"Погребальная табличка"

— Расскажи мне о боли, — мстительно шепчет Шан Цинхуа. — Если ты знаешь, что это такое вообще. О, он уверен, Шэнь Юань не в курсе. Одно дело читать об этом, слышать чужие рассказы. Другое — быть на этом самом месте, когда всё и вся готово попинать тебя ногами. Когда ты ногтями соскабливаешь кровь и грязь, чтобы хоть немного подняться в этом мире. Живёшь в страхе, умираешь в страхе и даже после думаешь только об одном. Как затащить остальных вслед за собой в преисподнюю. У Шэнь Цинцю, судя по виду, уже наготове целая отповедь. Но что-то в виде обычно мирного Цинхуа, может, выражение глаз или опасные нотки в голосе тут же заставляют заткнуться. Он хватает ртом воздух подобно глупой рыбе. «Я действительно хочу, чтобы он сейчас задохнулся.» — Ты ничего не знаешь обо мне. Ты не имеешь права знать. А осуждать — тем более. Зато я могу. Эта фраза, кажется, ненадолго возвращает Юаня к жизни. Только для того, чтобы следующая снова выбила почву из-под ног. — Потому что это не я здесь поганый лжец, живущий за чужим лицом. Лицо это, спешно скрытое за веером, стремительно бледнеет. Шан Цинхуа усмехается. Есть хоть какая-то польза от этого их перерождения. С другими лордами не пройдёт такое откровение, а тут… Можно лично высказать все претензии. Чем до недавнего времени «Цинцю» и пользовался. Совершенно забыв, что это дорога с двухсторонним движением. — Ты похерил главного злодея. Нет-нет, не я, именно ты! Представляешь? Украл чужое тело, но не судьбу. Не предысторию. Ты не был в рабстве, тебя не морили голодом. Даже в той, по-настоящему своей жизни, ты не понимал, какая это проблема, платить счета. — на которые он и тратил деньги, что тот кидал ему за премиум-главы. — Но при этом, по-настоящему сложный, несчастный персонаж, до самого конца оставался отвергнут своей боевой семьёй. А ты просто глазками так наивно, хлоп-хлоп! И буквально весь мир бежит решать твои проблемы. Не кажется ли тебе, что это слегка несправедливо? Что это место занять должен был он? — Ты, — он позорно икает. Глава пика искусств, представьте себе! — Ты сам сделал его таким… — А ты родился с золотой ложкой во рту. И ни тут, ни там, не знал беды. Знаешь, помнится, во время наших электронных баталий, ты говорил, что единственное, что у меня получается прописывать, это унижения. Как думаешь, откуда я всё это знаю? И, не давая и слово вставить, он продолжает. — Более, откуда всё это знает твой дорогой Бинхэ? Он ведь не просто мой сын. — от последующего смешка, у Шэнь Юаня бегут мурашки по спине. — Он мой первый аватар в этом мире. Его прошлое — моё прошлое, мои воспоминания — это его воспоминания. Я создал его по образу и подобию своему. И этим самым образом ты и восхищаешься. Ну как, всё ещё нравится жалеть этого матёрого волка? Всё ещё устраивают шрамы на душе? О, что они уродливы, он прекрасно знает. И что он тот ещё подонок, Цинхуа осведомлён. Что поделать, каждый выживает как может. Кто-то выбрал терапию, а кто-то — маленькую месть. Он ненавидит всех и каждого в этом мире. Себя в том числе, но он слишком боролся за эту жизнь, чтобы просто так опустить голову в петлю. — Интересная выходит сказка, да? Забавная… Но не волнуйся, я расскажу тебе ещё! Шэнь Цинцю, кажется, слышать не хочет уже ничего. Но кому какая разница, верно? Он тоже не хотел выслушивать столько дерьма в свой адрес. Пришёл черёд вернуть должок. И поэтому он действительно подходит ближе. Ставит руку на плечо, как, знаете, друг. И шёпотом делится маленькими безличными фактами. Глаза его горят безумным светом. Шэнь Юань даже сам не понимает, что пугает его больше. Просто весь мир, всё в этот миг так и кричит: «Посмотри на создателя этого. Узнаёшь в нём Бога?» А Шан Цинхуа не спешит, рассказывает, показывает. Снимает верхнюю одежду и показывает шрамы, что не зажили даже с помощью культивации. Он знает, что и сам Юань не так счастлив, как может показаться. Но честно, ему уже начхать. Пусть жалуется, сколько влезет. Чаша терпения переполнилась. Даже маленькая слабая мышь, если её довести, обязательно укусит. Шан Цинхуа знает, что его презирают. Что он не дорого стоит