эй, мугивара

К своему огромному сожалению, Крокодайл упустил момент, когда в его жизни что-то пошло не так, но зато мог точно назвать причины. Первая — это, конечно же, спасение пернатой задницы из тюрьмы; Крокодайл усиленно пытался отрицать, что действительно считал розового ублюдка едва ли не единственным другом — «Боже, как же ужасно звучит», — постоянно говоря окружающим и прежде всего себе: «Это исключительно ради выгоды!», но факт оставался фактом: благодаря невероятным усилиям, сложному плану и, очевидно, божьей помощи Дофламинго оказался на свободе, практически сразу же вступив в Кросс-Гильдию и параллельно занявшись своими старыми делами в подпольном мире, намереваясь как минимум наверстать упущенное. Крокодайлу пришлось набраться терпения: теперь это чудовище жило под боком, как когда-то очень давно, шаталось в своей вырвиглазной шубе и кошмарных очках, пугая подчинённых жутковатой улыбкой, и не собиралось себе ни в чём отказывать — это Крокодайл понял очень хорошо, когда зашёл в бассейн-купальню и узрел Дофламинго, закинувшего ноги на надувной матрас, развалившегося на ступеньках у бортика и распивающего из огромного бокала коктейль, на котором сверху в устрашающем количестве громоздилась клубника в сливках. Крокодайл криво усмехнулся — после тюрьмы хочешь не хочешь, а начинаешь ценить маленькие радости. Обычно он устраивался рядом на шезлонге и читал книгу или газету, перекидываясь с Дофламинго редкими фразами и мысленно подмечая, что, несмотря на проблемность, голова у того работала как надо — розовый ублюдок был действительно чертовски умён, работа Гильдии шла в гору, что пусть не до конца, но весьма неплохо компенсировало своеобразные мучения Крокодайла. …Второй оказался Багги — вернее, его потрясающее неумение выполнять простые задачи, вроде тех, когда нужно созвониться с поставщиками и договориться о цене; вместо же этого он, накрутив на денденмуши что-то непонятное, умудрился выйти на номер Мугивары Луффи, третьей причины, — и понеслось. Багги, даже слышать не желающий «соломенного идиота», без колебаний передал всё в руки подозрительно широко улыбающегося Дофламинго, который после висел на линии ещё четыре часа. А потом позвонил на следующий день. И на другой. Поначалу это вызывало некоторое беспокойство — всё же Мугивара был вроде как бывшим врагом, — однако со временем Крокодайл привык и порой стал слушать их разговоры, с удивлением и усмешкой подмечая, что эти двое в чём-то весьма похожи. Он даже собирался обсудить это с Нико Робин — в конце концов раз уж Дофламинго болтает с Мугиварой, может же он себе позволить похожую слабость? Впрочем, продолжайся всё так, было бы слишком просто, скучно, по мнению пернатого чудовища, — в один день, когда Дофламинго снова лежал в купальне, а Крокодайл в очередной раз разгадывал кроссворд, тот неожиданно пакостливо улыбнулся и пропел в трубку: — Эй, Мугивара, а ты знаешь, что Крокодайл тоже хотел бы с тобой поговорить? На другом конце послышались шевеление и чьи-то вздохи — у самого Крокодайла подозрительно дёрнулся глаз, и в голове возникла чёткая мысль, что надо бы уходить побыстрее. Однако было поздно — стоило ему почти встать с шезлонга, улитка уже издала знакомое «Ши-ши-ши!» Глаз задёргался сильнее. — Мугивара Луффи, — выдавил из себя Крокодайл, метнув испепеляющий взгляд в Дофламинго, любезно пододвинувшего денденмуши поближе. — Давно не слышались. — Кроки! — чужой голос звучал слишком радостно для человека, разговаривающего с тем, кто когда-то пытался уничтожить страну его подруги. Впрочем, может, Мугивара молча простил это, когда он помешал казни Портгаса? — Даже не верится, что это ты! Вау! — Мугивара явно был доволен и веселился не меньше, чем