Мавкины рассказы

      Чу, смех девичий по лесу прошёлся. Видать, какая местная балуется. «Ох и задам ей, коли встречу. Чтоб от службы не отвлекала» — подумал Богатырь и путь продолжил. Всё прямо шёл да не сворачивал. Справа плач привиделся. Прыснул воевода. — «Вот бедовая! Никак потерялась.» Хотел было свернуть, помочь в несчастьи. Да негоже это дело службу бросать. Сначала как велено чудище одолеть, а потом и девкам помочь окаянным. Не свернул. А плач прекратился также скоро, как и зачинался. Воевода хмыкнул: опять шалости. А болото приближалось. И тишину вновь нарушили. Уклонился богатырь резко вправо, услышав в стороне другой как совсем близко босыми ногами по мокрой траве прошмыгнули. Да никого так и не увидал. Под крепкой броней прошлась волна мелких мурашек. Хоть и виду не подал. Остановился. «Что же за чудище такое чудное народ тиранит? Уж не болотник ли разбушевался. Так мы его успокоим…» — подумал богатырь да плавно меч обнажил свой ратный. Ни один бой вместе прошли. Ни одного противника уложили на Мать-сыру землю. Сердце заколотилось, тотчас бы из грудей крепких выпорхнуло. Да не положено бояться. Прошёл он сквозь заросли осоки и замер точно каменный. Меч доблестный едва не уронил, когда перед глазами увидал девицу. Рубахой ей служили волосы цвета луны небесной, ниспадали они до самых колен. «Вот бесстыжая!» –подумал он. Но лишь глаза заметил и слетело словно птица чудная с губ: — О, Сварог небесный, как прекрасны! Что ни словом сказать, ни пером ни описать… — очаровала глубина та, что крылась за зелёными омутами её.             Стоило рукой взмахнуть, как разом преобразилась, на глазах богатырских облик иной приняла. Увидел в ней свою зазнобу он, что зимою прошлой от тяжкой хвори слегла. Мотнув головой, дабы морок стряхнуть колдовской. А девица медленно приближалась, руки тянула, да подхихикивала. А богатырь, точно зачарованный красотой, сделать ничего не мог. Меч верный уж хозяина оплакивал, в землю воткнутый. Воин, сам того не ведая, шёл за девицей сплошь нагой. Та рядом оказалась, шею рученьками белыми обвила да губами влажными приложилась. Долго так, сладко, жадно точно путник к лоханке с водицей после долгой дороги. Напрочь забыл воевода зачем пришёл сюда. Улыбался котом довольным, прижимал ее к себе, руками сильными по спине гладил. А голова его тем временем пустовала. Ни мыслишки не промелькнуло. Словно забыл как это делается. И весь ею одной занят. Ног болотная жижа коснулась да затягивать начала. Но до конца так не понял воин, что ко дну шёл. А когда и осознал, то поздно было. Девица вслед ему с берега смотрела уже и хохотала звонко. Эхом разносился смех да камыши колыхал.       А лицо вмиг поменялось. Глаза не по-человечки загорелись, кожа зеленовато-прозрачными чешуйками покрылась, а во рту клыки виднелись точно у чудища морского. Лишь за секунду до смерти своей неминуемой понял богатырь за кем гнался в болота, что жило да народ кошмарило. Понял на ком вина за гибель мужиков местных. И тотчас толща болотная накрыла с головой. И был таков. — Ой, Мавка, ну и истории у тебя! Весь день пройдет пока слушаешь. — перебирая меж перстами свирель тростниковую, мечтательно прощебетал юный беловолосый Лель, откидываясь к стволу толстенному. — Уж больно ты складно рассказываешь, да и голосок такой сладкий. Недаром все местные заслушиваются. — Это тебе не овечек пасти, — ухмылялась дева морская, с крепкой ветки свесившись головой вниз. Волосы ее рассыпчатые легли поверх кудрявой шевелюры пастушка, словно убор головной заморский. Посмеялась. — Дар у меня, не каждому подвластен. — Но и не одной тебе