Гладиатор 2

Боль отдавалась в висках и огненными змеями прошивала всю голову, отчего хотелось кричать во все горло, но не получалось. Тело его совсем не слушалось, не получалось даже поднять руки. Но мягкий, спокойный голос, звучавший откуда-то издалека, унимал адское жжение, и ему удавалось вновь провалиться в сон. – Медленно открой глаза. – Снова выплыв из тумана сна, услышал Гутта, но на этот раз голос принадлежал вовсе не Мирине, а подозрительно знакомому служителю Митры. – Не могу. У меня голова раскалывается. – Кое-как разомкнув потрескавшиеся губы, с трудом выдохнул гладиатор, горло которого словно чем-то обожгли. – Понимаю, но нужно попытаться, пара приходить в себя. – Гутта хотел зарычать от раздражения, но засунув куда подальше начавший зарождаться гнев, выполнил просьбу жреца. – Вот так, ты пролежал в беспамятстве две недели, оно и не мудрено, ведь из тебя ушла магия Конидии, но все же, пара возвращаться к жизни. – Мама… – Мне жаль, но ее больше нет. Такова цена за победу над тьмой. – Иллиодоро ожидал более агрессивной реакции от сына Анубиса, ведь печальный итог для его матери в случае победы света они не обговаривали, но Гутта, к его удивлению, лишь скривил губы в грустной полуулыбке. – Мне казалось, я слышал Мирину, когда спал. – Подняв глаза, которые теперь, казалось, видели мир намного ярче и светлее чем раньше, проговорил Гутта, не желая продолжать разговор о матери и отце. – Да, девочка просидела у твоей кровати несколько дней после турнира, я с трудом отослал ее поспать, и с тех пор не давал слишком много времени проводить с раненными. – Кто-то еще пострадал? – Особо не переживая за остальных, когда узнал о благополучии Мирины, все же спросил мужчина. – Да, многие пострадали, но у них были вполне понятные для лекарей раны, а вот что делать с тобой никто не знал. Ты лежал без сознания, без видимых внешних повреждений, но я видел, что ты пострадал больше всех. Но сейчас уже все улучшается, я даже не чувствую в тебе тьмы. – Это значит, что ее больше нет? – ухватившись за последние слова жреца, спросил Гутта. – Не знаю, кровь Анубиса в тебе заснула, но не исчезла, никто не сможет сказать точно, что тьма больше не вернется. – Уклончиво ответил Иллиодоро, поворачивая голову в сторону других кроватей императорского лазарета, где все еще лежали не до конца выздоровевшие гладиаторы, в том числе близнецы и Тоска. – Ты что-то чувствуешь, жрец? – Прищурив льдистые глаза, с подозрением поинтересовался Гутта. – Не знаю, пока это лишь смутное ощущение, но как знать, быть может борьба еще не окончена. – Понимая, что дальше расспрашивать жреца нет смысла, мужчина ненадолго умолк, прислушиваясь к своему состоянию. Тело ломило, словно из него вывернули все кости, но в целом, чувствовал он себя значительно лучше, чем в прошлое смутное пробуждение. – Что теперь ждет меня? – Без особого интереса спросил гладиатор. – Это решат будущий император и его жена, но, думаю, они воздадут по заслугам всем, кто помог им спасти империю и мир. – Мягко улыбнувшись, Иллиодоро обернулся как раз за секунду до того, как в двери лазарета вошли вышеупомянутые царственные особы, а в след за ними уже поправившиеся воины света. Едва мазнув взглядом по знакомым лицам, Гутта с грустью отметит, что Мирины среди них нет, как не было избранного и беловолосой девчонки. – Тоска, близнецы, как вы себя чувствуете? – обратившись к друзьям, первым делом спросил будущий император. – Уже как новенькие, скажи им, чтобы выпустили нас наконец. – Рыжеволосая женщина посмотрела в сторону лекарей, которые от этого едва заметно вздрогнули. Друдо понимающе ухмыльнулся. – Хорошо, завтра вас от сюда выпустят. Мы не хотели начинать раздавать подарки, пака не придут в себя все, кто помог сохранить этот мир. – Бросив едва заметный взгляд в сторону как всегда хмурого беловолосого гладиатора, проговорил Друдо, беря за руку счастливую Домицию. – Мы подумали, и решили, что каждый из вас может выбрать то, что его душа пожелает. – Обведя взглядом воинов света, мягко проговорила принцесса. Близнецы тут же пожелали свой небольшой театр в Риме, Тоска и Пиладе, в связи с грядущей совместной жизнью, попросили хороший дом где-нибудь в спокойном предместье Рима, Иллиодоро естественно ратовал за легализацию культа Митры, а избранный и Дора, как выяснилось, пожелали вернуться в Антиоку как нареченные. Не узнал Гутта лишь о желании Мирины, которая, как выяснилось, отплыла вместе с друзьями, что тут же отозвалось непривычной тоскливой болью в груди. – Гутта, – Домиция повернулась к полусидящему на кровати гладиатору, – полубог, сын тьмы, сумевший вырваться и спасти свет. Если бы не ты, пала бы не только Римская империя, но и весь мир. – «Значит мне таки не приснилось, что я обезвредил Катилио», подумалось гладиатору после слов Домиции, возможно тогда и теплый взгляд зеленых глаз ему тоже не привиделся, от этой мысли стало чуть легче на душе. – Скажи нам, чего ты желаешь? – Все находившиеся в помещении люди замерли, в ожидании воли полубожества. – Ничего мне от вас не нужно. – Пожав плечами, правдиво ответил гладиатор, он и сам еще не понимал, чего хочет от этой новой, неизвестной и непонятной ему мирной жизни, а просить смертных заставить Мирину его полюбить было просто бессмысленно, не в их это власти. – Ты могущественный полубог, знаешь воинское искусство, возможно ты бы согласился вступить в сенат в качестве военного советника, ведь набеги варваров с севера не прекращаются. – Не зная, что можно предложить сыну бога, проговорил Друдо, не желая оставаться в должниках. – А еще знаю арифметику, экономику, астрономию и риторику. – Ухмыльнувшись, проговорил Гутта, удовлетворенный выражением легкого шока на лицах собравшихся. – Но зачем вы мне сдались, люди? – Быстро оценив ситуацию и то, что их империи после последних событий просто необходим такой сенатор, как Гутта, Домиция взяла слово. – Когда вернется Мирина, ей нужно будет где-то жить, думаю, твой бедующий домус в Murus Terreus Carinae, ей понравится. – Хотите купить меня? – Презрительно скривившись, Гутта однако не мог не отметить, что своим упоминание зеленоглазой девушки принцесса попала точно в цель. – Всего лишь предлагаю взаимовыгодную сделку. Рим сейчас нуждается в мудрых сенаторах, а ты пока не знаешь, как жить в мире. Никто не будет тебя неволить, но, если ты примешь наше предложение, мы будем рады. – Улыбнувшись, принцесса взяла под руку будущего мужа, свадьба с которым намечалась через месяц, и покинула лазарет. Гутта глубоко задумался. С одной стороны, он сильно обрадовался, когда узнал, что Мирина вернется в Рим, с другой, в отличие от Домиции, он вовсе не был уверен, что девушка захочет жить с ним под одной крышей. С трудом поднявшись, гладиатор медленно подошел к небольшому, мутному зеркалу, что висело у дальней стены помещения. Из отполированной металлической поверхности на него смотрел бледный, беловолосый мужчина с почти прозрачными глазами и острыми чертами лица. «Не подарок для юной красавицы» с отвращением к себе подумал Гутта, вспоминая еще и про многочисленные шрамы, покрывавшие все его тело, правда почти не видные из-за одинаковой бледности с кожей. Греки любили яркую внешность: золотые или рыжие волосы, голубые или карие глаза, веселый нрав. У него не было ничего из того, что могло бы привлечь Мирину, и даже обещанные принцессой богатства, которые прилагаются к титулу сенатора, вряд ли помогут ему прельстить девушку. В лучшем случае он мог бы рассчитывать на некое подобие дружбы. Со злостью ударив по зеркалу, Гутта смял металл так, что лекари единовременно нервно икнули. *** Глядя на пенные гребни волн, Мирина с тоской вглядывалась в горизонт. Ее сердце было не на месте от того, что она не дождалась пробуждения своего спасителя, но Иллиодоро был прав, здесь, в Антиоке, она оставила одну вещь, вернуться за которой была просто обязана. Сжимая в руке серебряную цепочку, на которой висел прозрачный, как слеза, камень, Мирина разглядывала переливы закатных лучей в многочисленных гранях. Это было единственное, что осталось ей от родителей, таких же последователей Митры как Иллиодоро, погибших за три года до смерти родителей Али от подлых интриг Катилио Честио. Имя убийцы она узнала недавно, и поступок Гутты, спасшего ей жизнь сюрикеном в глотку главы преторианцев, выглядел в ее глазах еще более почетно. Она бы отправилась обратно прямо сейчас, ведь до Рима плыть не меньше недели, но ближайший корабль отходил не раньше завтрашнего утра, а Али и Дора пригласили ее на праздник в честь победы воинов