера вечером. Если бы кто-то стёр ему память... Хоть ненадолго, то парень был бы очень благодарен. Терпеть ежесекундно подскакивающее волнение и внезапный холод под рёбрами, в животе и горле — просто невыносимо. ... Даня шел к себе домой, думая, что этот вечер выйдет совершенно обычным, ведь пользоваться отсутствием родителей этим вечером у себя дома он никак не собирался. И, уже подходя, он увидел у своей двери неподвижное тело, тот быстро понял, что перед его дверью валяется бухущий Дима. Даня не понимал, что вообще происходит, какого хера Дима приперся к нему, но все же потряс его. Дима невнятно ответил что-то вроде: —Я просто хотел отдохнуть здесь... Это выглядело странно, конечно, но, как оказалось, Дима не так уж и пьян, просто облился. Или специально на себя пролил: кто его знает? Но оставался лишь один вопрос: "можно ли Дане пройти-то?" Даня точно знал, что вопрос не задал. Иначе Дима точно не пустил бы его. А у Димы уже тогда, при каждом движении и взгляде, показывалась какая-то эмоция. Он слишком ярко улыбался и обижался всегда, но в тот момент всё как раз было еле выражено. Зато каждую секунду. — Даня..., — лицо Димы просветлело так, будто он только заметил своего знакомого. Он капризно протянул парню руку, а Даня поднял его на ноги одним рывком, сомневаясь, что на этом всё закончится — больно лицо у Димы странное было. — Ой, — он хихикнул. Дане пришлось ловить парня. Даня недовольно вздохнул, понимая, что ему придётся тащить Диму до квартиры, ибо сам тот не дойдёт. Но... Раз родителей нету, а до своей объективно ближе, чем до Диминой, может, все же... Он поднял его: сильные бёдра очень сложно было нормально обхватить: Даня машинально провёл руками и взял ноги под коленками. Дима чуть съехал вниз и уцепился ему за плечи. Дане на секунду показалось, что он слышал какой-то мягкий звук. Странный. Он решил не обращать внимание, да и в горле пересохло как-то не вовремя. Дима сильнее в него вцеплялся, чтобы не упасть, а его бедняге-Дане пришлось сглотнуть и помотать головой — просто чужое тело до невозможности близко, вот он и волнуется. ...Едва дойдя до кровати, он скинул Диму со своей спины почти с облегчением. Дима снова издал глухой звук. — Больно, — отметил он. Даня извинился, кажется, и сел на коленях рядом с кроватью. У Димы был слишком тихий голос, не слышно ничего. Дима завозился, перевернулся на живот, а Даня просто наблюдал, с лёгким беспокойством и пересохшим горлом, как Дима возится с кофтой, с рукавами. Он выгнулся, приняв очень неоднозначную позу — Дима что, пытается снять ее, не поднимая голову с подушки?! — Давай помогу? — спросил Даня, когда спустя минуту возни Дима высвободил только одну руку из рукава. На это смотреть было банально невежливо, но Даня пытался сначала отделаться от одного неприятного чувства. Даже сейчас оставалось покалывание в руках и сердце стучало у горла. Даня свалил своё тело набок, лицом к нему, и Даня резко выдохнул от неожиданности. Снова сглотнул. Он следил за ним цепко и напряжённо, широко открыв глаза. Пугающий взгляд. Дане вдруг стало стыдно, в голове заела пластинка самобичевания, а руки робко потянулись помочь Диме раздеться. Дима садился очень недовольно, что-то угрожающе бормоча, но Дане было удобней стягивать с него кофту, когда светловолосый сидел. Пока Даня занялся кофтой, Дима заметил у себя на ногах обувь и с громыханьем скинул её. Он откинулся на помогающего ему раздеться парня. Тот сразу напрягся. — Ты...собираешься снимать штаны? Прямо так спать будешь? — поинтересовался он недовольно, по минимуму прикасаясь к чужому телу — насколько это возможно было. — Только если на тебе, — протянул Дима, слегка зевая, вытягивая руки. Дима напрягся ещё больше и хотел даже оттолкнуть от себя знакомого, но понял, что его развели на реакцию, как ребёнка. Ещё больше почувствовав аритмию, он ткнул пьяного Диму в плечо, подтянул в более вертикальное положение. Решил, что дрожь под руками ему почудилась. Так легче. Дима же смеялся, значит, снова хитрил. Даня под каким-то странным навождением протянул свои руки к обнаженным плечам Димы. Их руки случайно столкнулись, когда Дима хотел его приостановить. Даня ощутил лёгкий жар, а вот пульс Димы был издевательски ровным, отчего становилось в миллион раз некомфортнее. Дыши глубже, Даня. Это всего лишь Дима, Дань. Взгляд Дани внезапно