Нарушая обеты

Таких, как она, часто пускали на порог церкви Первозданного в надежде, что они одумаются. Встанут на иллюзорный путь исправления. Добровольно откажутся от того, что оскверняет саму человеческую суть. Придут сами, раскаявшись и желая избавиться от того, что так мешало жить другим. Нормальным. Магия была сродни неизлечимому врожденному несовершенству, которое нельзя было искоренить практически никак. Как бы людям этого не хотелось, действенным средством пока было единственное. Как много проблем бы решило пламя. Не зря же тяжкие ранения чаще всего лечат прижиганием. Кто знает, вдруг эта мера недооценена по отношению к другим недугам людей и человечества. По отношению к ним. К заразе, что процветала благодаря их существованию. Ведьма снова явилась к нему во сне. Нагло смеясь и исполняя на нём свой порочный танец. Святой отец был уверен, что это не было случайностью. Скорее, ее заговором против его веры и способа существования. Ее местью за то, что ей никогда не стать такой же чистой. За то, что ей не место среди обыкновенных людей. Поэтому мисс Кроу, по мнению падре, решила пойти иным способом. Не было и повода усомниться в том, что ведьмы способны запачкать, осквернить даже самого невинного человека. Таковым падре однозначно не являлся, но эта мысль приносила ему успокоение. Каждый раз, когда ведьмам хватало наглости внушить ему грешные мысли и поддаться приземленному соблазну, он обыгрывал их в этой грязной игре. Он был уверен, что Первозданный простит его за каждый подобный прецедент. Ведь жертве нельзя приписывать грехи того, кто опорочил ее достоинство. На то она и жертва. В ведьме Кроу все было неправильно. У нее хватало дерзости являться неоднократно в его церковь, мешать его сну, отвлекать от праведных мыслей при свете дня. Неправильным было и то, что она не призналась, кем является во время своего первого визита, лишь усложнив и без того сомнительную ситуацию. Кроу внушила ему пагубные мысли, что пытались сбить его с верного пути гораздо сильнее и настойчивее, чем это удавалось ее грешным предшественницам. Ее сила влияла на него подобно яду. Медленному и разрушительному. От которого ни одной живой душе не было известно средства. Она была всегда на шаг впереди своих предшественниц, пытаясь казаться самой невинностью. Ведьме удалось бы такое провернуть с кем-то иным, но только не с Дарио. Он был для этого слишком опытен и умен. По крайней мере, считал себя таковым. Женщины всегда умели филигранно морочить головы мужчинам, заманивая их в свои сети — таков закон жизни. В чью сторону склонялись весы справедливости если подобное случалось с ведьмой и Святым отцом? На ком не осталось бы клейма порока? Дарио прекрасно знал ответ на эти вопросы. Потому и согласился принять исповедь от ведьмы, что безнаказанно пробралась в его мысли. От мысли о теле которой, он потерял покой… Она зашла в церковь, смерив его высокомерным взором. Стук ее каблуков был отчетливо слышен в почти пустом помещении. Каждый шаг словно вбивал гвозди в гроб, в котором было положено похоронить ее фальшивую невинность. Он знал, что посетителей в этот час не предвидится. Святому отцу оставалось лишь ждать очередного сюрприза от этой дамы, возомнившей, что исповедь может что-то для нее изменить. Взгляд падре был прикован к грешнице. Если бы его спросили, почему, мужчина бы однозначно ответил, что находился под влиянием ее чар. Иного объяснения, почему его глаза блуждали по стройному девичьему телу, задерживаясь на каждом его изгибе, у святого отца не было. И плевать, что все сокровенное было сокрыто под строгой одеждой. Чары определенно были наложены качественно, со знанием дела. Как еще объяснить то, что ведьмин соблазн действовал даже так? Он еще раскроет