света. Пробежав взглядом по подолу простого, но красивого платья, Мирина непривычно пошатнулась на высокой платформе сандалий, и медленно пошла в сторону виллы наместника Антиоки, которая теперь принадлежала семье Али. Ярко освещенная зала, отделанная мрамором и шелковыми драпировками, была наполнена музыкой и весельем. Многочисленные гости танцевали, не замечая девушку, спрятавшуюся в тени. Мирина же впервые в жизни была равнодушна к роскоши, ее взгляд был прикован к центру комнаты, где, влюбленно переглядываясь, в танце кружили Али и Дора. Удивительно, но сейчас девушка не испытывала ни ревности, ни зависти, хотя еще во время турнира была готова бороться за сердце Али до победного конца. Что же произошло? Почему она больше не испытывает нежных чувств к избранному? Мирина не могла найти ответ на этот вопрос, ее сердце вообще было пусто, однако все же где-то глубокой внутри начали пробиваться пока еще очень хрупкие ростки привязанности. Это не было похоже на буйное чувство, вызванное азартом, которое она испытывала когда-то к Али. Новая привязанность росла из признательности и благодарности, вопреки страху, на почве которого, казалось, ничто подобное зародиться не может. Оторвавшись от созерцания счастливой парочки, девушка, отклонив приглашение на танец от какого-то молодого человека, вышла на террасу. Свет звезд, такой прозрачный и холодный, был похож на свечение глаз гладиатора, вестей о котором она не получала уже больше недели, но, собственно, ждать их было не от куда. Мирина тяжело вздохнула, оставаться в тихой, провинциальной Антиоке не хотелось, тем более здесь все напоминало о родителях, Рим же манил суетливую девушку своими красками, и множеством возможностей. Нет, она больше не вернется к воровству, не после того, как Друдо аннулировал все ее грешки перед законом, но на жизнь как-то нужно было зарабатывать, раз уж она потратила свою награду не на себя. Она попросила пощады и возможности исправления для выживших воинов тьмы. Такое решение было продиктовано не только жалостью, но и опасением за жизнь одного конкретного гладиатора, в милости для которого Мирина сомневалась. Позже Иллиодоро рассказал ей об их договоренности с Гуттой, но она не пожалела о потраченном желании. Сейчас девушка думала о своем будущем, в котором пока не видела человека, способного помочь ей обустроить жизнь. Друзья теперь заняты собой и тревожить их своим присутствием не хотелось, она не настолько верующая, чтобы податься к жрецам Мирты, а Гутта… Мирина не могла точно сказать он ли вообще подарил ей тот браслет, что спас воинов света на краю земли, а больше знаков внимания гладиатор ей не оказывал, да и не до того всем им было тогда. Сейчас же Мирина не могла знать ничего наверняка, но то, что она не пропадет в Риме, где, в конце концов, временно, разумеется, можно пристроиться и служанкой, а там искать более приемлемые пути для выживания. – Все веселятся, только ты грустишь, в чем дело? – присев прямо на мраморный парапет рядом с девушкой, спросил избранный. – Ты из-за меня и Доры так расстроилась? Так это брак по расчету. – Не оправдывайся, Али, не нужно, тем более к тебе у меня чувств больше нет. – Мирина внутренне посмеялась, когда с лица избранного слетело жалостливо-снисходительное выражение, сменившись удивлением и какой-то обидой. – Тогда почему грустишь? – Я не грущу, просто задумалась, как жить дальше, вот и все. – Начав тяготиться компанией слишком любопытного юноши, Мирина быстро попрощалась и, не желая оставаться, отправилась на пристань. Глаза понемногу слипались, но до рассвета оставалось всего ничего и искать ночлег ради часа-двух не хотелось. – Три динария, золотце. – Нагло улыбнувшись почти беззубым ртом, сально произнес капитан корабля, отчего девушка едва заметно скривилась. – Почему так дорого, сюда доплыла за два. – За срочность, красавица, следующий корабль отходить только через три дня. – Поняв, что проиграла этот спор, Мирина достала из небольшого мешочка три монеты и положила их в мозолистую руку. *** – Ах ты ж! – едва слышно цыкнул портной, в третий раз пытаясь собрать ткань на слишком крупном плече, при этом стараясь удержаться на лесенке. Он и его помощницы привыкли шить одежды на низкорослых, в основном пожилых и часто полных сенаторов, но никак не на таких гигантов. Гутта из последних сил сдерживал раздраженный рык, дабы не напугать окончательно и без того нервного портного. По просьбе Домиции он согласился на пошив одежд для сената, дабы не светить голым торсом перед многолюдным собранием, но теперь Гутта уже сомневался в целесообразности этого поступка. Ткани на него ушло, как на двоих, и это всего одна тога, а требовалось по меньшей мере штук десять, и гладиатор искренне надеялся, что остальную одежду ему сошьют по меркам этой. – Фух, наконец то, теперь, господин, аккуратно снимите ее через голову, только умоляю, аккуратно. – После нескольких минут и легких тресков ткани, после которых портные едва дышали, Гутта таки снял с себя подозрительно приятный на ощупь кусок материи, и отдал его в руки одной из помощниц портного, отметив то, как зарделась при этом молодая девушка. – Мы пошьем все в ближайшее время. – Равнодушно кивнув на слова мужчины, Гутта принялся ждать, пока люди уберутся из его дома. Собственно, это строение, как и любое другое, домом он назвать не мог. К богато расписанным стенам, колоннам, шелкам и бассейну он не чувствовал ровным счетом ничего. Не смотря на наличие слуг, здесь было пусто и как-то холодно, хотя снаружи царствовало знойное лето. Холодно ему было внутри без теплого огня зеленых глаз. Он сомневался, что Мирина вернется из Антиоки, но хотел верить, что он согласился на весь этот балаган с сенаторством не напрасно. Отпустив слуг, Гутта решил насладиться закатом и отправился во внутренний двор. Выйдя из тени круговой колоннады, что опоясывала довольно большой сад, гладиатор зацепился взглядом за розовые солнечные блики, что отражались в спокойной глади открытого мраморного бассейна. Тишина и свежий воздух ненадолго избавили его от беспокойных мыслей. Подняв голову к небу, на котором зажигались первые звезды, мужчина мысленно пожелал еще раз увидеть яркие зеленые глаза. *** Мирина сдула со лба выбившуюся из простой прически смоляную прядь. Как и предполагала девушка, по приезде в Рим ей пришлось устроиться служанкой в богатый дом, чтобы иметь крышу над головой и скопить немного денег. Она мечтала открыть небольшую лавку и торговать в ней ароматами. Смешивать различные масла и получать из них необычные приятные запахи ее научила старая знахарка, которая приютила совсем еще малышку после смерти ее родителей. Мирина впитывала это ремесло годами, но, когда старая женщина умерла, ее наследники не позволили девушке остаться в том доме и открыть прилавок. Оказавшись на улице в десять лет, Мирина не смогла устроить свою жизнь иначе, как подворовывая все, что ей было необходимо для жизни. В провинции было мало богатых домов, где в прислуги нанимали свободных жителей, но вот теперь, в Риме, ей, можно сказать, посчастливилось найти такую временную работу. С момента ее прибытия в Рим прошло уже две недели, а в вещах лежало приглашение на свадьбу императора. Мирина долго думала, идти ли ей на это торжество, ведь лишний раз лицезреть богатую жизнь, которой у нее возможно никогда не будет, больше не хотелось, однако одно событие заставило ее передумать. – Этот новый сенатор буквально скрутил нас в бараний рог! – возмущенно рассказывал своей жене хозяин дома. – Жили мы до него спокойно, раз в месяц примем какой-нибудь маловажный закон и все, а тут… Дороги строим, провинции развиваем, армию реформируем, школы открываем… В общем кошмар какой-то, а уж про богадельни, больницы с новыми методами лечения и прочие вещи я уже вообще не говорю. Изверг! – Он же такой же сенатор, как и вы, почему он позволяет себе такое поведение? – тронутая речью супруга, не очень умная женщина, как это заметила Мирина, театрально вздохнула и закатила глаза. – Такой же да не такой. Его назначили Домиция с Друдо, и сами дали ему власть над нами в руки. В общем с их одобрения творит он что хочет, а Адриан не вмешивается. – Почему, разве император больше не правит? – продолжая не замечать служанку, что не успела покинуть комнату, спросила женщина. – Говорят, после завтрашнего торжества, Адриан сложит с себя титул императора в пользу новобрачных. – Тяжело вздохнув и нахмурившись, проговорил мужчина. – Так что думаю Гатта и дальше будет творить все, что хочет. – Услышав знакомое имя, Мирина долго пыталась поверь в