столкнулся прямо с чужим. И тут Даня изо всех стараний силился не забыть о своём искрящем возмущении. Дима был горяч — это Даня уяснил ещё с первой встречи. Он бы легко соблазнил любую девушку, если не открывал бы рта. Потому что в первую очередь такое впечатление создает именно внешность, а не слова. Ему в фортунном барабане природы выпала огненная внешность с затягивающими глазами и идеального тона кожей. А что говорить о его развитых мышцах... А сейчас он будто включил все свои долбаные феромоны, вперив спокойный взгляд в глаза Даню и изогнув брови. Это выражение какой-то просьбы. Пришлось разжать руки, потому что противостоять такому взгляду, почти несчастному, не получалось; а Даня в очередной раз за эти минуты на себя злился. Он пялился. Рассмотрев такое лицо настолько близко, он не мог не пялиться, не сравнивать черты лица обычного человека (например, свои) и эти. Какой-то уж... слишком большой контраст получался. Выраженные скулы, длинные ресницы, не слишком заметные, но делающие чужой взгляд интереснее. Он только-только понял, что смотрит на лицо друга слишком долго, а внутри всё нарастает желание поцеловать его. Кожа выглядит такой мягкой, что это желание её коснуться, самыми чувствительными рецепторами, вполне оправдано. Дима и сам, кажется, пялился на Даню. На его лице чуть меняется выражение — на знакомое, Дима с таким на Даню уже смотрел. У него безумно большие зрачки, и Дане от этого щекотно в рёбрах. Дима резко схватился за его белую рубашку, как Даня его хватал только что, но выражение лица обоих не меняется вообще. Одному всё также страшновато. Другому — бесконечно желанно. От желания поцеловать своего чертовски горячего, идеального знакомого Даня прикусил нижнюю губу. Дима же смотрел на него выжидающе, с тем же желанием, но не двигался. Это было соревнование, которое можно растянуть надолго. Кто первый поцелует или кто первым уйдёт. Даня был если не гордым, то упрямым, всю свою жизнь. А такому человеку, как Дима, он ни за что не покажет свою слабость. Сильнее, чем уже показал. Но когда Дима склоняет своё лицо и сам его целует, у Дани срабатывает триггер, сигнализация — ему плевать что, просто срабатывает! Он резко осознал, что происходящее неадекватно. А всё из-за того, что Дима наплевал на "соревнование", дарившее Дане спокойствие. Дима просто хотел его поцеловать, и раз уж Даня действовать не собирался, то он добился поцелуя сам. А губы у Димы полнее, чем Даня думал — или это так кажется во время поцелуя, который разрушил вообще всю причину нахождения Димы здесь. Мягкие губы его слегка пульсируют, а Даня начинает отвечать лишь потому, что его подначивает наивное "раз Дима так делает — значит нормально, можно пережить потом как-нибудь". И, разумеется, от своего яркого желания. У Дани не началась трясучка, отчего он в себе уверился так сильно, что протянул свои руки к Диминому лицу и положил одну ладонь на затылок, поглаживая мягкую кожу и путаясь в волосах, там, где переход от шеи к голове. Вторая рука нашла своё место на правой щеке друга, касаясь и щеки, и нижней челюсти, и скул, поглаживая большим пальцем подбородок. Потрогать — пока есть возможность. У Дани давно никого не было. Нет, у него никогда не с парнем. Учитывая это, Даня совсем не удивился, когда от этого фетишистского поцелуя у него встал. И вот тогда он отскочил от Димы, всем своим видом показывая, что продолжения не будет. Дима посмотрел на него с грустинкой и губы свои облизнул, на деле не изменив ничего — остались такими же влажными. Просто чужую слюну собрал и с показным интересом попробовал. — Не отстраняйся, Дань,— прозвучало со слишком явной просьбой, когда Даня вскочил на ноги. Он лихорадочно размышлял, что теперь делать — Диму в коридор не выгонишь, а больше и некуда. Но не оставлять так же! — Даня, я серьёзно. Я брюки расстегнуть не смогу. —А в брюках так сложно спать? — спросил Даня, малодушно надеясь отвязаться и пойти разбираться со своей совестью и моральными устоями хоть на кухне. Дима скрестил сильные руки на белой груди. Аж на штаны давит. — Не сниму брюки — буду спать в том, в чем валялся у двери, ещё и жарко, — сказал Дима, опять тихо, снова заставляя Даню чувствовать себя виноватым. Он упал на спину, вперившись в потолок пляшущим взглядом, как будто мимика у него вконец распоясалась и менялась каждую секунду. Почти незаметно, но создавая общее впечатление усталости. — ...