Дофламино, с явным интересом вслушивающийся в их диалог и время от времени поглядывающий на Крокодайла поверх очков, давя смешки. Вот ведь скотина. — Знаешь, мне столько нужно рассказать! Ты даже не представляешь!.. Следующие несколько часов Крокодайл был вынужден слушать буквально обо всём, начиная с опасных приключений, которые неугомонный Мугивара нашёл на свою резиновую задницу в стране Вано, и заканчивая восторженными воплями о том, «какую акулу мы сегодня поймали с Чоппером! Правда она его чуть не съела…» Крокодайл сжимал микрофон, многообещающе посматривая на ухмыляющегося Дофламинго, временами тяжело вздыхал, путаясь в ярких и порой бессвязных описаниях, в такие моменты чувствуя, как вся ситуация безумно утомляет его, а иногда замирал, ощущая становящееся более частым биение сердца: ему с трудом верилось в это, но выслушать с десяток долгих странных историй определённо стоило того, чтобы в конце услышать радостный хохот мальчишки — Крокодайл вздрагивал, чуть прикрывая глаза, и представлял себе эту картину, отчего-то видя смеющегося Мугивару Луффи среди дюн Сандоры, таким, каким он выглядел четыре года назад. Абсолютно счастливым и ещё немного по-ребячески беззаботным. Завершить звонок удалось лишь ближе к вечеру: Крокодайл немного скомканно попрощался, повесил трубку и, скрестив руки на груди, сердито уставился на Дофламинго: — Напомни-ка, почему я вытащил тебя из тюрьмы? — Ты соскучился, — Дофламинго тихо, непривычно искренне засмеялся, и Крокодайл замер, невольно вслушиваясь. Он всегда ценил такие моменты: это словно что-то интимное, очень личное, как вечера, когда Дофламинго немного нерешительно снимал свои очки, позволяя Крокодайлу осторожно прикоснуться сухими и горячими, как песок в Алабасте, губами к подрагивающим векам, прежде чем уложить чужую голову к себе на колени и закапать лекарство для снятия усталости, или когда Крокодайл разрешал застегнуть мелкие пуговицы на рубашке, повязать галстук — у Дофламинго это получалось на диво ловко и аккуратно, — приготовить кофе и завтрак; или же когда они оба сидели в полумраке чьей-нибудь спальни и потягивали вино, наслаждаясь старыми джазовыми мелодиями, тихо беседуя о своём. Крокодайл любил это, чертовски сильно любил. Но вслух только надменно произнёс: — Потому что твои мозги и связи весьма полезны. Для Гильдии в том числе. — Короче говоря, соскучился, — повторил Дофламинго, безумно довольный собой, а Крокодайл только тяжело вздохнул — и что с ним будешь делать? Спорить бесполезно — он всё равно читает его как открытую книгу, знает слишком хорошо, а Крокодайл просто помнит: и жизнь на свалке, и как Дофламинго убил второй раз в жизни — теперь ради него, — а после дрожащими руками зашивал уродливый шрам, рассёкший бледное лицо, смотря испуганными глазами сквозь разбитые стёкла очков, и их странный танец на заброшенном пляже: Михоук и Верго решили устроить бой где-то рядом с окраинами Северного Города, а Дофламинго притащил его к морю, долго болтал о какой-то ерунде, потом включил денденмуши-проигрыватель и, убеждая поначалу скептично настроенного Крокодайла, взял чужие руки в свои, принявшись двигаться в плавном ритме: привычно скалился, не затыкаясь ни на секунду, не стесняясь делать комплименты сомнительными танцевальным способностям Крокодайла, и время от времени жмурился, вслушиваясь в музыку особенно внимательно — а после тихо шепча что-то о матери и детстве, улыбаясь незнакомо печально. — Поболтаешь с Мугиварой в следующий раз? Дофламинго смотрел неотрывно, чуть склонив голову и щурясь на солнце, просачивающемся сквозь высокие стеклянные окна, будто кот. Крокодайл тихо фыркнул, закатив глаза, и, скрывая улыбку, проговорил: — Как будто я могу отказаться.