то, что новый «управляющий» сената и есть тот самый мрачный, жестокий полубог. «Странно, – подумала девушка, – мне казалось, что ему нет дела до житейской суеты людей.» Прибрав на столе после того как хозяева покинули комнату, девушка все же решилась посетить завтрашний праздник по случаю императорской свадьбы. *** Друдо и Домиция в красно-золотых одеждах выглядели поистине великолепно. Мирина наблюдала за молодоженами из тени, не решаясь показаться перед богатеями в своем простом бледно-розовом платье. Она так неожиданно для себя решилась идти на праздник, что не успела купить более подходящий наряд, да и денег на роскошь, достойную императорской свадьбы, у нее не было. Пробежав взглядом по залу, девушка с разочарованием выдохнула. Она пришла сюда не столько ради самого праздника, сколько ради того, чтобы убедиться в словах своего работодателя. Ей было важно знать наверняка, что гладиатор, спасший ей жизнь, возможно не один раз, действительно нашел свое место в мирной жизни и ни о чем не сожалеет. Но, пробыв на празднике уже два часа и пересчитав всех сенаторов, Мирина решила уйти, раз уж не удалось встретиться с Гуттой. Осторожно обходя шумные, подвыпившие компании, девушка вскоре выскользнула на полутемную террасу, но прежде, чем она успела спуститься в сад, на плечо ей опустилась знакомая большая рука. – Я уже думал, что ты никогда не вернешься. – Мирина почти улыбнулась, услышав хрипловатый голос, и обернулась к бывшему гладиатору, темный силуэт которого не заметила, когда выходила на террасу. – И тебе добрый вечер, Гутта. – Мягко улыбнувшись, девушка вгляделась в знакомые черты, чуть подернутые полумраком. Лицо гладиатора практически не изменилось, разве что глаза перестали светиться яростью. Однако теперь мужчина не сверкал голым торсом, а был одет в дорогие ткани на манер сенаторской тоги. Закусив губу, Мирина чуть опустила голову, она вновь почувствовала себя нищенкой, случайно попавшей на праздник жизни. – Добрый вечер, Мирина. – Скопировав фразу девушки, проговорил мужчина. – Почему ты вернулась? – На мгновение девушке показалось, что глаза ее необычного собеседника вспыхнули нетерпением и надеждой, но она отмела эти мысли. – В Антиоке скучно, и денег не заработать. – Пожав плечами, ответила зеленоглазая плутовка, утаив вторую причину своего возвращения. – Ты потратила свое желание на свободу черных гладиаторов. – Вспомнив, почему вдруг победительница турнира стала нуждаться в деньгах, произнес Гутта, скрывая разочарование в голосе. Он в тайне надеялся услышать, что она вернулась в Рим в том числе и ради него, но такие слова с ее губ так и не сорвались. – И как же ты зарабатываешь на жизнь? – Я… – Мирина запнулась, она не хотела признаваться, что вынуждена прислуживать зарвавшимся богатеям, но отчего-то в присутствии Гутты она нашла в себе силы открыть рот и признаться, – я работаю горничной у жены сенатора. – Служанка значит. – Нет, совсем не такой судьбы он желал прекрасной зеленоглазой плутовке, что украла его сердце. – И как, не претит? – Он ударил в самое больное место и тут же понял это по скривившемуся личику Мирины. – Зачем ты так, мне и без прямого напоминания тошно. – Отвернувшись, девушка планировала сбежать как можно дальше от жестокого полубожества, встречи с которым она так искала. – Послушай, – мягко схватив собравшуюся сбежать от него девушку, Гутта пересилил сухость в горле, и заговорил хриплым голосом, – если тебе нужна крыша над головой и деньги, приходи завтра в полдень к воротам Murus Terreus Carinae, я дам тебе и то и другое. – «Зачем ему это?» слабо подумала Мирина, все еще уверенная в том, что гладиатор над ней просто издевается. После того как тонкий силуэт скрылся в ночной мгле, Гутта тяжело вздохнул. Он представлял себе встречу с любимой несколько иначе, но винить девушку в отсутствии ответных чувств было глупо. Сначала нужно было приручить строптивую красавицу, привязать к себе, быть может тогда в ее взгляде вновь скользнут тепло и нежность, которые, Гатта на это надеялся, не привиделись ему на турнире. *** Получив свой расчет от недовольной хозяйки еще утром, Мирина бесцельно бродила по городу, в ожидании полудня. Она решила воспользоваться предложением нового сенатора, а, как только сможет открыть свою лавку и начать прилично зарабатывать, уйти и не докучать ему своим присутствием. Гуляя по Риму, девушка заметила несколько необычных больших домусов, в которые вереницей тянулись люди. Спросив у прохожего в чем дело, девушка узнала, что данные здания называются лазаретами и в них бесплатно лечат людей по новым методам, очень действенным, если верить сплетням. Вспомнив слова хозяина дома, где она еще недавно работала, Мирина потеряно захлопала глазами. Она не поверила тогда словами сенатора, но на деле полубогу почему-то оказалось не все равно на судьбы простых смертных. «Он мог бы прожигать жизнь как остальные сенаторы, но почему-то взялся за обустройство империи». Размышляя над тем, какой скрытый смысл могут нести такие действия, девушка не заметила, как пришла к месту встречи. Оставалось еще около часа до назначенного времени, и Мирина удивилась, что Гутта уже ждал ее. – Сальве, Мирина. – Улыбнувшись уголками губ, поприветствовал девушку Гутта. Он пришел на место встречи два часа назад сам не зная почему, и отсчитывал минуты до полудня. Больше всего мужчина боялся, что Мирина просто не придет, ведь вчера он явно задел ее больное место, но девушка стояла перед ним в простом платье и потертых сандалиях, и была при этом краше всех на свете. – Пойдем, я покажу твой новый дом. – Нерешительно взявшись за протянутую бледную руку, девушка сделала несколько осторожных шагов, но уже вскоре быстро шла следом за гладиатором. – Ох… – только и смогла выдохнуть девушка, увидев домус новоиспеченного сенатора. – И… мне можно будет здесь жить? – нервно сглотнув, спросила Мирина. – Конечно, это теперь и твой дом тоже. – Пожав плечами, мастерски скрывая удовлетворение от реакции любимой, спокойно ответил Гутта. – Все что тебе может понадобиться уже есть в комнате, Менхис проводит тебя, а служанки сделают все остальное. Мне пора на собрание сената. – Передав девушку в руки верного слуги, полу-египтянина полугрека, Гутта поспешил в сенат, где ему предстояла очередная встреча с упертыми, но поддающимися дрессировке государственными мужами. *** Оставшись на несколько минут одна в комнате, Мирина внимательно осмотрелась. Такие покои подходили особе благородных кровей, все вокруг было устлано дорогими шелками, покрыто золотом или мозаикой. В общем дорого-богато, правда на взгляд девушки несколько вычурно. Служанки, зашедшие в комнату после аккуратного стука, проводили девушку в купальню, от омовения в которой Мирина получила ни с чем не сравнимое удовольствие. Однако девушку не покидал один вопрос. «Чем же мне придется заплатить за эту роскошь?». Привыкшая к простой истине, что за все в этой жизни приходится рано или поздно платить, даже за украденное, Мирина не находила себе места, нервно мерея шагами большую комнату, периодически одергивая дорогую ткани ярко-зеленой тоги, про цену которой даже думать не хотелось. Вернувшись вечером, морально уставший, но довольный проделанной работой, Гутта замер в восхищении, увидев девичий силуэт рядом с открытым бассейном. Мирина гуляла по краю бортика, и в лучах закатного солнца походила на Венеру, так красиво огненные лучи обнимали ее прекрасную фигуру. – Мирина. – Позвав девушку по имени, Гутта тут же пожалел об этом, ведь в следующее мгновение, резко обернувшись, Мирина поскользнулась и полетела прямо в бассейн. Недолго думая, в три шага преодолев расстояние, разделявшее его и кромку воды, Гутта нырнул следом, и уже через секунду всплыл на поверхность вместе с фыркающей девушкой на руках. Платье намокло и облепило фигуру, не скрывая от жадного взгляда ни один изгиб, однако, тяжело сглотнув и отведя глаза, гладиатор высадил девушку на край бассейна и, не глядя больше в ее сторону, вскоре сам оказался на земле. Он понимал, что стоит ему бросить неосторожный взгляд на нее и все пойдет прахом, он сорвется и напугает еще не готовую к такому повороту девушку. – Прости, что напугал. – Жестом приказав стоящему под анфиладой слуге принести полотенца, виновато проговорил мужчина. – Нет, нет. Ты меня не напугал, мне просто не стоило гулять у самого края. – Выкручивая мокрые волосы, мягко уверяла его Мирина. – Я рада, что ты пришел не поздно. – Вдруг зачем-то ляпнула девушка. Гутта напрягся, но решил не реагировать на вдруг всколыхнувшееся в груди тепло. – Сегодня