секрет чар Эстер Кроу. Раскроет и уничтожит, тем самым оберегая бесчисленное количество душ от порока, который она могла принести с собой. — Я готова, Святой отец,— сказала ведьма, всем своим видом излучая отстраненное смирение. Дарио знал, что она притворяется. Иначе и быть не могло. Кивнув, он приглашающим жестом махнул на исповедальню. Однако ведьма явно не собиралась оказываться там снова. Отрицательно мотнула головой, элегантно опускаясь на скамью. Падре несколько опешил. Нарушить привычную процедуру ради ее прихоти? Не много ли она о себе возомнила? Или у нее внезапно случился приступ клаустрофобии? В ответе он, впрочем, был уверен. — Так не принято. Прошу вас пройти за мной, если вы, конечно, не передумали. — Я как никогда тверда в своем намерении, Святой отец. Но на моих условиях. Мужчина устало, почти раздраженно парировал: — Это в ваших интересах, сеньорина Кроу. Вряд ли вы хотите исповедаться публично. Она подняла глаза и ответила: — Вы правы. Поэтому Вам стоит на время закрыть двери церкви. Вы и сами знаете, что в это время визит прихожан скорее исключение, чем правило. Светловолосый в изумлении поднял брови, однако … послушался, запирая ее на увесистый засов. Вероятность того, что он находится под порочным влиянием в его мыслях возросла от реальной до практически осязаемой. Иначе объяснить его покорность просто не выходило. Вернувшись, Святой отец оторопел вновь. Девушка все еще расслабленно сидела на скамье, но мужчине не составило труда заметить, что ее внешний вид весомо изменился. Ее плечи были обнажены и по спине грешницы струились распущенные длинные светлые волосы, которых совершенно иррационально растерянному мужчине захотелось коснуться. В таком виде посещать церковь то однозначно было нельзя, не то что исповедоваться. Ведьма обернулась через плечо и жестом показала падре оставаться на том месте, где он шокированно замер всего пару мгновений назад. — Давайте начнем, Святой отец. Вы же не будете спорить, что мы приходим в этот мир ни с чем и уходим, оставляя там все нажитое без возможности взять с собой? Мужчина с нескрываемым подозрением протянул: — Да, здесь Вы правы, сеньорина. Девушка ухмыльнулась, будто только и ждала этого ответа: — Значит, и признаваться в своих грехах нам следует также. Без малейшей защиты перед Первозданным. Абсолютно нагими душой и телом. Ведьма сверкнула бесстыжими глазами и отвернулась. Если бы кто-то видел выражение лица Дарио в эту секунду, он бы не нашел подходящих слов для описания того, что он испытал. Шок? Гнев? Заинтригованность? Отрицание? Желание наказать наглую самоуверенную девчонку? Или все же желание увидеть ведьму побежденной одним конкретным способом? Обладать ее порочным телом, наказывая ее за то, что она посмела жить свободной? Мужчина тряхнул волосами и из чисто исследовательского интереса решил не спорить с этой странной женщиной. Может, этот цирк поможет ему лучше понять ее мотивы? — Не буду скрывать, подобный прецедент у меня впервые, но в теории вы правы. Между нами и Первозданным не должно быть барьеров. Хоть и такой трактовки я еще не встречал. — Не противьтесь новому, падре. Никто из нас не может знать всего. Блондин лишь поморщился на это. Стиснул зубы, раздраженно выдыхая и ища в себе силы продолжать. Он пытался также представить себе что-то гадкое, безуспешно борясь со своей физиологией. Получалось скверно. Да и стоило ли с этим бороться, если она сама этого добивалась? Обнаженная ведьма занимала каждый уголок его мыслей. Богатое воображение услужливо дорисовывало картину того, что скрывалось за спинкой скамьи. Острые ключицы, высокая небольшая грудь, плоский живот, приподнимающийся от размеренного дыхания, округлые бедра, на белоснежной коже которых хотелось