***

Наступала весна — Крокодайл впервые действительно обратил на это внимание, когда, читая новости на террасе и не спеша распивая кофе, заметил упавший на вазочку с печеньем изящный белый лист. «Слива цветёт», — рассеянно пронеслось в голове, прежде чем Крокодайл осторожно подцепил его пальцами и позволил забрать ветру, мгновенно унёсшему добычу в море. В последнее время всё, как ни странно, было спокойно, даже стабильно. Они покупали оружие, наращивали влияние и связи, нанимали новых охотников за головами; Михоук ежедневно тренировался с мечом, часто уходя до рассвета и возвращаясь ближе к ночи, Мистер Три носился туда-сюда с кучей бумажек, судорожно составляя бюджет на следующий месяц, Дофламинго и Багги исправно препирались минимум дважды в день — Крокодайл мог бы смириться, но эти двое определённо не умели ругаться тихо и не привлекая внимания; приходилось либо затыкать уши, либо идти разбираться — а последнее Крокодайл не слишком любил, потому что от такого количества красок и перьев в глазах сразу начинало рябить. Разговоры же с Мугиварой на удивление стали… помогать. Было в этом что-то расслабляющее — лежать, наслаждаясь ленивым течением времени, при этом слушая радостную, немного хаотичную болтовню мальчишки, делящегося каждой мелочью, показавшейся ему интересной; иногда Крокодайл отвечал — то есть говорил нечто большее, чем «ага», «хм», «вот как», — рассказывая о буднях в Кросс-Гильдии, временами жалуясь на бестолковость подчинённых, цены кофе и перепалки Дофламинго с Багги. Мугивара сосредоточенно слушал, реагировал, а на последнее неизменно говорил, что «Зоро и Санджи похлеще будут», и смеялся, смеялся, смеялся, заливисто и громко — Крокодайл любил его смех, напоминающий о собственной юности, полной надежд и мечт, воплощением которых Мугивара сейчас являлся для него, и в то же время боялся — он вспоминал розовую шубу, накинутую поверх трясущихся плеч, и порой задавался вопросом, всегда ли Луффи действительно весело. Дофламинго часто к ним присоединялся: вваливался в комнату, плюхался на соседний лежак или кресло, просто возмутительно бесцеремонно — но Крокодайл не то чтобы жаловался. Он понимал, как начинаешь относиться к общению после тюрьмы, даже если твои собеседники — старый ворчун и чокнутый мальчишка. — Минго, — однажды голос Мугивары прозвучал подозрительно строго. — Пообещай больше не захватывать чужие королевства, ладно? Смесь эмоций в этот момент на лице Дофламинго была бесценна — Крокодайл, не сдержавшись, прыснул в кулак: — Расслабься. Он и мне это говорил. — И я был абсолютно серьёзен! Раздались одобрительное мычание и улюлюканье, Крокодайл был вынужден зажать рот рукой — брови Дофламиго по-прежнему находились очень высоко, а очки даже немного сползли с носа. — Луффи, скажи, чтобы Минго вёл себя хорошо! Несмотря на то, что вторгнувшийся в их разговор четвёртый участник задыхался от смеха, пока Трафальгар возмущался на заднем фоне, говоря что-то вроде: «Я не это просил передать, тупица!», Крокодайл смог узнать в нём Усоппа. Тихое хмыканье сорвалось с губ, и он не без удовольствия заметил, как взгляд Дофламинго стал крайне недовольным. «Очаровательно». — И добавь, что его чёртовы очки!.. Честно говоря, Крокодайлу было любопытно, что ещё скажут бесстрашные Мугивары, но, к несчастью, связь прервалась — должно быть, Трафальгар забрал денденмуши, а может, просто вошли в очередную странную зону на Гранд-Лайне. Дофламинго что-то проворчал себе под нос и хмуро уставился на Крокодайла, но тот уже подошёл ближе и, широко ухмыльнувшись, приложил палец к чуть обветренным губам: — Теперь я, кажется, знаю, на кой чёрт освободил тебя, — он с наслаждением заметил, как чужие кончики ушей едва заметно покраснели. — Давно не видел Донкихота Дофламинго таким растерянным. Крокодайл отстранился и, чувствуя себя по меньшей мере победителем, удалился из комнаты, с довольной улыбкой слушая сдавленные ругательства, летящие вслед. Настроение было поразительно приподнятым.