Я, — Даня медленно опустился коленями и ладонями на кровать, произнеся лишь одно слово. Всё остальное застряло где-то в голосовых связках, когда он приблизился к нему и навис. Дима слегка зашевелился, обратив на него своё больное внимание. — ...Я же совсем забыл, что ты пьяный, — стал бормотать он с раскаянием, без всякого умысла решив помочь Диме с брюками. Того ведь, и правда, пальцы не слушались. Ткань легко поддалась, когда он вынул из "петли" пуговицу, а молния вообще без всяких проблем расстегнулась. Даня бы волновался, раздевай он его до обнажённого тела, но даже под брюками, прямо под ширинкой, были трусы. Дима просто взглянул на это, перевёл взгляд на наблюдающего за ним Дазая. И вдруг рванул вверх светлые брюки, заставив Диму задрать ноги вертикально. И пока ткань скользила, Дима видел — красивые подтянутые ноги. Даня обратил внимание на то, что Даня теперь шумно дышал. Шумно и глубоко, отчего у него живот слегка приподнимался и опускался, очень заметно. Даня оценил ситуацию, со стояком нависая над возбуждённым, слегка, партнёром. Дима пьян и не против вообще ничего. Даня его очень сильно хочет, и может натворить много чего неприятного для них обоих, если не засунет глубоко подальше своё "хочу", как взрослый человек, оказав Диме лишь помощь с избавлением от одежды. Просто помощь с избавлением от одежды. Без полуласкающих прикосновений к мягкой коже, половых актов и поцелуев.... После своих глубоких самокопаний Даня решил проверить только одно и уже после этого игнорировать своё желание. Даже за это он будет испытывать чувство вины потом. Ноги Димы, разведённые лишь слегка, чтобы Дане было где сидеть, Даня взял за коленки. С текущей в горло слюной он опять пялился на чужое лицо с дёрганой мимикой, не давая себе и шанса подумать, что даже таким оно нравится. Дима вдруг коротко простонал — Даня дёрнул его на себя и развёл ноги друга на очень пошлую ширину. Вот теперь у Дани есть ориентир того, насколько Дима сейчас неадекватно реагирует. На все сто процентов. — Дима, поимей совесть, — Дима дёрнулся. Его ноги беспокойно елозили по кровати, пока Даня мысленно зацепился за слово "поимей" и взвыл, точно так же мысленно. Дима резво выгнулся, соприкоснувшись с одетым Даней почти всем туловищем, будто это не Дима совсем недавно изображал немощного и не мог даже встать на ноги и пойти. Даню снова, как ребёнка, надурили. Дане хотелось бы сбежать, но некуда. Даже ванная комнатах была без замков, отчего можно было злиться и злиться. Дима, с совершенно спокойным лицом, за которым ничего не увидеть о мыслях, обвивал его длинными ногами. Давил своей промежностью прямо на пах. Даня решил игнорировать это. Дыхание Димы обожигало. Оно лишь стало глубже, он положил руку на пах Дане. Думает, что он не будет себя контролировать? А вот зря, у Дани совесть и ответственность за происходящее никуда не исчезали! — Прекрати, Дим, — он слегка отпихнул от себя знакомого, всего-то ткнув его в грудь, но Дима упал на спину, издавая вопросительный звук. Будто не ожидал этого, ну конечно! Снова грустно смотрит, издеваясь над психикой Дани. Дима продолжал находиться в положении с раздвинутыми ногами. — Я тебе противен, Дань? — спросил он, а Даня снова пытался привести в порядок температуру своего тела. Слишком щекочущий холод в рёбрах, вызывающий дрожь. Даня гораздо больше злится сам на себя, но Дима тоже почему-то не хочет войти в его положение. Злит. Капризный ребёнок. Тот, кого Даня видит — капризный ребёнок, который хочет, чтобы исполнялись все его желания. Пусть сейчас вроде и раскаивается непонятно в чём. — Нет, конечно нет, — забормотал Даня, приближаясь, нависая, но только чтобы обхватить руками чужое лицо и успокоить. Если Дима вообще нуждался в успокоении — Даня не может понять его эмоций. Странные. Дёрганые. От этого гипнотического воздействия чужого лица, когда мозг отключается, а глубокие глаза погружают в себя, Даня не сдержался. Дима на этот раз ничего не делал, не тянулся и даже не размыкал губ. В том, что они поцеловались, виноват исключительно Даня. Дму можно обвинить в том, что ответил и протянул вверх свои руки, обвил ими шею Дани, и был Димой. Имел столь прекрасное телосложение, был умелым и грациозным в движениях (это кожей удалось почувствовать), а ещё очень