несогласных со мной сенаторов было намного меньше, чем в прошлый раз, поэтому до сути дела мы дошли довольно быстро. – Накидывая на плечи девушки большое полотенце и по-прежнему стараясь не смотреть на нее прямо, проговорил гладиатор. – А что ты предложил изменить сегодня? Я слышала, что твои реформы весьма необычны. – Искренне заинтересовавшись, спросила Мирина. – Сегодня я предложил устроить бесплатные столовые и ночлежные дома для нуждающихся граждан. Начнем с Рима, а потом распространим эту практику на всю империю, благо возможности есть. – Несколько удивленный тем, что девушка так искренне интересуется его делами на благо империи, Гутта тем неимение испытал чувство удовлетворения, ведь все это он делал в том числе и для того, чтобы Мирина увидела в нем человека. – Это очень милосердно, но можно задать вопрос? Зачем ты все это делаешь? – В воздухе повисла тишина, которую вскоре разорвал тяжелый вздох. – После выздоровления я думал отказаться от предложения Домиции стать сенатором. Но, пройдя по улицам и закоулкам Рима, я увидел девушку в лохмотьях, воровавшую еду. Она… чем-то напомнила мне тебя в первые дни турнира. Проследив за ней, я наткнулся на множество голодных, ободранных и больных людей. Наверное, это чувство… когда щемит в груди, называется жалостью... Да, мне стало жаль всех этих людей, и одновременно с этим я понял, что могу изменить их жизнь к лучшему, согласившись связаться с правящей верхушкой. – Когда Гутта замолчал, Мирина украдкой вытерла слезы краем полотенца. Она помнила, как тяжело ей самой было выживать на улице, когда никто в Антиоке не соглашался дать оборванке легальную работу. Однако девушку впечатлило еще кое-что. – Ты заплатил своей свободой за возможность помочь всем этим людям? Ведь сенаторы не имеют права покидать ни свои посты, ни приделы Рима. – Внимательно вглядевшись в лицо мужчины, глаза которого были почему-то опущены, Мирина поняла, что свобода действий для вольного полубога была действительно высокой ценой. – Я один, а их много. – Просто ответил мужчина. – К тому же мне хотелось, чтобы ты, если приедешь в Рим, смогла осуществить все свои мечты. – Пораженно приоткрыв рот, Мирина молчала так долго, что Гутта воспринял это как жест недоверия и быстро покинул сад, в то время, как в голове девушки окончательно ломались все выстроенные стереотипы о жестоком, равнодушном ко всему гладиаторе. *** – Вира! – громко закричал один из рабочих, подавая знак остальным поднять тяжелый каменный блок. Шум и пыль стройки ничуть не смущали Мирину, буквально напросившуюся пойти сюда вместе с бывшим гладиатором. Девушка с любопытством рассматривала все вокруг, а, когда ей удалось взглянуть на чертежный стол, вокруг которого собрались архитекторы и инженеры во главе с Гуттой, она и вовсе на несколько секунд застыла на месте. Гутта быстро и четко пояснял особенности конструкции, которую необходимо было возвести, дабы снабдить бедные районы Рима достаточным количеством чистой воды. Вслушиваясь в глубокий голос нового сенатора, девушка улавливала знакомые слова, ведь в свое время ей ненадолго удалось устроиться на стройку в Антиоке. – А если заменить неподвижный блок двумя подвижными удастся поднять вес в четыре раза больше за один раз. – Заметив заминку, случившуюся из-за нехватки рабочей силы, предложила Мирина, и в ее сторону разом обратились пять пар глаз. – А ну ка покажи, девочка. – Заинтересованно попросил главный архитектор, до того, как Гутта успел открыть рот. Мирина была в центре внимания рабочих и инженеров весь день, что заставило Гутту невольно сжать кулаки. Ему не понравилось такое количество заинтересованных взглядов в сторону зеленоглазой девушки, что вызвало жгучую, неприятную смесь самых разных, пока непонятных ему чувств где-то в районе сердца. Когда они возвращались домой, и Мирина радостно щебетала, гордая тем, что смогла помочь на стройке, мужчина немного успокоился. Она больше не смущалась его присутствия, и это несомненно радовало. – Значит, тебе довелось даже поработать на стройке, как же тебя пустили туда, такую хрупкую? – Бросив красноречивый взгляд на девушку, спросил Гутта. – Прошлый наместник Антиоки очень хотел сэкономить на строительстве, а квалифицированные рабочие стоят дорого, вот и брали всех, кто соглашался. Гутта, расскажи, а откуда у тебя столько знаний в самых разных областях? – после вопроса Мирины, мужчина глубоко задумался. – Если честно, то понятия не имею. Я не помню ничего до того, как меня пробудила Конидия, знания всплывают сами по себе, словно были со мной всегда. – Нахмурившись, девушка молчала всю оставшуюся дорогу, и заговорила вновь лишь когда они прошли в сад. – Ты никогда не задумывался над тем, что у тебя была другая жизнь, до Конидии? Например, как у матери Али. – Замерев на полушаге, мужчина поднял глаза к небу, постепенно покрывающемуся цветами заката. – Насколько мне известно, после падения Конидии, мать избранного вспомнила, кто она такая. Я же не вспомнил ничего, в моей памяти лишь чернильная пустота. – От печали, проскользнувшей в голосе мужчины, Мирина почувствовала, как что-то больно кольнуло ей под ребра. Опустив руку на предплечье гладиатора, девушка чуть сжала пальцы в ободряющем жесте. Гутта накрыл ее тонкую руку своей большой, шероховатой ладонью, а затем аккуратно приподнял подбородок темноволосой красавицы. – Но сейчас это уже не так удручает, как раньше, потому что теперь, благодаря тебе, моя память заполняется яркими, счастливыми воспоминаниями. – Мирина чуть приоткрыла рот, не ожидая столь откровенного признания, однако быстро пришла в себя и спросила. – Я очень рада, что могу быть тебе полезной. Гутта, скажи, пожалуйста, – закусив губу, девушка замолкла на пару секунд, не решаясь задать уже давно терзающий ее вопрос, однако, увидев на лице мужчины едва заметную ободряющую улыбку, собралась с силами, – это ты подарил мне браслет с изумрудами, тогда, еще на турнире? – Да. – Тихо выдохнул мужчина, ненавязчиво провожая девушку в триклиний, ибо на стройке они обедали уже очень давно. – Как ты догадалась? – Твой подарок… он спас мне жизнь, да и не только мне, но в всей команде света, когда нас выбросило на краю земли. – Гутта не удивился. Перед тем как тайно проникнуть ночью в комнату Мирины он искренне обратился к богам с просьбой защитить столь дорогого ему человека, при этом браслет он держал в руке. – Ты уже тогда делал для меня так много вопреки своим собственным интересам. Почему? – Этого вопроса полубог боялся, как огня, и при этом ждал его, точно мотылек. Они как раз оказались в триклинии, и пока Мирина располагалась на своей софе, у него нашлось несколько мгновений, чтобы собраться с духом. – Я… даже не знаю, как это объяснить. Когда только очнулся ото сна, мне казалось, что я целиком и полностью, весь состою из чернильной тьмы. Так оно и было до… до того, как я увидел твои глаза, тогда на состязании по стильбе. Что-то внутри словно надломилось, перевернулось. Сквозь тьму и могильный холод, вот здесь, – Гутта указал на грудь, подмечая, что девушка слушает его крайне внимательно, что не могло не радовать, – вдруг появилось тепло. Я не сразу понял в чем дело, раньше мне никогда не доводилось испытывать что-либо кроме ярости или раздражения. Но потом я услышал разговоры других гладиаторов, один из них рассказывал про девушку, в которую был влюблен, и вот тут я начал сравнивать. Поначалу похожего было мало, но с каждой новой встречей, даже не так, ведь встречались мы не часто, с каждым новым взглядом в твою сторону, даже когда ты этого не видела, я все больше и больше осознавал, что возникшее в груди тепло превращается в пожар. – Мужчина ненадолго замолчал, переводя дух. Как выяснилось, выворачивать себя на изнанку оказалось не только страшно, но еще и очень больно. – Тогда я еще был преданным сыном свой матери и по глупости спросил у нее. Она быстро поставила меня на место, сказав, что в порождении тьмы нет места такому нелепому, по ее словам, и светлому чувству как любовь. Я поверил, правда ненадолго моей веры хватило. Когда я увидел, как ты умираешь на том цветочном лугу, все внутри сдавило так, что стало невозможно дышать. Наверное, именно в тот миг я понял, что не могу тебя потерять, как бы дальше не сложилась жизнь. – Гутта прервался так надолго, что Мирина не выдержала тишины. – Мамми. Она ведь тоже была с нами и наверняка заснула, но… – Она практически уснула. Я наблюдал со стороны, из тени, знал, что Конидия всецело увлечена рассматриванием падения избранного, и вынес львицу с поляны. Я знал, что мне светлые