в глазах других лордов. Но Шэнь Цинцю, в самом деле… Он мастер игнорировать проблемы. И унижать других, не признавать чужой тяжкой работы. «Даже если я потом об этом пожалею. Как бы я хотел поменяться с тобой местами. Ненадолго, совсем нет. Просто чтобы ты пожил в моей шкуре». Общая проблема и козёл опущения. Цинхуа не нужно многого, чтобы в конце концов рассмеяться. Уже привычно для него самого хрипло, надрывно. По-другому уже давно не получается. — Этот роман для тебя? Шэнь Юань. Так и не понял? Для тебя и для многих других таких же. Он исполнял прихоти всех своих читателей. В той или иной мере, всегда. Что же, пожалуйста! — Ну же, не трясись так. — его руки, слишком бледные, худые руки, скользят по напряжённой пояснице. — Наслаждайся. Как раньше. Мне интересно, надолго ли разбились твои розовые очки? Тихие слова как отравленный мёд. — Даже изначальный злодей был полезнее. Ты не сделал ничего. Ах, нет, прости! Изменил мой сюжет на роман со счастливым концом. Жаль, счастливым только для себя. Ты эгоист, Юань. У Шан Цинхуа никаких «друзей» больше нет. И нет того, кто поймёт его бредни про другой мир. Поэтому, конечно, он за него цепляется. Но Шэнь Цинцю без проблем может позволить себе потерять его. Он здесь любимчик. Признаться, от этого немного горько. Опустим то, что было раньше. После перерождения их судьбы были похожи. Почему же именно Шэнь Юань? Разве Цинхуа не заслужил признания? Нет, людского так точно. Он отталкивает его, и Цинцю безпрепятственно падает. Шан Цинхуа не оборачивается, незачем, и просто уходит. По пути на свою вершину он снова осматривает Цанцюн. Повсюду взгляды, издали слышны шепотки. Почему так? Его называют продажным, он служит демону, ужас! Почему так? Почему Шэнь Цинцю может выйти замуж за демона, причём своего же ученика, и ему это простят? Отчего они так жестоки к нему? Самолёт прекрасно понимает «оригинал». Он ненавидит-ненавидит-ненавидит… Север намного лучше. Один талисман и он уже во владениях своего короля. Демоны жадные, жадные и дикие. Но в большинстве своём не лгут. Они готовы прямо в лицо высказать тебе то, что думают. Их верность стоит дороже любых людских клятв. Они как личные бешенные собаки. Однако всё же понимают, на кого можно, а на кого не стоит разевать пасть. Цинхуа знает, он слабее не то что любого Лорда, а даже ученика. В честной битве ему ни за что не выиграть. Но кто сказал, что битва должна быть честной? Более того, кто придумал, что сражаться нужно именно на арене? Ему не занимать подлости, и, что ещё хуже для других, у него достаточно ума. Хотя бы для того, чтобы идеально притвориться невинным. Потому на Цанцюне и не знают. Однако Север прекрасно знает его суть. Здесь не выжить без чужой крови на пальцах. Колыбельные детям поют металл и вьюга. Неважно, сколько серебра на себе носишь, тут смотрят только на накинутый мех. Сколько добычи ты убил и насколько редкой эта тварь была. Сила в твоих руках, ловкость твоих ног. Сперва его тоже не воспринимали тут всерьёз. Теперь же принимают как родного. Он медленно идёт по коридорам замка, и по пути ему кланяются. С неподкупным уважением. Как демону, одному из них. Как равному и даже выше. Как подобает будущему Консорту. Кожа зудит — так хочется, нужно переодеться. Шан Цинхуа не собирается сегодня до ночи носить цвета этой школы. Как и дальше вообще. Ему и по статусу не положено. Скоро близится день их с Мобэем свадьбы. Новой главы второй жизни. Одного из самых важных для него событий. И, с его стороны, конечно, конечно же никто не прийдёт. Спасибо, Юань, ты действительно тот, кто всегда поддержит! Мысли горькие, и от них душа немного болит, но привык он уже давно. Цинхуа вспоминает реакции других на эту новость. Естественно, его никто не поздравил. Все сказали катиться к гуевой бабушке, «мы и без тебя прекрасно справимся». Интересно, как же? На этот раз, никаких указаний он своим ученикам не давал. Да и не то, чтобы они хотели работать на благо тех, кто их не уважает. Всё это заставляет кипеть изнутри. Иногда он думает, что действительно… — Я хотел бы увидеть эту школу в огне. — Огня не обещаю. Но могу заморозить. Их