наглым. ... Каждое движение Димы в школе — грациозное. Даня снова вспоминал красивые изгибы обнажённого тела, трепещущего под ним. Крепкие плечи, хрупкие торчащие позвонки. Рельефная грудь. Дёргающийся кадык на нечувствительной шее, и уши, краснеющие даже от лёгкого дыхания. На каждую часть тела Димы находилось своё "противодействие". "Ласкай меня", — шёпотом простонал Дима на его страх. Даня боялся входить в него, боялся поддаваться его страсти, да и о мужском сексе ничего не знал. Тогда Дима сказал это. И Даня просто стал приносить удовольствие его телу, объединив то, как он бы ублажал девушку и как бы — себя. Дима в своём пьяном, волшебном измерении, где всё, как ему надо, и всё по его воле, просил кусать и ставить засосы, но Даня его не слушал. Послушал бы — наверняка потом столкнулся бы с последствиями в виде злого уже трезвого Димы. Даня целовался с ним, Даня вылизывал его уши по очереди, под громкие вздохи, и слегка стаскивал с него чёрное бельё. Тело Димы больше ничего не покрывало. Снова короткие островки кожи, усыпанные родинками. Руки Дани порхали по всему чужому телу, когда Даня вошёл в раж и остервенело доводил Диму до разрядки одной рукой, другой гладя его между бёдер. Там ощущалась температура, слишком высокая, влажность от пота и короткие остатки сбритых волосков. Дима сказал его имя, кончая. Даня лежал позади него и упирался своим стояком ему в поясницу, пока Дима восстанавливал дыхание. "Даня, пожалуйста", — эту слабую просьбу он помнит так хорошо, будто её только что произнесли. И так было сложно сдерживаться от чего-нибудь, а Дима заставил его сесть на кровати встал раком прямо перед ним. Всё ещё тяжело дыша, изогнув позвоночник, Дима просил взять его. Даня не взял. Даня облапал всё чужое тело, дал обласкать своё; кажется, всё-таки укусил партнера пару раз. Да, на тазовых костях и на внутренней стороне бедра, нашёл особенно тёмные родинки. Кожа там была не мягкой, а слегка упругой, как будто мышцы специально чуть подкачивали разными упражнениями. Это было лишь один раз. После Дима приходил к нему во снах, сначала одетый, потом — издевательски голый. "Посмотри на меня", — шептал ему знакомый голос, оказавшись слишком близко. "Даже не на фигуру, хотя я знаю, как тебе хочется...сделать много разных вещей", — реальный Дима никогда бы такого не сказал, даже находясь в своей реальности, подаренной каким-то дурманом. Он бы сказал такое кому угодно, но не Дане. — "Разве ты не хочешь, чтобы это лицо смотрело на тебя с обожанием?" — говорил ему Дима во снах каждый раз, прежде чем стать желе или ещё чем-то, потому что сны — тот ещё бред, они меняются настолько стремительно, насколько быстро изменяется настроение ребёнка. "Не хочу", — думал Даня. Но не был уверен в том, насколько это правда. Запретный плод, как говорится, сладок, но Данв не слышал об этой фразе и не знал, как бы описать посещавшее его чувство. Реальный Дима предлагал ему себя только один раз, будучи слегка пьяным и очень, до безумия, весёлым. Потом грустным, но это оттого, что его желания не выполнялись глупым знакомым. После этого Дима о том случае сказал лишь "Не собираюсь ни за кем гоняться". Хотя он мог бы. Он с лёгкостью мог бы добиться Даню. Но больше они не разговаривали об этом, поставив точку. Дима завязал так много вопросов в голове Дани своим тогдашним поведением, но все они оказались перечёркнуты. И если бы это не было лишь влечением со стороны Димы, то он бы не сдался, не получив что-то только после одной попытки, верно? ... Не понимая, зачем он тут, и не до конца решившись на то, что творит, Даня встал у двери квартиры Димы. Он хотел бы просто поговорить. Обсудить. Так же делают взрослые люди, в конце-то концов! Мнясь в коридоре, Дима глубоко вдохнул, поднял свою руку и постучал. Хлипкая дверь от стука открылась. Даня заглянул внутрь, вдруг поймав удивлённый взгляд. Приехали — какого-либо разговора уже не избежать. — А, Дань. Ты пришёл взять меня? — поддразнил Дима, вроде беззаботно, и Даня запнулся на пороге. — Нет, — тихо и твёрдо Даня ответил, закрывая за собой дверь. У Димы снова были какие-то дёрганые эмоции на лице, но теперь такими уж странными они не кажутся. Сейчас бы этому беззаботному человеку свои мысли сформулировать, а остальное Даню уже и не так сильно волнует. Дима вздохнул и прикрыл глаза. — Тогда проходи. Угощу тебя чаем.