дан. Сёстры-то не хуже умеют. А уж у старшей вашей и голосок очаровательней. — Подумаешь! — фыркнула недовольно и по стволу словно ленточка девичья спустилась в траву высокую. Села рядом с другом верным, шею тонкую рученьками обвила, губы в миллиметре от щеки розовой замерли. Шепнула заигрывающе. — А я рассказываю занятнее. — Чертовка, и не поспоришь тут. — видно, пытался сын Лады воспротивится, да не вышло у него. Отложил свирель любимую за поясок, лицо повернул к ней, дабы губами соприкоснуться. Да только обдурила его Мавка-подружка. Отпрянула вмиг и засмеялась заливисто, что все овечки пасшиеся таращится стали, травки быстрее дожевываю. На небо розовеющей глянул Лель. Прищурился, дланью длинной прикрывшись. Заговорил досадливо: — Солнце клонится уж, пора мне, а то маменька моя небось заждалась. А тебе охоты удачной, Мавушка. — шутливо щелкнул деву по носику ее вздернутому, словно братец сестру младшую, поднялся на ноги, закружился вокруг себя несколько раз да испарился. И не было вовсе будто.       Мавка вздохнула и поднялась с земли, отряхивая от пыли серой зеленоватый наряд особый. Чуть шаг сделала, беду почуяла. Присутствовал кто-то рядом из человеческих созданий. Выпрямилась гордо, руки на груди скрестила и молвила громко: —Эй, молодец светлый, а ну покажись!       Из-за дерева вышел в то же мгновенье юноша славный, едва ли видом ее саму старше. Волосы златом розоватым отливали, кафтан весь дорого расшитый, а на поясе меч виднелся. Не из простых был. Уж не новый ли богатырь? Усмехнулась дева морская. О ствол облокотился юноша, улыбнулся всеми зубами своими необычайно белыми и спросил: — Одна ли девица гуляет? — Уж не жертву ли новую принесло? — А ты вопросом мне не отвечай, чудо-юдо. Отвечай по существу. Кто такая будешь и что в поле делаешь? — посерьёзнел некогда заигрывающий тон, напряглись все мышцы. А Мавка спокойна, даже весела оставалась. Всё смеялась да глазками хлопала. — Что ж ты бранишься, молодец? Какое же я чудо-юдо? Кто я спрашиваешь, а сам уж ответил. Всё знаешь, выходит? — Смеёшься, чудище болотное? Ну сейчас не до прибауток будет, коли меч оголю. — рука смелая его легла на рукоять золочённую, а брови темные мигом к переносице спустились. Не шутил. Но и не таких обходила. — Грубый ты для юноши знатного. Меч оголишь? Так, может, что другое покажешь? — делая шаг к нему, Мавка улыбки не снимала. Озадачился храбрец поначалу. А следом меч достал полностью и к горлу чудной девицы приставил. — Ты мне играй. Воеводу моего почём сгубила? — в глаза прямо смотрел, не страшился. Отражение своё в омутах голубых, небесных, отыскала и опустила взгляд на меч начищенный. И там появилось лицо ее словно в озере кристальном. Хмыкнула и один уголок губ наверх пополз с интересом. — Воевода твой? А мне как знать, что тварь неземная с ним сделала? Сама я еле от него сбежала. В поле осела, устала. Ох, и нелегкий путь вышел мой! — нарочито всплакнула, не поднимая глаза. Потупился на ресницы белёсые юноша, пуще нахмурился. О чем бормотала, чертовка? — Что за путь у тебя? Куда спешила? — Не узнал меня… Негоже это. — А почем я узнавать тебя должен, ты, чай, мне ни друг, ни сестра родная, ни суженная-нареченная. — край лезвия зеркального ближе к молочно-белой коже туго натянутой стал. Сглотнула. — Ни суженная… вот ты значит как? Забыл, выходит… — печальней голос стал, надломленней. Приложила обе рученьки побледневшие к груди и глаза наконец к небу увядающему подняла. Вздохнула тяжко. Взглянула наконец в самые очи светлые юношеские. И рука его с мечом опускалась всё ниже. — Что… делаешь со мной… колдовство это… не