оставить отпечатки своих ладоней. Бесстыжая девчонка… Ему хотелось увидеть выражение ее глаз, если бы он сейчас оказался перед ней. Продолжила ли бы она бессовестно насмехаться над ним или же стушевалась? Как далеко смог бы он в этом случае зайти? А она? — Мы отклонились от темы, мисс Кроу. Что привело вас в обитель Первозданного? В чем именно вы желали бы покаяться? Ведьма смерила его задумчивым взглядом, будто решаясь на откровение: — Совершенно не в том, чего вы от меня ожидаете, падре. Я пришла избавиться от чувства вины. Покаяться в своем бездействии. Мужчина и правда ожидал иного признания. Раскаяния в количестве загубленных душ, распутстве и колдовстве, но никак не этого. Что ему толку от него? Что толку облегчать жизнь той, кто несет одни разрушения и осквернение? — Я догадываюсь, что вы в смятении. Возможно, даже попробуете отказать мне в исповеди. Кто знает, будь я на вашем месте, возможно, поступила бы именно так. «Тогда чего же ты ждешь от меня, ведьма?! Какую игру ты ведёшь?» — хотелось закричать ему, отрицая свою заинтригованность и желание. Здесь главный он, а не эта порочная девчонка. Какого дьявола она ведет себя так, будто положение вещей абсолютно обратное? Какого дьявола это вынуждает Дарио возжелать ее еще сильнее? Заставить корчиться под ним, лишая малейшего намека на контроль над его жизнью. Вынудить кричать его имя в полубеспамятстве. Довести до точки, где порочная девка позабудет, кто она есть. Он сделал решительный шаг вперед, искренне пытаясь игнорировать ее слова, что врезались в его память словно яд. Однако их обрывки все равно долетали до его воспаленного сознания. — Я грешна… Священнослужитель не сомневался в этом утверждении ни капли. Именно поэтому его совесть угрюмо молчала, даже не делая попыток остановить его. Уберечь от очередного нарушения обета. —… потому что не смогла уберечь тех, кто мне дорог… я могла это сделать, но… «Поплатилась за то, что ты проклята. Возможно, твое наказание уже началось и без моего вмешательства» — равнодушно пронеслось в его думах, пока он неслышно приближался к Эстер. —… Тадди…. Вив… моя мама. Кто знает, кому суждено стать следующим? «Тогда ты будешь мне даже благодарна, если я избавлю тебя от страданий. Лишу тебя памяти, выбью из тебя…» — Вы нарушили свое слово. Я знаю, что Вы у меня за спиной. Мужчина расслабленно сел на скамью, опираясь на спинку той, где восседала грешница. Между ними теперь было непозволительное расстояние. Дарио бесстыдно оглядывал ее тело сверху вниз, шепча ей на ухо: — Вы умны, мисс Кроу, но ваша память сыграла с вами обидную шутку. — Какую же, падре? — выдохнула она, начиная заметно нервничать. Тело девушки покрылось гусиной кожей, горошинки сосков, что теперь можно было легко рассмотреть во всех подробностях, стояли, являя миру ее порочное женское начало. Святой отец зловеще ухмыльнулся, ощущая, что контроль над ситуацией неизбежно возвращается в его руки. — Я ничего Вам не обещал, сеньорина. Вам не в чем меня упрекнуть. Его ладонь уверенно легла на девичье плечо. От мужчины не укрылась пробежавшая по ее телу мимолетная дрожь. — Что вы делаете? — спросила загнанная в угол ведьма. Ему отрадно было чувствовать страх в каждой клеточке ее порочного тела. Как жаль, что такое великолепие достается лишь грешницам вроде нее. Как его жизнь упростилась бы, если бы такими изгибами обладали не такие как она, а нормальные женщины. Безгрешные. Падре почти невинно провел рукой по ее плечу, спускаясь к локтю. Какая нежная кожа, наверняка у ведьмы есть секреты, связанные с ее совершенством. С каждым касанием, что беспардонно нарушало зону комфорта сеньорины Кроу, мужчина лишь распалялся, чувствуя удовлетворение самим собой. Чувствуя приближение того, что было