не поверят, да и вызывать лишние подозрения не стоило. Мамми сама привела ту светловолосую девушку и, когда я убедился, что ты будешь жить, тут же ушел с поляны. Потом была пустыня. Я не хотел причинять тебе вред, но все еще цеплялся за цели и амбиции своей матери, уже слабо понимая, зачем мне все это нужно. Наверное, окончательное решение отступиться от господства над погруженным во тьму миром я принял, когда ты подошла к моему костру. Такая маленькая и храбрая, живая… – Иллиодоро говорил, что вы заключили сделку. – Мирина вновь прервала повисшее надолго молчание. Она медленно понимала суть происходящего и, с каждым словом гладиатора у нее в душе все сильнее разгоралась настоящая буря из нежности, жалости, и восхищения. Она восхищалась им еще тогда, на турнире, но теперь это было не просто чувство трепета перед могущественным полубогом, нет, теперь это было восхищение человеком и его сложной, но такой многогранной натурой. – Да, сделку. Я стал незаметно помогать вашей команде, ломая планы Катилио и Конидии одновременно, а взамен жрец обещал мне твою полную безопасность. Однако я чувствовал, что матушка приберегла что-то особенное для вашего путешествия в Рим, и тогда, поддавшись какому-то иррациональному желанию, я заговорил браслет прежде, чем отнести его тебе. Все остальное ты уже знаешь. – Ты пожертвовал матерью, отцом, господством над миром и даже собственной жизнью… И все это ради меня? – Все еще прибывая в легком трансе после исповеди полубога, задала вопрос Мирина, хотя прекрасно знала на него ответ. – Да. Я не знаю, как выглядит и ощущается любовь, но думаю, что только она способна толкать на такие поступки. – Обратив взгляд в сторону двери и увидев, что там мнется слуга с подносом, Гутта жестом позволил ему войти. – Я ни на чем не настаиваю, Мирина, и вполне способен принять то, что ответных чувств от тебя не получу. Но мне достаточно просто возможности заботиться о тебе. Позволь мне хотя бы эту малость. – Мирина хотела возразить, сказать, что ответные чувства есть, но не смогла открыть рот. Она так запуталась в своих собственных эмоциях, что посчитала глупыми все те детские слова, что лезли в голову в качестве признаний. «Я обязательно расскажу ему все завтра, как только смогу сформулировать свои мысли в адекватные предложения». Ей очень не хотелось выглядеть перед ним маленькой, смущающейся девочкой, неспособной связать и двух слов. – Я … ты сделал для меня уже так много… – Не спеши отказываться. – Восприняв ее заминку по-своему, Гутта тем неимение не показал то, какую боль она ему причиняет. – Подумай, ведь я могу исполнить любое твое желание. – Не закончив ужин, мужчина быстро встал и, внутренне страшась получить отказ, быстро удалился к себе. Мирина вскоре тоже поднялась и, попросив слугу принести в ее комнату письменные принадлежности отправилась придумывать ответное признание. *** Мирина с раздражением скомкала пергамент, испещрённый мелкими эмоциональными и мало связными предложениями. Она чувствовала себя маленькой неопытной девочкой и никак не могла собрать мысли в нечто хотя бы относительно вменяемое. Но ее мучения прервал глухой звук, похожий на рык. Звук донесся со стороны комнат Гутты, и девушка вдруг почувствовала, что должна немедленно пойти к нему. Гутта не понимал, что с ним происходит. Вернувшись в комнату в не самом благодушном состоянии, мужчина вдруг ощутил сильное головокружение, а затем почувствовал, как в груди медленно разгорается уже позабытая жгучая ярость. «Что за?...» Разум помутился и мужчина осел прямо на пол, из груди вырвался утробный, животный рык, а кровь, казалось, начала кипеть в жилах. Сквозь жуткую тьму помешательства, не сразу, но он услышал голос Мирины. – Гутта, Гутта! – девушка пыталась докричаться до мужчины, глаза которого, открывшись, сверкнули жутким, голубым огнем. Испугавшись, девушка отпрянула. – М… Мирина. – Сознание постепенно возвращалось, мир снова стал четким, а из крови пропал дикий жар вперемешку с могильным холодом. – Что происходит? – спросила напуганная девушка. – Я… я не знаю. *** В пещере, глубоко под землей, среди разбитых столбов-темниц, где больше не было ни единого пленника, вспыхнули алым глаза разрушенной статуи Анубиса. – Пробудись, я не принимаю тебя в загробное царство! – в тишине прозвучал жуткий, глухой голос; валявшиеся в беспорядке среди лоскутов ткани кости окутало синее пламя и вскоре скелет собрался воедино, покрывшись остатками одежд. – Господин… – То, что осталось от Конидии оглянулось по сторонам пустыми глазницами, не понимая, что происходит. – Здесь остался мой сын, призови его, он должен править миром! – После этих слов глаза статуи померкли, а скелет задумчиво подошел к пустому черному котлу, что поминовению костяной руки наполнился мутной жидкостью. *** В комнате на какое-то время повисла тяжелая тишина. Мирина все еще пугливо поглядывала на медленно приходящего в себя мужчину, в глазах которого постепенно гас жуткий голубой огонь, уже практически забытый. – Давай… давай позовем Иллиодоро? – наконец успокоившись, тихо спросила Мирина, продолжая сидеть на полу, неподалеку от гладиатора. Гутта моргнул, задумался, но вскоре согласно кивнул. Этот дикий приступ напугал его, но больше сейчас ему было жутко видеть страх в глазах Мирины, который девушка, как ни старалась, не могла скрыть. Медленно встав, ощущая неприятную слабость, Гутта подошел к стене возле кровати и дернул плетёный шнур. Нинурта внезапно проснулся посреди ночи. В окно задувал прохладный ветерок Антиоки, но тишина ночи нисколько не успокаивала. Что-то произошло, в этом жрец света был уверен, но понять, что именно, он пока не мог. Дождавшись рассвета, служитель Митры тут же обратился к силам света, и через несколько часов уже прощался с дочерью и внуком в порту. – Тебе обязательно уезжать в Рим прямо сейчас. Папа, что произошло? – беспокоясь, спросила мать Али, придерживая сына за плечо. Парень рвался поехать с дедом. Посмотрев на избранного, жрец еще раз мысленно обратился к богам и, не получав запрета, все же решил взять закаленного в испытаниях парня с собой, несмотря на протесты дочери. Женщина же узнала причину срочного отъезда отца только через неделю, когда из Рима прибыл гонец с пергаментом, запечатанным красным сургучом с оттеком перстня сенатора и беспокойство ее только усилилось. – Дедушка, что происходит? – стоя у борта корабля, спросил Али, чуть повернув голову в сторону Нинурты. – Я пока не знаю всех подробностей, но судя по всему, зло уничтожено не до конца и оно намерено вернуться. – Задумчиво проговорил жрец, поправляя свой белый хитон. – Но ведь Конидии больше нет… – Но есть Гутта. Не забывай, он по-прежнему сын Анубиса. Впрочем, через неделю мы все узнаем. Скажи-ка мне лучше, зачем ты так хотел поехать со мной? – Заметив смущение Али, Нинурта тут же понял, что у юноши были еще причины помимо помощи дедушке в очередной битве со злом. – Дора… – не решившись жаловаться деду на отношения с молодой женой, которая, ревнуя к каждой колонне, откровенно душила его таким поведением. – Понятно, однако побег от молодой жены — это не выход, впрочем, ты это знаешь. – Не став дожидаться пока Али начнет возражать, жрец развернулся и удалился в каюту. *** После второго приступа у Гутты, случившегося на следующую же ночь, Мирина заметила странную закономерность. Пока ее не было в комнате, с мужчиной происходили страшные метаморфозы, словно превращая его снова в того смертоносного гладиатора, но стоило ей оказаться рядом, как жуткий приступ начинал стихать, оставляя после себя лишь неприятную слабость. Гутта, несмотря на затуманенное после приступа сознание, тоже заметил данную закономерность, но просить девушку о помощи первым не решился. – Может… может мне лучше сегодня остаться рядом с тобой? – Вечером третьего дня, после того как Гутта вернулся с очередного заседания, неуверенно спросила Мирина, смущенно теребя в руках дорогую ткань новой тоги. Мужчина не знал, как ответить на ее предложение так, чтобы не выглядеть неуравновешенным полоумным демоном, согласным на все, лишь бы она была рядом. – Я… был бы признателен тебе за такую помощь. – Собравшись с мыслями, Гутта все же решил, что сойти с ума хуже, чем держать себя в руках в одной комнате с Мириной посреди ночи. После ужина и недолгой прогулки во внутреннем саду, во время которой оба смущенно отводили глаза, гладиатор приказал принести в его покои большую тахту, дабы уступить место на ложе для Мирины. Девушка, оказавшись в главных покоях, первые несколько мгновений не знала, что же ей делать, и