верю… уб… — не договорил он. Губы влажные ближе стали. Впились так хищно и дерзко. Руки на шею легли, притянули вниз, к себе. Отстранилась, не снимая взгляда зеленоглазого. Заговорила вкрадчиво, нежно. — Я невеста твоя, Николушка. Не признал? — Не… вес… та… — словно заговоренный вымолвил он и осекся. Замотал головой. Оттолкнул девицу. — Не невеста ты мне! Не позволю околдовать! Не попадусь в сети! — меч взлетел. Ведомое хозяйской рукой острие затанцевало в воздухе. Мавка шагнула в сторону и за спиной оказалась. Зашептала на ухо, сжимая ладонями плечи широкие. — Какие сети, Николушка?! Что за невесть болтаешь? Я невеста твоя, нареченная. Признай же меня, любимый! — как молитву заговорила, срываясь под конец с нежного и чарующего голоса на резкий и хрипловатый. Этим и выдала. — Ах ты, волочайка зеленая, надурить вздумала? Да я тебе! — развернувшись резко лицом, швырнул молодец девицу чудную в толстый ствол дерева. Накрыл собой да мечом прижал ей плечи, чтоб не сбежала. Взгляд голубых глаз переменился, стал мрачным и страшным. Оттого, что не понимала: как расколдовать себя смог, как чары пали так быстро? Дернулась. — Стой, пока худо не стало! Стой, кому говорю. — сильнее вжал ее в дерево, впечатав одну ладонь у самого лица красивого, женского. Вот только красота вся на задний план отошла после попытки ее. — Говори, тварь морская, куда воеводу моего дела? — громче прежнего гаркнул он. Зажмурилась. Едва не расплакалась. Влажно блестящими глазками хлопнула и уставилась непонимающе. — Не знаю я, не знаю где воевода твой… Пусти меня, молодец знатный, — взмолилась она, на луну белеющую поглядывая. И вопросила пуще прежнего. — Домой мне нужно, папенька-маменька волноваться будут. — уже не дергалась, не пыталась вырваться, словно другим человеком на миг снова стала. Только жалостливо смотрела на молодца и прерывисто дышала. — Ты невестой моей нареклась, а теперь к папеньке-маменьке? — усмехнулся толи над ней, толи на собой и слегка отпрянул. Этим и воспользоваться хотела, да быстро юноша осознал и снова вплотную прижался. — Думаешь, в ход не пущу? — лезвие у самого горла оказалось, ещё движение и первая кровь покажется. — Ой, молодец, да правду я говорю. Правда невеста. Но вижу не мой ты жених, мой Николушка нежен, ласков, сын царский, а ты разбойник лихой. Вон как угрожаешь! Мой бы слабой девице не стал бы меч приставлять к горлу. — жмурясь, проговорила мелодично девушка, царапая ладони о шершавую кору дерева позади себя. Задумался молодец. — Сын царский? В наших землях один сын царский. Я. А ты лукавить снова вздумала! И поплатишься за это. — сделал шаг назад и завёл меч за спину, целясь для удара. Девица тут же на корточки присела, едва освободилась от плена его, и собиралась снова чары в ход пустить. Да не успела. Громогласный крик по округе прошёлся, человеческие создания не слышали такого, только как ветер завывал и с ног сбивал ощущали. А жители подводные четко различали слова сказанные. Молвил голос: — Агаааааффкааааа! — ее родимую звал Князь болотный. Не к добру. Не звал мавок он по имени. Натворила чего? Разумеется, натворила. И не одно за целый-то день. Выбор встал: на гибель верную от рук молодца остаться, или на гнев Князя пойти? А пока думала, едва удерживаясь на ногах, юноша вымолвил: — Твоих рук дела чертовщина? Но дева лишь пальцами щелкнула и внезапно взявшимся из ниоткуда водоворотом в поле унеслась, оставляя на память воздушный поцелуй своему новоиспеченному врагу. Как ни бывало. Бросив меч о земь, зарычал Николай, сын царя, волком. Не поймал чудище, не узнал что с воеводой. Плохой он царевич. Не справился.