***

Он цедил эспрессо, когда солнце медленно восходило, а Дофламинго практически бесшумно опустился на траву рядом, держа дымящуюся кружку с чаем. — Стало гораздо теплее, ты заметил? Крокодайл сделал глоток, морщась, думая о том, что всё-таки малость переварил, и бросил взгляд в сторону, едва заметно дёрнув уголком губ: Дофламинго был без очков — они небрежно болтались на воротнике свободной рубашки, отбрасывая солнечные блики, — в клетчатых брюках, а его отросшие волосы не были привычно уложены и обрамляли угловатое лицо светлыми мягкими прядями. Поразительно расслабленный. Крокодайл не уверен, что кто-то ещё видел его таким. — Ну, апрель, как-никак. Дофламинго открыл рот, уже намереваясь ответить, но в итоге лишь тихо хмыкнул, и они замолчали — несмотря на то, что болтать тот обожал безмерно, в присутствии Крокодайла умел наслаждаться тишиной, вслушиваясь в дыхание, шёпот ветра и редкое-редкое чириканье птиц. Им было комфортно вдвоём — а в последнее время стало ещё лучше; Крокодайл не был уверен, дело ли в странных телефонных разговорах с Мугиварой, вошедших в жизнь неожиданно, но быстро успевших стать незаменимой частью, или… нет, «или» быть не может, Крокодайл уверен. Мальчишка, излучающий энергию и явно находящий какое-то своё удовольствие в общении с бывшими врагами, определённо повлиял на них, а окончательно Крокодайл понял это, когда Михоук, пряча лицо за огромной кружкой, тихо проронил: «Ты стал чаще улыбаться». Улыбаться. А Дофламинго — грустить. Вероятно, могло показаться странным, что Крокодайл тихо радовался такому про себя, но это был Доффи, что объясняло всё. Он подолгу беседовал с Мугиварой, часто вместе с Крокодайлом, порой один, ухмылялся, язвил, временами слушал с нисхождением, изредка поддавался порыву, принимаясь запальчиво спорить или обсуждать что-то с непомерным энтузиазмом, но после, обычно вечерами, Крокодайл стал замечать, как тот сидит один, хмурясь, закрывая глаза ладонями или книгой. Уголки губ Дофламинго опускались, а Крокодайлу нравилось подходить и целовать его в них, а затем, не обращая внимания на все протесты, заключать Дофламинго в объятия. — Давай сегодня наперегонки? — он прервал поток мыслей Крокодайла, с тихим стуком отставив чай в сторону и, осклабившись, посмотрел на него. — Погодка сегодня на редкость подходящая. — Сейчас? — бровь Крокодайла непроизвольно выгнулась. — А почему бы и нет? — вполне решительно произнёс Дофламинго, выудив из кармана вторые очки. — Утром и вечером самая красота, ты же знаешь. — Ещё ночью. — Да, но для неё пока холодно, — Дофламинго сморщил нос, капризно мотнув головой, а Крокодайл только вздохнул; ему не слишком хотелось вставать с насиженного места, особенно, когда он так уютно устроился между плетёным креслом и тумбой среди мягких подушек, но всё же, несмотря на все недостатки, перспектива полетать с Дофламинго была весьма заманчива. Крокодайл задрал голову, позволяя ресницам ненадолго опуститься, а слабой улыбке — промелькнуть на губах: он словно уже чувствовал кожей прохладный ветер, зябкость, проходящуюся по телу, когда Дофламинго, хохоча, пролетал сквозь дым и туман, увлекая его за собой, спасительные солнечные лучи, согревающие до самого нутра, вкушал умиротворение и полную тишину, царившие над облаками, подрагивал от адреналина, прошивающего всё