была благодарна мужчине за то, что он вышел, позволяя служанкам помочь ей устроиться на ночь. Гутта стоял в коридоре, облокотившись спиной о прохладный мрамор стены. Служанки покинули его покои четверть часа назад, а это означало, что Мирина уже, наверное, устроилась на ночь, и он может спокойно зайти в комнату. Однако оторваться от стены все никак не получалось. От одной мысли, что там, в его собственных покоях сейчас находится Мирина в одной лишь ночной рубашке, в горле вставал тугой ком, а по телу начинал разливаться нестерпимый жар. «Сейчас же прекрати, идиот, если она испугается и убежит ты окончательно свихнёшься уже этой ночью». Тряхнув головой, мужчина все же отлип от стены, опасаясь, что если он не зайдет в комнату до того, как сумерки окончательно уступят место ночи, то приступ настигнет его прямо на полу коридора. В комнате было уже достаточно темно благодаря плотным занавескам, заботливо задернутым служанками. Войдя в покои, Гутта сразу же почувствовал изменения в окружающем пространстве. Внезапно комнаты, которые он воспринимал исключительно как место для ночлега, наполнились каким-то странным теплом, словно одно только присутствие Мирины смогло создать из мраморного склепа уютный дом. Заметив силуэт девушки, сидящей на краю тахты, мужчина удивленно приподнял бровь, однако задать закономерный вопрос не успел. – Я подумала, что эта софа для тебя все равно слишком маленькая, а для меня в самый раз. – От чего-то ему не хотелось спорить, настолько мягко и тепло звучал сейчас голос девушки. Захотелось просто укутать ее в одеяло и положить рядом с собой на кровать, но быстро отмахнувшись от навязчивых мыслей, грозивших перетечь в жаркие фантазии, Гутта направился в купель. Мирина медленно выплыла из полудремы и уставилась в темноту. Она только-только начала засыпать, как вдруг услышала неясное бормотание и шуршание. Гутта ворочался во сне, периодически сильно вздрагивая, словно отмахиваясь от чего-то, но глаза его были закрыты. «Возможно, одного моего присутствия недостаточно», заливаясь краской смущения, девушка поднялась и, преодолев небольшое расстояние, разделявшее ее софу и ложе, опустилась на край. Осторожно коснувшись рукой лба мужчины, девушка испугалась, ведь его кожа была холодной, как у мертвеца. Однако Гутта словно почувствовал ее прикосновение сквозь сон и немного успокоился, перестав отгонять от себя невидимых демонов. Мирина не знала, что делать дальше, она не решалась убрать руку от его лица, но и от неудобной позы начинала постепенно затекать спина. Внезапно мужчина открыл глаза, в их глубине не плескался бешеный голубой огонь, как это было в предыдущие две ночи, что не могло не успокаивать Мирину. – Снова? – только и смог выдавить гладиатор, ощущая легкую слабость, но при этом не отводя завороженного взгляда от лица девушки, скрытого густыми тенями. – Нет. Ты сильно ворочался во сне, но приступа не было. Я… я попыталась тебя успокоить. – Поняв, что свое нахождение около него надо как-то объяснить, проговорила девушка. Гутта нахмурился, он четко ощущал, что тьма совсем близко, окружает его со всех сторон, но, похоже, благодаря близкому присутствию Мирины, она не могла проникнуть в его сознание. – Побудь рядом, пожалуйста, я ничего тебе не сделаю. – Понимая, что его просьба наверняка покажется наглой, Гутта все же отодвинулся на другую половину кровати, прикрыв глаза, в ожидании ответа. Однако вместо резкого отказа, мужчина ощутил, как едва прогибается ложе рядом с ним. В темноте не было видно ее пылающих щек, однако это слабо помогало Мирине. Ее сердце колотилось, как сумасшедшее, мысли путались, но она от чего-то не могла отказать ему в просьбе, и это было связано далеко не только со страхом подпустить к мужчине очередной приступ. Расположившись на кровати и, подтянув подушку, которую стащила со своей софы, Мирина внимательно прислушалась. В тишине ночи звучало лишь глубокое, частое дыхание гладиатора, которое отчего-то успокаивало ее лучше любого снотворного. Перед тем как окончательно уснуть, девушка протянула руку и положила ее поверх широкого плеча, надеясь, что ее присутствие поможет ему успокоиться. *** Амелия, сорока Марка, которая теперь служила в качестве быстрой связи между старыми друзьями, ранним утром обнаружилась на подоконнике спальни. Гутта, проснувшийся с первыми лучами рассвета, бережно коснулся смоляных волос Мирины и, дабы птица не разбудила его спящее чудо, быстро встал и тихо отцепил послание от лапки сороки. Он не знал, имеет ли право его читать, но все же развернул пергамент. Весть о том, что Иллиодоро сегодня в полдень прибудет в порт Рима, несколько удивила гладиатора, ведь по его расчетам, жрец должен был прибыть на несколько дней позже. Подумав, что Иллиодоро мог что-то почувствовать и без его письма понять, откуда дует ветер, одновременно успокоила и встревожила бывшего гладиатора, ведь это означало, что проблема более чем серьезна. – Амелия, ты что-то принесла от Али или Марка? – Гутта обернулся, услышав сонный голос Мирины и, подойдя к кровати, не глядя на объятый нежным светом рассвета девичьей стан, отдал ей пергамен. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, из-за чего глаза поневоле встретились взглядами. Как завороженные они смотрели друг на друга, пока все та же сорока не издала звук, приведший обоих в чувства. Гутта опустил глаза и быстро отошел к окну, а залившаяся румянцем Мирина принялась бегло читать послание. – Я встречу Иллиодоро в порту на Тибре сегодня, расскажу ему, что происходит. – Свернув пергамент обратно в трубочку, девушка быстро встала и накинула на плечи тогу, стараясь не смотреть в сторону мужчины, от присутствия которого сегодня сердце заходилось еще громче и быстрее чем обычно. – Хорошо, заседание сената сегодня закончится позже обычного, но я успею вернуться до наступления сумерек, ждите мня с Иллиодоро в саду. – Позволив девушке выскользнуть из комнаты, мужчина тяжело вздохнул, понимая, что с приступами нужно разобраться непременно сегодня, иначе следующая ночь рядом с Мириной может закончиться принуждением девушки к законному браку уже на рассвете. *** – Мирина! – Заметив черноволосую макушку в толпе у пристани, закричал Али, он соскучился по подруге, которая всегда принимала его таким, какой он есть, не пытаясь подогнать уличного мальчишку под стандарты знати. Спустившись по деревянной доске вслед за дедушкой, Али кинулся с объятиями к зеленоглазой девушке, но та отступила назад, лишь мягко улыбнувшись. – Я так рада вас видеть! Иллиодоро, прости, что сразу к делу, но у нас, кажется, намечаются крупные неприятности. – Выведя старых знакомых из шумной толпы в порту и, немного оторвавшись от приставленной Гуттой охраны, произнесла Мирина. – Я почувствовал это еще до того, как в Антиоку пришло письмо то Гутты. В ткани мироздания вновь появились черные нити, причем по структуре своей подозрительно похожие на те, что вила при жизни Конидия. – Услышав это имя, Али с Мириной одновременно поморщились и вздрогнули, вспомнив, как тяжело им всем было бороться с этой жестокой и могущественной жрицей Анубиса. Но стоило Мирине открыть рот, чтобы рассказать, что происходило с Гуттой последнее время, как раздался крик охранника. – Берегись! – Они как раз проходили мимо одного из почти законченных участков стройки водопровода, как откуда-то сверху посыплись огромные глыбы, а следом за ними хлынула вода. Иллиодоро быстро схватил детей за руки, и, вопреки возрасту, успел запрыгнуть в ближайший дом прежде, чем кусок акведука разрушился, и погреб под собой то место, где они недавно стояли. Несколько крупных камней завалили вход, и разрушили второй этаж постройки, более мелкие обломки засыпал окна, через щели начала быстро прибывать вода. – Было бы слишком странно добраться до сына Анубиса так легко. – Досадливо произнес жрец Миры, заставляя свой посох вспыхнуть, дабы понять при помощи света, есть ли выход из мягко говоря затруднительного положения. – Нужно во что бы то ни стало, встретиться с ним до темноты. – При свете обнаружилось, что Мирина ранена, ее рука истекала кровью, а левая нога была сломана в районе лодыжки, по которой ударил крупный камень, заваливший вход. Али тоже пострадал, с его виска стекала кровь, и парень с трудом боролся с головокружением и тошнотой. Проведя руками, из которых лился свет, над ранами детей, Иллиодоро недовольно поморщился, без дневного света, что был источником его силы, он едва ли смог снять боль и срастить повреждённую кость у Мирины, и убрать головокружение у Али, что уж было говорить за