путь принятия был довольно труден. Честно, Цинхуа не помнит, чтобы когда-нибудь ещё Мобэй-цзюнь так много разговаривал. Они учились доверять друг другу заново. Однако теперь его Король, который вскоре в самом деле скоро будет его, естественно стоит за его спиной. Подходит всё так же тихо, почти подкрадывается, но он больше не вздрагивает от этого. Эти руки, большие, бледные, с острыми когтями, предназначены его защищать. Не причинить боль, не ранить. Больше нет. Шэнь Юань, этот придурок, который разрушил его роман, кричит: «Он погубит тебя! Вспомни сюжет!» Шан Цинхуа хотелось бы швырнуть эти слова ему в лицо. Может быть, тогда тот очнётся? Нет, увы, но нет. Этот «великий критик» никогда не был согласен слушать. — Ну, тогда все поймут, что это был ты, — он задумчиво играется с одной из серебряных подвесок на чужих мехах. — Звучит здорово, конечно, но за это столькими проблемами грозит… Было бы проще, если они все разом исчезли. Объявлять начало новой борьбе между людьми и демонами, когда только-только закончилась предыдущая? Да ещё в добавок терять все накопленные за годы связи? Спасибо, он ещё не сошёл с ума. Цинхуа наслаждается тихой лаской, пока большие руки Мобэя обнимают его, гладят по голове, заправляют особо непослушную прядку за ухо. Сам он вдыхает запах мороза, что застрял на воротнике. Здесь он действительно дома. Живой по-настоящему, а ещё чуточку свободный и счастливый. Шан Цинхуа окончательно млеет, с губ срывается пара тихих довольных смешков. Однако, как не печально, их прерывают. Резко и очень-очень невовремя. — Ваши Величества! Король! Будущий Консорт! Нападают! — кричит один из слуг, подбегая к ним. Ещё совсем молодой. — Кто?! — рявкает на них Мобэй-цзюнь, недовольный, что их потревожили. — Предатели, вообразившие себя великими захватчиками. — куда степеннее отвечает второй, зыркая на своего спутника. Мол, смотри, как надо. Цинхуа усмехается, глядя на эту картину, и облизывает губы. «А вот и возможность выпустить пар». И половины палочки не догорает, как они уже стоят посреди кровавой бани. Битва в самом разгаре, дикая, насколько это возможно. Обычно Мобэй сохраняет хладнокровие, призывая на помощь себе лёд и им насквозь пронзая тела врагов. Сам же заклинатель подсказывает, куда бить и следит за обстановкой. Теперь, когда настоящий Шэнь Цинцю мёртв, он единолично является лучшим стратегом Цанцюн. Но в этот раз всё иначе. Его демон не прочь продемонстрировать и физическую силу в том числе, разрывая врагов на части. Шан Цинхуа метает ножи, ловко попадая по целям. Фасад невинности вокруг него рушится. Глупая маска трескается, обнажая скрытую суть. И он кружится-кружится-кружится, как в танце вьюги, смеётся, свободный. А ещё падает, в самую глубокую и холодную тьму. Этим бедолагам не достанется и самой беднятской погребальной таблички. Их не похоронят, не отмолят, не успокоят душу. Учитывая, как много смертей каждый день видит Север, можно сказать, умрут они тихо. Точно так же, как он в своём прошлом мире. Так же, как погибнут все, кто выбрал своим врагом Творца. Их не запомнят, не останется и малейшей записи. А все достижения канут втуне. Не будет никаких родовых храмов, алтарей. О них забудут даже их собственные предки. И Цинхуа в том числе. Время сотрёт их из памяти. Их и бывших «братьев-сестёр по школе». Пришла пора похоронить прошлую жизнь. Дважды, буквально и переносно. Но не в храме или на кладбище, нет. В бальном зале, потом. А сейчас… Они репетируют свадебный танец. — Ну как, больно? — он снова смеётся. — Ну же, расскажите мне о боли! «Затащить вслед за собой в Преисподнюю». В его душе колючей крапивой растёт ненависть, с каждым днём всё сильнее вытесняя страх. Пробивается сквозь шрамы на теле наружу, жалит всех, до кого может дотянуться. Слуги, их общие бешенные собаки злобно скалят зубы. Им уготован настоящий пир. Демоны жадно наблюдают за ними. Впрочем, не забывая рвать на части тех, кто посмел пойти против. — Ах, как романтично! Танец на свежих трупах и их иллюзиях, ставших могилой. «Шэнь Юань… Не знаю, как школу, но тебя я точно приглашаю!» Только не на праздник уже, а на похороны.