Пора идти в душ

      Эдвард стягивает резинку и позволяет волосам рассыпаться золотым ореолом вокруг лица и плеч, едва оформившихся, с призрачной подростковой угловатостью. Рой тут же запускает пальцы в гладкие пряди. Его глаза опасно темнеют. В их глубине плещутся голод и затаенное, хорошо замаскированное восхищение, набожность, которые посылают волны возбуждения и мурашки по спине Эда. Он подается вперед — простое, почти невесомое прикосновение заставляет искать тепло чужого тела — прикрывает глаза, тень от ресниц подрагивает на нежных, ещё по-детски пухлых щеках, и губы невольно распахиваются: он готов принять всё, что ему даст Мустанг. Эд любит играть с огнем. Любит провоцировать полковника. Наблюдать, как тот сжимает рот в тонкую напряженную линию в попытке изобразить невозмутимость, хотя они оба знают, что вечер закончится спермой в волосах Эдварда. Но Эду и не нужно признание, он видит оттопыренную ткань армейских штанов и тянется, чтобы расстегнуть молнию. Рой резко отстраняется и перехватывает его ладонь.       — Я давал разрешение меня касаться? — холодно спрашивает Мустанг.       Эд сглатывает и мотает головой.       — Отвечай словами, Эдвард.       — Нет…       — “Нет” что?       — Нет, сэр.       Рой не может не оценить, как Эд краснеет. Первые минуты, когда желание ещё не перевешивает стыд, всегда самые тяжелые для него. Рой не спешит. Смущенный Эд притягивает не меньше, чем с закатанными от удовольствия глазами, кусающий в беспамятстве припухшие губы, умоляющий кончить в него, пока Мустанг сжимает в кулаке длинные волосы, запрокидывая его голову в такт каждому толчку. Рою нравится осознавать, на какие грязные вещи Эд идет, чтобы заслужить его похвалу. Как он сдается после непродолжительной борьбы, потому что доверие, которое он испытывает к Рою, отодвигает страх на второй план, делает его частью игры, а не препятствием к ней. Пока доверие живо, Эд будет возвращаться, чтобы отдать и получить взамен больше и больше, и Рой всегда будет следовать за ним, чтобы подхватить Эдварда в его блаженном падении.       Но пока Эд сидит, слегка потупившись, и смотрит исподлобья.       — Ты прекрасно знаешь, что мой член надо заслужить, — говорит Мустанг. Эд выдыхает и издает протяжный звук. — Будь хорошим мальчиком. Покажи папочке, как ты его хочешь.       Рука Эдварда дрожит, когда он расстегивает пуговицы на рубашке. Одна из них никак не поддается, и Эд остервенело рвет хрупкие нити стальным протезом.       Мустанг усмехается:       — Какой нетерпеливый. Я трахал тебя всего пару дней назад, когда ты на коленях просил отодрать тебя, как дешевую шлюху, но тебе всё мало. Если хочешь, чтобы я согласился на этот раз, постарайся и убеди меня.       Мустанг отодвигается на край кровати и дает Эду пространство для фантазии в прямом и переносном смыслах.       — Что ты хочешь, чтобы я сделал, — спрашивает Эд, подняв бровь, — сплясал польку?       — Я хочу, — чеканит Рой, — чтобы ты делал ровно то, что велят. Иначе я и пальцем к тебе не притронусь.       Рой видит, как Эда пронизывает волна дрожи, он знает, что для мальчишки важны прикосновения, что они приковывают его к “здесь и сейчас”.       Эд откидывается назад, опираясь на расставленные по бокам руки, его острые ключицы очерчиваются. Рой хочет вылизать каждую ямку и впадинку, каждый выступ, подцепить тонкую кожу зубами и оставить бордовые отметины в тех местах, которые не скроет ворот ни одной рубашки. Вместо этого он садится удобнее — что почти невозможно, учитывая упирающуюся в армейские брюки эрекцию — и наслаждается открывающимся видом.       