создание прохода в стене или сквозь завалы. Вода прибывала, и троица уже стояла по колено в ней, пытаясь с переменным успехом освободить оконный проем, заваленный более мелкими глыбами. – Бесполезно! – сдунув прядь черных волос с лица, Али опустил исцарапанные руки, напряженно ища другой выход. Вдруг сверху послышалось едва слышное шуршание, будто кто-то наверху пытался создать проход сквозь многочисленные обломки акведука. *** – Господин. – Осторожно пробравшись от незаметного прохода за спину сенатора, за которым мог легко спрятаться, слуга в сотый раз укорил себя, что прерывает заседание, но причина была очень веской. – Один из охранников прибежал в поместье. По дороге случился обвал акведука и госпожу с гостями завалило. – Пару мгновений гладиатор сидел неподвижно, а потом, прямо посреди речи оратора встал и покинул заседание, сопровождаемый десятками непонимающих и возмущенных взглядов. Как только Гутта скрылся за дверью главного зала, он тут же сорвался на бег, понимая, в какой именно части города случилась катастрофа. Солнце уже клонилось к закату, но сейчас грядущая угроза сумасшествия маячила лишь на задворках сознания. В голове набатом билась лишь одна мысль, «спасти, успеть спасти Мирину во что бы то ни стало». Преодолев пол города за несколько минут, Гутта остановился в ступоре, глядя на огромную гору обломков, высотой в несколько домусов, что погребла под собой часть квартала. Рабочие пытались разбирать завалы, но это происходило слишком медленно, с высоты разрушенного остова не пойми почему водопадом лилась вода, просачиваясь под завал. – Быстро перекрой воду! – Рявкнув на дрожащего агхитектора, который до сих пор находился в шоке от всего произошедшего, Гутта ринулся к завалу. В груди жгло каленым железом, подсказывая, где нужно искать, и полубог с остервенением отбрасывал огромные камни в стороны, освобождая путь на свободу для той единственной, ради которой он отказался от всего мира. Солнце уже практически скрылось за горизонтом, когда Гутта достиг заваленного оконного проема, проломив небольшую дыру, гладиатор выпустил воду, и на мгновение прикрыл глаза от блаженства, услышав тихий голос Мирины. Почувствовав, как вода, подобравшаяся к самому горлу, наконец отступила, Мирина подняла глаза и с огромным облегчением увидела слабые лучи заходящего солнца, что пробились сквозь небольшую дыру в оконном проеме, она попыталась подойти и схватить протянутую ей израненную руку, но оступилась на скольких камнях, упав в воду. Больно ударившись и чуть не захлебнувшись, Мирина сквозь толщу воды услышала дикий рев, а затем почувствовала, как рука Иллиодоро выдергивает ее из по воды. – Опоздали. – Глухо произнес жрец, и девушка увидела, что Али пытается увеличить дыру, дабы выбраться наружу. – Где Гутта? – встревожено спросила Мирина, не найдя взглядом руку мужчины. – Его призвала Конидия, он не в силах сопротивляться, на этот раз зов исходил через Анубиса. – После слов Иллиодоро, Мирина тихо взвыла, и бросилась помогать Али, вскоре с обратной стороны к ним присоединились рабочие, и через несколько минут трое воинов света стояли на земле, обдуваемые тревожный сумеречны ветром. – Ну и где теперь его искать? – Нервно спросил Али, понимая, чем миру грозит возвращение воина тьмы в лице полубога, сына Анубиса. – Пещера Конидии была разрушена практически до основания, сейчас она может быть где угодно. Солнце закатилось, я не знаю где искать. – Даже жрец Митры признал свое бессилие, а вот в зеленых глазах Мирины загорелся яркий огонек. – Браслет. – Видя непонимание в глазах спутников, девушка подняла руку, на которой красовался золотой браслет тонкой работы с кристально чистыми изумрудами, – Гутта подарил мне его еще во время турнира, эта вещь спасла нам жизни на краю света, быть может, он приведет нас к нему? – Нинурта внимательно осмотрел украшение, а затем, ни на что особо не надеясь, коснулся его посохом. Сначала ничего не происходило, но спустя пару мгновений из браслета вырвался маленький золотой огонек, быстро полетевший в сторону императорского дворца. – Скорее, за ним! – Воскликнула девушка, подбирая подол тоги и быстро следуя за магическим светом. *** Если бы у скелета были губы, Конидия растянула бы рот в зловещей, торжественной улыбке. Мальчишка долго сопротивлялся, но ее тьме удалось поглотить последние искорки сознания и заставить сына Анубиса снова подчиниться мраку. И вот теперь могущественный темный полубог вместе с ней открыл врата преисподней, что находились глубоко под императорским дворцом. Яркий алый свет прорвался сквозь каменные двери, уходящие под самый свод пещеры, что терялся в темноте и алых отблесках, а затем створки распахнулись настежь с диким, жутким воем. Еще до того, как Мирина с Али приблизились ко дворцу императора, земля содрогнулась так, что оба не удержались на ногах. Содрав при падении ладони, Мирина тем неимение быстро поднялась и побежала за золотым огоньком, что вел ее в императорский сад. Чуть не вскрикнув от ужаса, девушка скользнула за ближайшие кусты, утянув туда же бежавшего за ней юношу. Из дальней части сада полился красный свет, и на его ярком фоне, медленно двигаясь вперед, чернели жуткие силуэты, лишь отдаленно похожие на людей. – Армия мертвых, все-таки Конидия воспользовалась последним оружием. – Досадливо прошипел Али, понимая, что незамеченными им до входа в пещеру не добраться, а ведь именно там скрылся огонек. – Что дальше? – Это я у тебя должна бы спросить, избранный. – Нервно и немного резко проговорила девушка. – Ты или я в прошлый раз одолел Конидию. Иллиодоро в храме Митры просит помощи, так что придется тебе как-то отвлечь мертвецов. – Их там тысячи из-под земли лезут, как их всех отвлечь? – не понимая, что делать, Али отчаянно вцепился в волосы, наблюдая, как к саду сбегается личная гвардия императора. Мертецы, вступив в противостояние, буквально перемалывали лучших воинов, ибо мечи, стрелы и щиты были против них бессильны. – Свет. Вызови свой свет и привлеки их внимание, я проберусь в пещеру за сталактитами, будем молиться, чтобы они меня не заметили. – Прежде, чем Али сумел возразить, Мирина быстро двинулась вдоль кустарника, обходя открытую местность перед пещерой по большему полукругу. Лязг металла и крики людей зазвенели в ушах, но не могли отвлечь девушку от конечной цели, Мирина понимала, что кроме нее никто не сможет остановить сына Анубиса. – Гутта, борись с тьмой, пожалуйста. – Едва слышно прошептала девушка, буквально слившись с камнями возле багровеющего входа в пещеру, ей нужна была всего секунда драгоценного времени, чтобы проскользнуть небольшой отрытый участок пред первым сталактитом. Шанс дал Али, вырвавшийся из его груди луч света на мгновение ослепил мертвецов, выбирающихся наружу, и Мирина смогла проскользнуть внутрь, на несколько секунд затаившись без движений. Страх бурлил в венах, смешиваясь с острым чувством боли, что пронзала все тело при мысли, что тот Гутта, который столько раз спасал ее, заботился о ней, тот, что признался ей в чувствах, сейчас поглощен тьмой, и не ясно, сумеет ли она ее рассеять. Медленно и тихо, вымеряя каждый свой шаг, Мирина продвигалась вглубь пещеры, поражаясь тому, сколько же тварей таит в своей глубине это адское место. Зал, где находились разбитые темницы, вызвал холодную дрожь вдоль позвоночника, от чего-то она была уверена, что одна из этих стеклянных колонн, когда-то была тюрьмой и для Гутты. Закусив губу, Мирина напряженно обдумывала, что могло ждать ее внизу и как туда попасть, если единственный спуск вниз плотно забит толпой воинов Анубиса. Внезапно в одном из осколков, по которым в растерянности блуждал взгляд зеленых глаз, скользнул золотой светлячок. Благо его не заметили, и девушка прокралась следом за своим провожатым. Через несколько минут она попала в дальний угол пещеры, из которого было видно лишь часть зала, но красный свет здесь лился не из большого пролома в пещере, а из маленькой щели, куда даже она, с довольно хрупкой комплекцией и маленьким ростом с трудом бы поместилась. Решив, что выбора у нее нет и, сдув с лица смоляную прядь, Мирина начала осторожно ползти по проходу, больше напоминавшему трещину. Больно ударившись головой и несколько раз чуть не застряв, девушка вскоре увидела выход. Замерев на месте, Мирина с ужасом взирала на огромные распахнутые настежь каменные ворота, из которых беспрестанно текло подземное войско, а держали ворота открытыми два льдистых луча света, что вырывались из ладоней… Гутты. Быстро закрыв себе рот рукой, Мирина тихо всхлипнула, рядом с гладиатором