Сводная статистика

      Да он и сам уже мог справиться. Вот же его кровать. Вот ночник в виде звёздочки — похож и не похож на те светильники. Голубой, и сам ночник — чуть-чуть нагрелся уже, а свет от него холодный. И отец, и мама разрешали оставлять хоть на всю ночь, только Майтимо сам гасил.       Там, в глубине, во сне, была лесная тропа, и сырость, и грязь. Пошевелил пальцами ног — вдруг они чёрные, и прилипла старая хвоя? Но нет — как мама вынесла из ванной, так чистым и остался. У них же есть мочалки, у них всё есть. А там... то чёрное под ногтями, то вообще забрызган красным... Хуже, чем ржавчина. Вот этот красный Майтимо ненавидел.       — Не спишь?       Конечно же, отец увидел полоску света из-под двери. Он часто сидел допоздна, и у него у самого была такая полоска, только у него-то жёлтая. Он яркий свет включал, а Майтимо ночной. И иногда отец из гостиной выходил и начинал бродить по дому, не включая света. И вот, увидел, что у Майтимо ночник.       — Всё хорошо, — а ветки будто так и хлещут по лицу. Они гуляли в парке — там другое! Там есть гирлянды, и деревья стоят смирно, хоть и огромные, а в том лесу он будто сам им вровень был, и снег был везде.       — Не хочу быть таким большим.       — Все вырастают, Майтимо.       — Не хочу, чтоб ты уходил!       — Так вот же я. Куда мне.       Отец присел на край кровати. Рукава у рубашки у него подвёрнуты — значит, опять какая-то мелкая работа, или перепроверяет... И волосы убрал от лица. Точно чем-то важным занят. Занят-то занят, а смотрел только на Майтимо.       — Ну?       — Лес, и холодно, и тебя нет... Вас никого нет. Все огромные. Я не буду. Почему ты всё это не фиксируешь?       — Что, Майтимо?..       — Ну, как эксперимент. Сколько раз лес, и сколько море, и вот были ещё факелы. Ты сам говоришь, что важна закономерность. Хочешь, я сам могу... Когда проснусь, чтоб сразу записать. Чтобы упорядочить.       — Не фиксирую, — проговорил отец, как-то уж очень осторожно его обнимая, подтягивая поближе, сбивая синюю простыню с узором из лисичек, — не фиксирую, потому что не хочу. Не надо нам здесь никакой сводной статистики.       ***       Они и на кухню-то зашли на пять минут. Просто дядя Феанаро как раз уже что-то нёс на стол, — Финьо каждый раз поражался, сколько взрослые могут наготовить на таких вот больших праздниках, — и тётя Нерданель тоже вскочила, и все о чём-то говорили одновременно, и Майтимо, сидевший ближе к двери, вскочил и крикнул:       — Ты сиди, мама!       И сам отправился на кухню. Что-то такое нужно было принести — противень с окороком и запечённой в нём колбаской, или картошки, или какие-то салаты ещё оставались…       А Финьо тоже побежал. Тоже помочь! Во-первых, четыре руки лучше, чем одна, и они бы быстрее донесли всё, во-вторых, до того-то они играли в мяч в комнате Майтимо, а тут тот для чего-то вбежал к взрослым, да так там и остался, будто бы тоже из них. А ведь нет! Но он сегодня вообще нет-нет да застывал, что-то такое было с ним... не то что-то.       Они как раз удобно разминулись с дядей Феанаро — тот одной рукой нёс чашки, то есть позолоченные ручки нацепил себе на пальцы, как будто на крючки, и чашки теперь висели и звенели, так вот одной рукой дядя нёс чашки, в другой держал чайник, ну, а двери ему как раз они с Майтимо распахнули. И унеслись на кухню.       Тут пахло мясом и подливкой, и картошкой жареной, и немного ещё печёным сыром. И когда Майтимо опять распахнул духовку, — точно же! надо посмотреть на окорок! — когда Майтимо снова распахнул духовку, всё на миг заволокло паром. Окорок пах — как будто это и не Финьо уже умял две порции салата, что-то с грибами и пирожное. Пахло костром и шашлыком — как это в кухне? — и наверняка корочка у окорока будет чуть-чуть хрустеть на языке. Но мягкая, в подливке…       И Майтимо спокойно ткнул окорок вилкой. И отлично пошёл бы дальше играть в мяч. Но мяч у Финьо был уже в руках, прыгучий, жёлтый, и дядя Феанаро буквально только что его подкачивал насосом для велосипеда. Идеальный мячик же.       