Ругаясь под нос, Эд стягивает тесные кожаные штаны, которые словно нарочно цепляются за щиколотки, и остается в темно-синих боксерах, выдающих силуэт его напряженного члена. Он несколько робко, не глядя на Мустанга, раздевается до конца и ежится от прохладного воздуха спальни. Рой не в силах оторвать взгляд от блестящей розовой головки, прижатой к подрагивающему от сбивчивого дыхания животу. Мустанг тянется к ней. Подцепляет большим пальцем капельку смазки и слизывает, замечая, как Эд задерживает дыхание.       — Тебе придется хорошенько разработать дырочку, чтобы я мог её трахнуть, мы же не хотим её порвать?       Эд кивает.       — Где смазка? — несколько раздраженно спрашивает он.       — Она тебе не понадобится.       Эд неверяще, а потом скептически смотрит на Мустанга. “Садист” — читается на его лице.       — И как мне, по-твоему, быть?       Рой пожимает плечами.       — Если тебя что-то не устраивает, мы всегда можем остановить сцену. Ты же помнишь свое стоп-слово?       — Конечно, причем здесь…       — Тогда делай то, что я говорю.       Эд щурится и неуверенно пожевывает губы. По его лицу видно, как он перебирает варианты, и, наконец, глядя Мустангу прямо в глаза, засовывает два пальца в рот, смачивая их слюной, потом проталкивает один из них внутрь и негромко шипит. Он шумно сглатывает и несколько минут пытается привыкнуть к ощущениям. Рой знает, что Эд любит боль, потому что едва мышцы немного расслабляются, он добавляет второй палец, и его глаза затуманиваются, когда он находит идеальный баланс между болью и удовольствием. Эд млеет, забывает про стеснительность и разводит ноги шире, просовывая третий палец. Рой любуется, как он трахает себя, порывисто и нетерпеливо. Комната наполняется запахом пота и тяжелого свинцового желания. Член Эда, нетронутый за вечер, подпрыгивает; от него к животу тянется слюдяная ниточка смазки; челка прилипает ко лбу, закрывая полуприкрытые в упоительном бреду веки.       Рой не выдерживает и нежно заправляет выбившуюся прядку за ухо, запускает руку в волосы на затылке, крепко держа голову Эда на расстоянии в пару в сантиметров — достаточном, чтобы поймать и впитать с губ влажные стоны, но недостаточном, чтобы Эд мог дотянуться до поцелуя. Другой рукой он оглаживает подтянувшиеся яички и чувствительное местечко за ними, кончиками пальцев дразня и вырисовывая на разгоряченной коже невидимые узоры.       — П-пожалуйста, — произносит Эд, дрожа и захлебываясь в ощущениях.       — Мой хороший мальчик, — мурчит Рой, — скажи мне, чего ты хочешь.       — Ты знаешь, — мямлит в ответ Эд и пытается спрятаться от прожигающего взгляда Роя.       — Я знаю. Но хочу услышать это от тебя.       — Какой же ты ненасытный ублюдок, — срывается Эд, — тебе мало, что я уже на грани? Просто вставь мне у…       Звон пощечины эхом отражается от стен спальни. Эд замирает. Его расфокусированные зрачки расширяются, будто он принял дозу наркотика. Кожа на лице, куда пришелся удар, наливается тёмно-розовым.       — Успокоился? — низким голосом спрашивает Рой, — Давай попробуем ещё раз.       Рой обхватывает его член у основания и пару раз проводит рукой вверх-вниз. Эд дергается и не успевает насладиться блаженной негой, как Мустанг убирает ладонь, оставляя болезненную неудовлетворенность. Эд, наконец, ломается.       — Папочка, пожалуйста. Хочу твой член, хочу тебя внутри, пожалуйстапожалуйстапожалуйста.       Он проглатывает окончания слов и пытается прильнуть ближе, забывая о том, что Рой намертво удерживает его.       — Вот он, мой мальчик.       Рой аккуратно освобождает пальцы из спутавшихся волос, зажимает Эду нос и впивается в его губы, перекрывая доступ к кислороду. Эд лежит неподвижно, пытаясь продержаться как можно дольше, пока Рой вылизывает его рот, но когда Мустанг возвращает ласкающую руку и рассеянными, ленивыми движениями проводит по члену, Эд не выдерживает и начинает ерзать по простыне. Он борется между потребностью вдохнуть и желанием слиться с Роем. Легкие разрываются в нарастающей агонии. Мустанг позволяет ему сделать несколько спасительных вдохов, прежде чем кладет ладонь на шею и придавливает к кровати. Он ускоряет движения рукой. Крик застревает в горле. Эд хрипит и закатывает глаза. Рой понимает, что тот близок к завершению, и дает ему вторую за вечер пощечину.       — Не смей кончать без разрешения.       — Папочка, пожалуйста, — всхлипывает Эд надтреснутым голосом, — я больше не могу.       — Какой неблагодарный у меня малыш, — говорит Рой с улыбкой, которая не предвещает Эду ничего хорошего, — Я ублажаю его, а он все никак не хочет слушаться. Может, мне стоит всерьез заняться твоим воспитанием?       Эд в страхе распахивает глаза.       — Нет! Нет! Прости, я не… Я так…       — Извинения — не то, чего я жду, Эдвард.       Какая-то шестеренка в голове Эда прокручивается, и понимание отражается в его глазах. Он кротко лепечет:       — Спасибо, папочка.       Рой довольно мычит и собственнически обхватывает мошонку, оттягивая её несильно, но достаточно для предупреждения.       — Когда тебе можно кончать?       — Когда ты разрешишь.       Гормоны опьяняют Эда. Есть ли хоть одна вещь, в которой он откажет сейчас Мустангу? И если нет, то чья это заслуга?       — Молодец, — хвалит Рой, — если ты будешь хорошим мальчиком, я искупаю тебя в ласке, позволю кончить, пока трахаю, как свою собственность.       Мустанг надавливает на подбородок. Эд, ведомый каким-то сверхъестественным для Роя инстинктом отдаваться слепо и без оглядки, открывает рот и высовывает язык. Рой плюет и Эдвард послушно сглатывает.       Рой целует его неряшливо и мокро, пока не отстраняется и шепчет:       — Кончи для меня, малыш. Покажи, как ты любишь папочку.       Эд громко стонет и зажмуривается. Но что-то не так... Рука на члене движется слишком медленно, мучительно медленно, держит на грани, но не дает пересечь желанную черту. Эд старается не толкаться в неё, зная, что это только разозлит Мустанга. Есть всего лишь один способ заставить полковника довести Эда до долгожданного оргазма.       — Спасибо, сэр. Папочка, пожалуйста. Я так люблю твои сильные руки, так хочу кончить для тебя. Пожалуйста, быстрее.       Эд слышит, как Рой почти рычит, чувствует, как ладонь сжимает сильнее и ускоряется, а потом мир будто проваливается в вакуум. Цвета, звуки, запахи — всё исчезает.       Рой наблюдает, как Эд распадается и собирается воедино. Оргазм отрезает его от реальности. Он изливается себе на живот и на руку Мустанга.       Рой подцепляет теплую сперму и подносит её к анусу.       — Расслабься.       Он проталкивает палец и неспеша разрабатывает тугие мышцы, используя сперму вместо смазки.       Эдвард под ним лежит, непривычно тихий и расслабленный, еще не пришедший в себя после первого оргазма, и Рой использует эти спокойные минуты, чтобы покрыть его грудь мягкими, смазанными поцелуями. Он кружит языком вокруг вставших сосков, спускается ниже к пупку, извлекая из Эдварда целую мелодию разных стонов, вздохов и всхлипов. Слизывает с него остатки спермы. Когда он добавляет второй палец, Эд недовольно мычит.       — Т-ш-ш… — успокаивает Рой, — Ты так хорошо меня принимаешь, Эд. Мой малыш. Мой сладкий мальчик, которым я могу гордиться.       Эд распахивает глаза. Наслаждение, тягучее и густое как патока, заволакивает его взгляд. Сейчас он с трудом сможет вспомнить собственное имя.       — Иди сюда, малыш.       В противовес словам Мустанг грубо тянет Эда за волосы и прижимает лицом к жесткой ткани армейских брюк.       Эд на ощупь находит ширинку и расстегивает молнию. Рой отрывает его от себя, прежде чем вытащить ремень и спустить штаны, и издает непроизвольный стон. Эд слишком под кайфом, чтобы заметить, как подрагивает рука Роя, когда он направляет член ему в рот.       Эд принимает его так, будто рожден для этого. С большим энтузиазмом обхватывает губами и давится, издавая хлюпающие звуки, когда Рой проталкивает его в глотку.       — Тебе нравится, не так ли? Нравится давиться моим членом. Нравится, когда я использую тебя, как игрушку, как дырку, которую могу трахать когда и как захочу.       Эд мычит, и Рой сдается и на секунду прикрывает глаза. Под веками — всё тот же Эдвард. Он сплетение адского огня и ангельского света, он в ушах и на языке: никогда ещё Рой так остро не ощущал под кожей чужого присутствия, всегда до этого был в силах различить где кончается его удовольствие и начинается тело партнера.       Когда Рой рискует посмотреть вниз, Эд, его бесконечно развратный и невинный Эдвард возвращает Мустангу его же взгляд. Между ними пускает корни понимание, такое опасное и дурманящее, что Рой, испугавшись этой связи, разрывает ее и толкает Эда обратно на кровать.       Эд раздвигает колени.       — Папочка, пожалуйста. Я не могу без тебя, так пусто…       Рой достает из внутреннего кармана кителя заготовленную смазку. Мысль, что он может трахнуть Эда, не заботясь даже о том, чтобы снять одежду, по-своему возбуждает. Подойдет любой способ, чтобы дать почувствовать Эду, какая он дешевая шлюха.       Рой просовывает под ягодицы Эда одеяло и поднимает его ляжки в воздух.       — Так сильно… — конец предложения Эд проговаривает в подушку, но Рою не нужно переспрашивать. Он знает, чего тот хочет.       — Сделай глубокий вдох, малыш.       Рой входит наполовину, Эд под ним стискивает зубы и дышит через раз, стараясь расслабиться.       — Блять…       Понять, кому принадлежит голос, невозможно. Эд обволакивает его так жгуче, почти больно, что реальность ускользает. Проходит какое-то время, прежде чем Рой снова начинает владеть телом. Он осторожно наклоняется и увлекает Эда в долгий поцелуй, съедая громкие стоны, когда начинает трахать его — медленно и глубоко, каждым толчком выбивая из легких воздух.       — Ты так хорошо сжимаешь меня, люблю твою узкую дырочку. Люблю, какой шлюхой ты можешь быть — только для меня.       — Папочка, пожалуйста…       — Пожалуйста, что?       — Пожалуйста кончи в меня. Хочу быть твоим, хочу, чтобы ты…       Рой выходит из него и тянет за руку, заставляя перевернуться на живот и встать на четвереньки. Он шарит по кровати и находит ремень. Эд зажимает его между зубов. Его лопатки и поясница с темной манящей ямочкой покрываются испариной. Рой прижимается грудью к влажной спине, и его сознание поет от факта, что Эд силен настолько, чтобы выдержать их обоих. Рой вдыхает запах его кожи, чувственная, пряная нежность кружит голову, заставляет впиться зубами и языком в основание шеи, попробовать на вкус свое безумие, впитать Эда вместе с терпким острым естеством, ароматом волос, дымкой горячего дыхания.       