стояло нечто, сокрытое драной тканью, и что делать дальше, девушка просто не знала. Щель, в которой она находилась, располагалась над землей довольно высоко, спрыгнуть незамеченной не получится, а привлечь к себе внимание раньше времени равносильно мгновенной смерти. Ей нужно было как-то дотронуться до Гутты, но идей не было, ровно до того момента, как она увидела скрюченного слугу в темном балахоне, подавшего тому, что осталось от Конидии, какую-то чашу. Проследив за тем, куда ушел слуга, девушка поняла, что он сейчас поднимается в верхнюю пещеру. Насколько могла быстро, Мирина поползла обратно и вовремя вернулась, как раз заметив, что горбун возится в ее углу с каким-то сундуком. – Вот же понадобилась эта шапка госпоже. – Ворчал слуга, вытаскивая из пыльного сундука нечто, похожее на голову собаки. Обратив внимание, что мертвые выходят из пещеры за углом, и их не будет видно, Мирина взяла камень и, быстро подскочив к горбуну со спины, ударила того по голове, с трудом удержав от падения, дабы не привлекать внимание громким звуком. Сняв чёрный балахон, перчатки и золотую табличку, судя по всему пропуск, из-за которого мертвецы до сих пор не разодрали этого представителя смертных, Мирина облачилась в украденное, прицепила табличку, взяла головной убор и сгорбившись, вся трясясь от страха, направилась к главному проходу. Мертвецы ее не тронули, они вообще не обратили никакого внимания, разве что чуть сдвинулись от края пещеры, чтобы она могла протиснуться сквозь их плотную массу против потока. – Наконец-то. – Хриплым звуком, едва ли похожим на голос, выдохнул скелет Конидии, беря из рук сильно согнувшейся девушки свою «корону». – Прочь. – В тот миг, когда Конидия отвлеклась на «голову Анубиса», Мирина резко выпрямилась и, подпрыгнув, повисла на шее гладиатора. Тот опустил совершенно чужой, полный злобы взгляд. Не раздумывая ни секунды, Мирина впилась в холодные губы поцелуем так, что свело скулы. Мгновение, и с яркой вспышкой гладиатора вместе с вцепившейся в него девушкой отбросило к дальней стене нижней пещеры. Вопль Конидии привел девушку в чувство. Гутта лежал с закрытыми глазами, а повернув голову, Мирина увидела, что Конидия с трудом удерживает норовящие закрыться ворота преисподней. Мертвецы, вышедшие последними, сменили направление пути и медленно приближались к ней. – Гутта, пожалуйста, приди в себя. – Роняя слезы на бледное лицо, шептала Мирина. Она еще раз коснулась губ мужчины на этот раз нежным, едва ощутимым поцелуем, и глаза гладиатора резко распахнулись. Последнее что помнил Гутта перед тем, как сознание поглотил мрак, была Мирина, упавшая в воду в заваленном доме, а первое, что увидел после — сверкающие отчаянием и надеждой его любимые изумрудные глаза. – Мирина. – Только и успел выдохнуть мужчина прежде, чем обострившиеся до предела инстинкты заставили его подскочить с земли, держа расцарапанную девушку на руках. Вокруг творился сущий ад, в прямом смысле этого слова, Конидии удалось оставить щель в воротах и их уже окружали мертвецы. Отправив девушку за спину, Гутта уже был готов кинуться на мертвецов голыми руками, как вдруг из ладоней полился яркий золотистый свет. Ничего не поняв, мужчина направил свет в сторону мертвецов, и те с громкими утробными звуками обратились в пепел. – Успели. – За светом последовал приятный женский голос, и рядом с Мириной прямо из воздуха появились женщина с мужчиной в белых и золотых одеждах. Гутта опустил руки, и в непонимании, как и Мирина, уставился на неожиданных гостей. Мужчина поднял руку, и последние попытки Конидии удержать открытыми двери в преисподнюю потерпели крах. – Митра… – в ужасе прохрипел скелет, обернувшись к четверке. Гутта приподнял брови, а в следующее мгновение в пещере появились еще двое, один высокий темноволосый мужчина, а вторым был Нинурта. – Что происходит? – Тихо спросил Гутта, пока двое неизвестных и Митра ставили печать на врата преисподней, сковав перед этим Конидию. – А происходит то, что на мой зов откликнулся сам Митра, Гелиус, если хотите. Но вместо того, чтобы пойти в одиночку, он позвал с собой греческого бога подземелий Аида, Плутона по-римски, и Афину. – Мирина, которая и так была на грани нервного срыва от всего происходящего, чуть не упала, но ее вовремя подхватил под руку Гутта, в чьих льдистых глазах снова сверкали нежность и потаенная любовь. – Раз Анубис не принимает тебя в загробном мире, жрица тьмы, это сделаю я, дабы больше не было проблем. – Не успела Конидия и вскрикнуть, как то, что от нее осталось, обратилось в серый пепел, который исчез в ладони Аида. После этого женщина с белыми волосами и золотым шлемом на голове обернулась. – Сынок! – всхлипнув, богиня подбежала к гладиатору и обхватила его за плечи, едва ли доставая мужчине до подбородка. – Я так понимаю, что Афина сейчас и двух слов от счастья не свяжет, поэтому расскажу я. – Поняв по лицам присутствующих, что двое сметных сейчас упадут от шока, а сын Анубиса будет долго искать челюсть по всей пещере, со вздохом проговорил Митра. – Десять тысяч лет назад, для устранения последствий титаномахии, нам пришлось обратиться за помощью к Египетским богам. Не только за восстановлением плодородия земли и мира смертных, но и для упокоения титанов. На переговоры отправились Аид и Афина. – Посмотрев в сторону мрачного подземного бога, который кивнул в знак разрешения продолжить рассказ, бог света вновь возобновил свою речь, – В общем переговоры состоялись, но Афина… вернулась на Олим в подавленном состоянии, а позже выяснилось, что… – Что я беременна, и не от кого-нибудь, а от Анубиса. – Оторвавшись от все еще прибывающего в шоке гладиатора и вытерев слезы с щек, проговорила Афина, перенимая эстафету рассказа. – Сначала я злилась, негодовала, ведь Анубис взял меня силой, даже пыталась мстить, но потом, когда родился ты, – голубые глаза Афины встретились с льдистыми глазами Гутты, – я ему все простила. Я была так счастлива, но счастье длилось не долго… В безлунную ночь тебя выкрали с Олимпа. Я искала тебя десять тысяч лет, но не могла дозваться, ты все это время спал. Сынок… – Снова всхлипнув, богиня сделала шаг назад, понимая, что слишком сильно шокировала взрослого мужчину, в которого превратился ее маленький мальчик. – Но я всегда думал, что Конидия… – только Гутта раскрыл рот, как почти тут же замолк, в его голове все слишком сильно запуталось и одновременно встало на свои места. Отсутствие детских воспоминаний из-за колдовского сна, странные вспышки света, огромное количество не пойми откуда взявшихся навыков и знаний, уж не от настоящей ли матери — богини мудрости. – Нет. Конидия лишь вырастила тебя во сне и поставила на службу к отцу. – Негромко добавил Аид, порядком недовольный всей этой ситуацией. – По рождению ты Олимпиец и наследник Анубиса в равной степени, но, как вижу, тебе милей земля. – Наблюдательно подметил Аид, покосившись в сторону Мирины, что постепенно начала отходить от шока. – Земля? – Непонимающе переспросила Афина, только сейчас обратив внимание на то, как ее сын нежно сжимает руку миниатюрной черноволосой девушки. – Сынок, ты не пойдешь с нами на Олим? – быстро поняв, что к чему, с грустной улыбкой спросила Афина. – Нет, не пойду. – Притянув к себе Мирину и обняв ее за талию, твердо произнес Гутта. Мирина слегка зарделась, чувствуя себя невероятно защищенной рядом с этим человеком с кровью бога. – Один раз сходить придется, если хочешь подарить бессмертие своей… хм, невесте… – Вмешался в разговор Митра, – нужно будет отвести ее к источнику жизни. *** Мирина с улыбкой вспоминала тот день, когда на Олимпе, в присутствии греческих, и египетских богов их с Гуттой навеки соединили вместе. Могла ли маленькая воровка из Антиоки представить себе подобное. Конечно же нет, но именно так и случилось, и это было настолько прекрасно, что след их любви сами боги оставили на небесах в виде двух звезд. Покачивая колыбель, прикрытую от яркого дневного света полупрозрачной занавесью, бессмертная зеленоглазая девушка мягко улыбалась, наблюдая за белокурым спящим малышом. Ее муж приводил в порядок дела в сенате, дабы через несколько лет сложить с себя все должности, которыми его щедро осыпала императорская семь после предотвращения конца света. Они хотели уехать в Грецию, на лазурный берег, поближе к исторической родине Гутты и открыть там лавку с ароматами и кузнецу. Подойдя к ненаглядной супруге со спины, Гутта осторожно обнял свое обожаемое зеленоглазое чудо, и, прикрыв глаза, в тысячный раз порадовался, что тогда, на турнире, его копье промахнулось.