И!.. Майтимо правда поймал. Схватил мяч на лету. И кинул в ответ. И как можно было не швырнуть этот мяч ему ещё раз? Вспышка — схватить, опять вспышка — схватить, опять вспышка, метнуться в сторону…       Ой. Звон. Финдекано сперва решил, они задели люстру — тут висела такая, в виде красных бутонов полупрозрачных, — но ведь нет же. Тут на столе стояли чистые бокалы, и в них-то мяч и…       — Что такое?..       Это раздался дядин голос. Наверное, тётя Нерданель заволновалась и попросила дядю проверить, что тут Майтимо застрял. А Майтимо ведь ни в чём не виноват.       — Это я, — сказал Финдекано и уставился в пол. Ну, там теперь осколки. — Это я кинул мяч. А Майтимо не кидал.       — А вот и нет, — откликнулся Майтимо сердито. — Это я кинул, пап. Я не подумал.       — Стой ты где стоишь. И ты тоже стой. Да стойте смирно, говорю, пока я не смету это!       И дядя принялся убирать осколки — большие собирал руками, потом веником сметал… А Финьо так и стоял на одной ноге — собрался подойти к Майтимо, а тут дядя окрикнул. Ну, потом Финьо ногу опустил.       — Пап, можно помогу?       — Да ты уже помог. Ну что ты смотришь? Нету в квартире других мест, да? Негде в мяч поиграть совсем!       — А Майтимо вовсе и не играл, это я начал.       — А ты не отвлекай меня! Сами-то целы?..       В них осколки не попали. Ну, может быть, Финьо бы и воткнулся в ногу, и отлетел бы, но ведь он был в праздничных джинсах. А папа ещё спрашивал: «В чём ты идёшь в гости». А джинсы — это же самое лучшее!       Бокалы, некоторые, упали со стола, а некоторые покатились, уцелели. И хорошо, что кастрюля с пюре была закрыта, а торт вообще был в холодильнике. Они оба так и стояли, и у Майтимо лицо стало совсем красное, а дядя Феанаро принёс пылесос и включил молча. Всё возил, возил по полу. Опять ушёл, вернулся и кинул на пол две пары тапочек:       — Не ходите босиком. А тебе, Майтимо, вообще не надо так ходить! Кто у нас на неделе простужался?       — Извини, пап.       — За что вдруг, за простуду?       — Да какую ещё!.. Я не подумал. Надо было идти в комнату.       — Да уж конечно надо было, Нельо! Конечно надо было идти! Тут же и места сами видите сколько. Ну, в чём веселье? Почему вдруг вообще…       А в том ведь и веселье, что нельзя — и почему-то ужасно смешно. Ну, пока ничего не зазвенело. А дядя Феанаро вдруг вздохнул и сказал:       — Это были мамины.       Эти бокалы любит тётя Нерданель, что ли? А Майтимо вдруг зажмурился на секунду.       ***       Отец дождался, пока Финьо отвлечётся, через стол кивнул маме — она ему как будто что-то разрешила одними глазами — встал и поманил Майтимо за собой. А Майтимо же только и старался, чтобы не расплакаться, а это неудобно — есть и плакать. Ну, точнее, пока не плакать. Что на него нашло? Зачем он начал в кухне? Мяч мелькал, всё мелькало. Правда не подумали.       — Пойдём, — сказал отец, — поможешь мне. Ну?       Он же сказал, что сегодня Майтимо уже помог. Он говорил…       Но тут они дошли до кухни, и в этот раз тут не было Финьо, и никого не было, кроме отца, а отец опустился прямо на пол. Сел, чтоб быть вровень с Майтимо. А вдруг ещё остались осколки? Нет, после отца не останутся. Но вдруг… но вдруг…       — Ох, Майтимо. Иди-ка сюда.       И отец его обнял — совершенно незаслуженно, и так и ждал, пока Майтимо прекратит трястись. Да толку-то! Бокалы были такие красивые, а теперь их нет. И никогда не будет именно таких. И скоро будет брат, и он тоже будет маленький, и с ним можно играть, а Майтимо теперь…       Отец качался с ним из стороны в сторону.       — Майтимо. Хочешь секрет?       Да какие тут уже. Он уже сам бы не смог объяснить, что такого ужасного в жёлтом мяче среди осколков. И как мяч ещё не проткнут… угу, только исцарапан. Вы ещё и мяч испортили.       Отец его чуть-чуть отстранил и подул в лицо. Что?..       — Ну-ка, послушай.       Ничего не получается.       — А мама бы сказала, — объявил отец, вставая, и на Майтимо будто бы не глядя, — она бы сказала: Эру с этими бокалами, если мой внук так плачет из-за них. Сказала бы: ерунда.       — Никто не играет в кухне. Ты не играл.       — Откуда ты знаешь?       — Ты не был… ну, таким как я.       — Все были, Майтимо.       ***       — Твой сын отлично врёт.       — Кому это он врёт?       — Мне. Они с Майтимо кое-что разбили там, на кухне, и каждый брал вину на себя. Очень старательно. Вообще не колебались.       — Ты так затейливо пытаешься мне сказать, что врать в чью-то защиту — это хорошо?       — Я, Нолофинвэ, пытаюсь тебе сказать, что удивлён, насколько наши дети… избирательно взрослые, вот что. Скажем, если бы каждый начал кивать на другого — вот это было бы во сто крат хуже.       — Я понял тебя, — брат помедлил. Они всегда настоящие разговоры начинали невпопад — на лестничной клетке, у подъезда или вот сейчас — у вешалки. Ноло надел пальто, но не застёгивал. Все уже ждали — кто на лестнице, то у подъезда. Нолофинвэ всё медлил. Наконец решился.       — Я тебе что-то должен? Компенсировать ущерб?       — Отстань. Дети есть дети. Объясни своему сыну, что за разбитую посуду никто ещё никого не съел в этой семье.       ***       — Как ты с этим справлялся?       Гости разошлись. Ну, гости — это громко сказано; первый брат, второй, их жёны. Сын первого брата. Все разъехались, а отец остался на ночь. И вот они с Феанаро сидели в пустой гостиной, среди тарелок с остатками торта, вилок, мисочек. Всё это громоздилось на разложенном столе, но отнести на кухню можно и потом. Сейчас другое.       — Ну как, — сказал отец, — так же, как ты сейчас. Тебе ли не помнить.       Нет, это всё-таки очень сильно отличается. Когда ты сам вырываешься из рыжих всполохов, из густой черноты — и бежишь по прохладному полу, и пижама сбилась, — бежишь, бежишь к отцу. С размаху забираешься в кровать, тормошишь, обнимаешь, и отец тоже тебя обнимает, ещё толком не проснувшись. Только потом спрашивает, в чём же дело.       Одно дело — спасаться от кошмаров самому. В конце-то концов — Феанаро всегда знал, что он быстрее. Другое — когда к тебе приходит собственный ребёнок, или вот ещё хуже — даже не приходит, а просто зажигает светильник в ночи и пытается переждать. Ну вот и зачем это.       — Тебе что же, не было страшно?       — Ну конечно было.       — Так как ты… почему… почему, если я до тебя добегал, то всё заканчивалось?       — И у Майтимо заканчивается.       — Майтимо даже не всегда ко мне бежит.       — Значит, и так знает, что ты всегда утешишь. И Нерданель. Ну что ты, Феанаро.       Да что я. Обнялись.       — Индис сама не приезжает или это ты её просишь?       Финвэ вздохнул.       — Ну конечно, сама. С чего бы мне её просить?       — Она что, думает, что мне всё ещё пятнадцать?       — Феанаро.       — Что!.. В конце концов, её детей тут было больше чисто статистически. И Нерданель была бы рада. Они хорошо общаются.       — Хм. Честно говоря, я думал, ты не знаешь.       — Да как бы я мог не знать!.. Невозможно же…       Угу, и слова путаются. И правда как в пятнадцать. Но вот так, в темноте, когда свечи уже задули, а свет не включили — вот так-то можно. Это ничего.       — Если хочешь, бери её с собой. То есть я хотел сказать — пусть приезжает. Глупо всё праздновать по два раза. У тебя нет столько времени.