неизбежным с того самого мига, когда она велела запереть дверь церкви. Единственная ее просьба, которую он сегодня выполнил до конца. — Лишь то, что Вы мне позволяете, мисс Кроу. Вы могли оттолкнуть меня, могли не обнажать свое тело в Его обители, могли не приходить вовсе. Однако вы здесь. Эстер вздрогнула, когда священнослужитель легко перекинул ее волосы через плечо, убирая их со спины и открывая его взору еще больше. Ее дыхание сбилось, когда ткань его рясы скользнула по ее обнаженной спине. Его грубоватое прикосновение к ее груди вынудило девушку замереть. Мисс Кроу совершенно запуталась в том, что испытывала в эту секунду. Уверенность в том, что она не ошиблась, придя сюда, давно испарилась, не оставив о себе даже воспоминания. Глупая, глупая девчонка… Неужели она надеялась облегчить душу именно так? Что двигало ей, кроме помутнения рассудка? Почему она позволила с собой это делать не любя? Кроме горя, щедро подпитываемого чувством вины, что затмило в ней малейший стыд, она испытывала похоть. Именно за нее девушка винила себя сейчас больше всего. Наверное, ей следовало исповедаться именно в этом грехе… Как неправильно было желать того, кто без раздумий стер бы с лица земли таких, как она. Еще неправильнее было приходить сюда и провоцировать такого, как он. Шепот Святого отца будто проникал Эстер под кожу, заставляя сгорать от того коктейля чувств, что сейчас бушевал в ее груди. — Молчите? Я могу расценить это как ваше согласие на мои прикосновения… Словно в тон собственным словам, мужчина стиснул в ладони ее грудь, причиняя ей хоть и легкую, но все же боль. Эстер понимала, что он наслаждается от одного этого факта, хоть и не могла объяснить самой себе, по какой причине начинает получать удовольствие от этого. И почему между ее ног стало так влажно… Вслух же она произнесла: — Падре, почему Вы выбрали жить во грехе? Неужели Первозданный… Она тихо застонала, стоило Святому отцу сжать ее грудь еще сильнее и опустить вторую ладонь на ее живот, медленно, но верно опускаясь ниже. До неприличия ниже. Хотя кого в этой ситуации бы приличия еще волновали? Если раньше реакцию ее тела еще можно было списать на чувствительность к температуре, то теперь очередной рубеж был преодолен. Какой грязной Эстер ощущала себя сейчас, знала лишь она сама. Так ли был не прав на ее счет Дарио, если она не делала ничего, чтобы противиться его воле? Более того, если знала заранее, что все будет именно так и все равно пришла… — Не Вам меня судить, мисс Кроу. Или мне лучше назвать Вас распутницей? Девушка закусила губу, не в состоянии связно разговаривать. Сжала бедра, пытаясь ослабить приток желания к наиболее чувствительным участкам своего тела. Мужчина с легкостью разгадал ее маневр, недобро усмехнувшись. Он сдерживать свою похоть не собирался. Ее проявление лишь твердело с того момента, как он сделал первый шаг в ее сторону. В ее словах о Первозданном была щепотка резона, но мужчина никогда не шел на поводу у ведьм, пытавшихся заговорить ему зубы. Он использовал их и бил наотмашь их же оружием. Греховным соблазном, для которого не нужно было даже видеть их лиц. Дарио поднялся на ноги рывком, вынуждая Эстер последовать его примеру. Его ладонь дразнила похотливую девчонку, и было абсолютно явным, что это ей нравилось. Хоть и она неумело пыталась скрыть свою истинную реакцию, девушке это удавалось плохо. Он заметил, что тело этой сеньорины вело себя совершенно противоположно ее порочному языку. Оно откликалось на каждое его прикосновение, преисполненное грубостью и ненавистью к ведающим. Оно даже не пыталось бросать ему вызов, что приносило ему еще большее удовольствие. В ней была его погибель. Разрушение, что он хотел обуздать до того, как она посмеет нанести