тело, стоило Дофламинго без всякого предупреждения стремглав броситься вниз к сверкающей морской глади, молча приглашая принять участие в этой сумасшедшей гонке. Крокодайл никогда не отказывался. — Ладно, — он наконец распахнул глаза, с лёгкой усмешкой поглядев на раскачивающегося от нетерпения на мысочках Дофламинго. — Тащи сюда свою шубу… И мою захвати! — едва успел крикнуть Крокодайл вслед, когда тот уже скрылся за раздвижными дверьми, — что ж, иногда этот придурок был слишком нетерпеливым. Крокодайл допил кофе, положил набитый под завязку портсигар вместе со спичечным коробком в карман, будучи уверенным, что под конец они обязательно остановятся на каком-нибудь высоком выступе, возвышающемся над синим-синим морем, плавно переходящим в океан, и тогда он обязательно сможет не торопясь покурить, пока Дофламинго будет болтать ногами и языком. Они непременно поспорят о сущем пустяке, розовый ублюдок попытается спихнуть его в море, Крокодайл же не останется в долгу и мстительно иссушит часть перьев на шубе. А ещё они возьмут денденмуши и позвонят Мугиваре — услышат, как звенящий от смеха голос разрежет утренний воздух, уловят шум волн, трёп других членов команды и ворчание Трафальгара, который со своими товарищами, кажется, по-прежнему был в альянсе. И всё будет хорошо. — Готов? Крокодайл обернулся, видя Дофламинго, уже одевшегося потеплее, нацепившего лётные очки и недоразумение из перьев и придирчиво осматривающего его шубу, кое-где отряхивая. — Более чем. Всё в порядке? Дофламинго поднял голову — сквозь полупрозрачные стёкла авиационок яркие голубые глаза смотрели внимательно и слишком уж проницательно, и Крокодайл невольно поёжился: хоть он и стал гораздо чаще, даже больше, чем в детстве и молодости, видеть чужое лицо полностью, всё равно по-прежнему иногда зависал, ощущая, как грудь полнится сладостными волнением и чем-то плохо знакомым, но очень приятным. Дофламинго широко улыбнулся без тени притворства. — Великолепно. Я настроен на долгое путешествие сегодня, — он подкрутил какие-то винтики по бокам очков, регулируя размер, а затем, более не говоря ни слова, разбежался и с протяжным восторженным — нечасто Дофламинго себе такое позволял —криком сиганул вниз, впрочем, уже спустя пару секунд взмыв вверх, цепляясь блестящими в ярком свете нитями за облака и махая Крокодайлу рукой. Тот лишь ухмыльнулся — а затем медленно-медленно выдохнул, прежде чем обратить часть тела в песок и, поддавшись порыву ветра, подняться выше, чтобы скорее полететь за уносящимся вперёд Дофламинго, время от времени выписывающим замысловатые кульбиты, бросая — он даже издалека видел — вызывающие взгляды на Крокодайла — мол, сделай так же или лучше, если можешь. «Ну каков позёр», — мысленно закатил глаза Крокодайл, думая, что уже сомневается, чьё самомнение — пернатого засранца или императрицы пиратов — раздуто больше, однако практически сразу же отбрасывая эти мысли: подождёт, как и всё остальное. Сейчас у него есть только необъятные небо и море — две противоположности и отражения друга друга, — чистейший воздух, очередная гонка, неприлично счастливый Дофламинго, кажущийся невероятно свободным среди мириад облаков и бледнеющих на фоне розовеющего неба звёзд, и странная надежда, робко зарождающаяся где-то глубоко внутри. А большего Крокодайлу и не надо.