Рой чувствует, что вот-вот кончит и замедляется. Эд протестующе мычит и двигает бедрами, пытаясь насадиться на член.       — Посмотри на себя, — говорит Рой, и в его вибрирующем от эмоций голосе против воли сквозит восхищение, — не можешь ни секунды прожить без моего члена. Чтобы бы ты делал без меня?       Рой дергает за ремень, заставляя голову Эда запрокинуться под немыслимым углом. Мышцы плеч и спины, которыми Эд пытается ослабить давление на шею, напрягаются. Он шумно дышит через нос.       — А? Пошел бы по кругу в армии? Позволил бы солдатам кончать в тебя, пока им не надоест твоя навязчивость?       Рой шлепает Эда по ягодице, не сдерживаясь, вкладывая в удар половину своей настоящей силы.       Эд пронзительно вскрикивает. Рой, научившийся различать его эмоции по каждому мельчайшему звуку, каждому смутному вздоху, тут же распознает нежеланную боль. Он смягчается:       — Ты мой. Понял? — говорит он, будто Эд пытается с ним спорить, — Никогда этого не забывай.       Рой возобновляет ритм, просовывает под него руку и находит член. Сухое трение о кожу не может быть приятным, а Эд заслужил ласку. Он был таким послушным, таким милым весь вечер. Рой хочет сплюнуть, но в его рот будто напихали песка, губы покрылись коркой — настолько животное желание накалило между ними воздух. Рой подносит руку ко рту Эда, вытирает собравшуюся вокруг ремня слюну и возвращает ладонь на член. Эд дергается и резко затихает. Рой понимает, что тот кончает, сжимаясь вокруг него. Он выходит и за пару лихорадочных, сбивчивых движений рукой изливается на спину и спутавшиеся волосы. В любой другой ситуации ему было бы стыдно за громкий, надтреснутый стон, который сбегает с губ, но сейчас это лучший комплимент, который он может дать Эдварду.       Эд лежит ничком. Рой мягко переворачивает его на бок на противоположную от протеза сторону.       Поддерживая Эда за подбородок, он аккуратно достает ремень изо рта и кладет его голову на подушку, большим пальцем массируя затекшие челюсть и скулы. Свободной рукой он растирает бедро в месте, где металл соединяется с живой плотью.       Эд сглатывает. Его взгляд постепенно проясняется.       — Ты со мной? — тихо спрашивает Мустанг.       — Рой, какого хрена… — хрипит Эд.       Мустанг чувствует, как внутренности леденеют. Если он нечаянно ранил Эда…       — Если ты будешь продолжать трахать меня так, как сегодня, тебе придется выделить мне больше двух выходных в неделю.       Рой облегченно выдыхает и смеется тепло и немного глупо.       — Если ты тратишь их на исследования, то это не выходные.       — Выходные — это любые дни, когда я не должен торчать в штабе и разбирать бумажки, с которыми тебе лень возиться. Что? Почему ты так на меня смотришь?       Рой давно свалил бы все на гормоны, на пост-оргазменное состояние, на усталость, на одиночество, на все, что угодно. Он бы мог оправдать, почему так нестерпимо хочется обнять ладонями лицо Эда, прижаться губами к его лбу, впитать тревогу, которая мешает тому спать и заставляет просыпаться в холодном поту, сжимая трясущимися руками одеяло после очередного кошмара. Единственная причина, по которой он не оправдывается, заключается в банальном факте — дело не только в сексе; он испытывает то же самое, просто смотря как Эд работает над отчетом, как травит байки Хавоку или Ризе, приправляя их той улыбкой, которую почему-то никогда не обращает к Рою. Просто в такие моменты — когда они близки настолько, насколько могут быть не связанные кровью люди — сложнее всего устоять.       Поэтому он прочищает горло и говорит:       — Пора идти в душ.