встречный удар. Рядом с этой ведьмой внутри него просыпались демоны, которых он по роду своей деятельности должен был изгонять из прихожан. И он накажет ее за это. Вынудит умолять о пощаде, но перед этим упьется ее беззащитностью… Он прижал девушку к себе, игнорируя то, что между ними все еще была скамья. Прошипел тоном змея-искусителя: — На колени, ведьма! Кроу подчинилась, вставая так, как он сказал на скамье. Ей не должно было быть удобно, места для прихожан изначально создавались не с такой целью. Каждый из них должен был помнить, что Первозданный не бывает милостив к грешникам. Даже к тем, кто надеется, что пути исправления для этого достаточно. Светловолосая дрожала в его руках, изнывая от страха и похоти. Непослушный и главный ее предатель, ее тело, напротив стало еще податливее, хоть и в душе ее стало тесно. Не сдержав своего порыва, падре нажал ей на поясницу, вынуждая нагнуться и схватиться за спинку впереди стоящей скамьи. Отвесил грубый шлепок, с удовольствием слыша ее вскрик, рикошетом прошедший по стенам и затерявшийся в куполе церкви. Она разрушительна. И она заслужила того, что он собирался сделать. Расстегнув свою рясу и приспустив штаны, мужчина сделал то, о чем ведьма умоляла его во сне, преисполненном порока. Он взял ее грубо, отрывисто. Не заботясь о том, ждёт ли ведьма нежности. Одна мысль об этом вызывала лишь смех. Он точно не тот, от кого ее возможно было ожидать… Слыша девичьи стоны, по которым и не понять было: от боли они или же от вожделения, он продолжал. От этих пьянящих звуков Дарио становился одержимым ей и верил лишь крепче, что поступил правильно, показав, чем чреваты провокации. Ее крики и несколько неповоротливые движения по неведомой причине завораживали падре. Лишь грешная согласится на такое. Хоть и пытается скрыть, что она именно такова. Несмотря на то, что Эстер явилась к нему сама, Дарио еще заставит ее заплатить за свою наглость. Уже заставляет. Как бы хорошо ему не было в ее теле. Раз за разом насаживая эту дерзкую девушку на себя и ловя каждое ее движение. Выбивая из нее свой собственный грех. Мужчина держал ее за бедра так крепко, что на следующий день девушка явно вспомнит о нём еще не раз. Он не заботился о том, как ей придется справляться с болью. Лишь вторгался раз за разом, отстраненно отмечая, что ведьма начала качать бедрами куда увереннее, чем в самом начале их… близкого знакомства. Ей было раньше невдомек, что боль может приносить и удовольствие. Ведающая не представляла этого даже в самых смелых мечтах, подпитанных запретными для нее бульварными романами, оставшимися от матери. Эстер не была порочной. И она знала, что падре не переубедить в этом. Не внушить, что она не может стать той, кем не была элементарно по праву своего рождения. Даже ее тело не могло доказать, что она не та, кем он ее считает, хоть и одну вещь спрятать так и не сумело… Кое-что Святой отец все же осознал. Ведьма была невинна. Была такой до того, как он вероломно вторгся в ее храм. «Этого не может быть,» — ненадолго в его мысли даже закралась вина, хоть и исчезла не успев окрепнуть. Девушка извивалась в его руках подобно гидре. Ее кожа давно поменяла свой оттенок из белоснежной. Следы его неласковых, но таких теплых рук и ненавидящих все ее естество пальцев, что почему-то все равно причиняли ей удовольствие, остались на ее теле словно добровольная роспись Дарио в собственной слабости, которую он никогда не признает. Таких, как она, часто пускали на порог церкви Первозданного. Они ошибочно считали, что их тут будут рады видеть. А Эстер Кроу теперь была уверена в том, какая именно встреча будет оказана ей в обители Первозданного в следующий раз. И как бы ей не хотелось отрицать очевидное, порок пришелся ей по душе…