Инсомния

— Что ты себе позволяешь, Джинко? — злобный исподлобья взгляд разъедает глаза цвета сиреневой космеи.       На деле же за этой напускной враждебностью стоят замешательство и стискивающий гнетущими оковами ужас. А если копнуть глубже, то можно найти крохи интереса и смущения. Неужели где-то в глубине души, Рюноске Акутагава, один из самых опасных и безжалостных членов мафии, смущен? К сожалению, бледная фарфоровая кожа выдает его с потрохами. Румянец разливается по яблочкам щек, не давая ни единого шанса скрыть истинное положение дел. — Тебе что-то не нравится, Акутагава? — ухмылка на губах Накаджимы настолько грязная, что хочется помыть ему рот с мылом. Засунуть пенящийся кусок и елозить им внутри рта настолько долго, пока этот бесстыжий тигр не начнет задыхаться. До момента сиплых, прерывистых вздохов, до неистовой хрипоты, до испуганно распахнутых глаз, отражающих угрюмое, с ненавистным румянцем лицо Рюноске.       «А потом вытащить и, пока он будет жадно хватать воздух, оттрахать этот поганый рот пальцами».       «Что?» — Да, Акутагава, что? — Ловкий язык пошло скользит по нижней губе, тощие ноги стискивают бедра брюнета, не давая пошевелиться, — не притворяйся, что не хочешь этого.       Рюноске нервно сглатывает и кладет ладонь на худое колено, ерзающего на нем парня. Взгляд Накаджимы пронизывает до самых костей, заставляя вестись на провокацию. Стройный, в чёрном платье и белом фартуке с оборками. Накрахмаленный кусок белой ткани с чёрными шёлковыми лентами прикрывает серебристую макушку. Неожиданно, но этот наряд выгодно подчеркивает тонкую талию и общую хрупкость парнишки. Выглядит крайне нежно, если бы не явно напрашивающаяся, наглая рожа. Не отводя порочных фиалковых глаз с непроницаемого лица брюнета, Накаджима усмехается и медленно расстегивает пуговицы на платье, обнажая бледность плоской груди. Затаив дыхание, Акутагава следит за каждым плавным движением. Грудная клетка выглядит как изысканный мрамор, который хочется опорочить кроваво-красной россыпью засосов. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, брюнет приподнимается и, словно магнит, тянется к белоснежной шее. Пробует на вкус, сначала языком, манящую, слегка солоноватую от крохотных капель пота, кожу. А потом вгрызается острыми клыками, совершенно не щадя Ацуши. С приоткрытых губ срывается протяжный стон, пальцы, с острыми, тигриными когтями, впиваются в плечи, покрытые черной кожаной тканью плаща. Рюноске шипит змеёй в выпирающий холмик кадыка, после стискивая его зубами. Облизывает. Вновь тянет тонкую кожу. Опускается к ключицам. Мешает мягкие поцелуи с грубыми укусами, создавая уникальный, неистово пьянящий Ацуши, коктейль. Пепельноволосый сладко стонет и погружает пальцы в тёмные волосы Акутагавы. Багряные бегонии игриво расцветают на местах, где побывали губы Рюноске. Брюнет яростно, до побелевших кончиков пальцев, сжимает упругие ляшки под подолом. Ладонь следует выше, вскользь царапая чувствительную кожу на внутренней стороне бедра. Ацуши слегка дергается, трется промежностью о напряженный орган, скованный узкостью чёрных брюк. Тонкие пальцы пылко хватают белые кончики тёмных волос, заставляя брюнета оторваться от росписи кровавыми подтёками желанной шеи. Металлически-серые глаза впиваются в яркую сирень, Накаджима наклоняется к поджатым губам, оставляя неприлично малое пространство между ними и тихо шепчет. — Чего ты хочешь, Акутагава? — Снова эта похабная ухмылка растягивает губы пепельноволосого. Жар дыхания, кажется, вот-вот сожжет дотла Рюноске, оставив после себя лишь горстку пепла. — Отсоси мне, — хриплый шёпот скребёт манящие губы, которые в ту же секунду стирают расстояние между ними. Этот порывистый поцелуй будоражит внутренности, заставляет толкаться бедрами в промежность сидящего сверху парня. Член уже ноет, требуя внимания, в яйцах звенит и тянет. Акутагава с несдержанным рыком отстраняет от себя парня и властно надавливает ладонью на пепельный затылок. — Я сказал, отсоси мне, Джинко, — глаза затягивают опасные тёмно-серые тучи, если Ацуши не послушается, бури не миновать. Блондин послушно, не разрывая зрительный контакт опускается ниже. Тонкие пальцы умело проходятся по ширинке и освобождают напряженный член. Холод фаланг смешивается с пылающей плотью, Рюноске издаёт несдержанный вздох. — Вот значит какой ты здесь, Акутагава, — очередная сахарная улыбочка, — такой мокрый, ничего, я почищу.       Мокрый язык аккуратно касается головки, истекающей прозрачной жидкостью. Ацуши усердно слизывает каждую капельку с напряженного органа. Проходится языком от самого основания, вдоль всего ствола, вновь возвращаясь к соблазнительно краснеющей головке. Оттягивает тонкую кожу зубами, отчего Акутагава слабо морщится и сплетает пальцы с черными лентами на форменном чепчике. — Аккуратнее, Джинко, — хрипло шипит Реноске, выпуская колючие плети Расёмона. Длинные полоски ткани цепляются за легкую ткань подъюбника, оголяя призывно оттопыренные бедра. Безжалостно разрывают нижнее белье, отчего Ацуши подмахивает задницей и пошло ухмыляется. — Настолько невтерпеж? — игривый прищур целится точно в самое сердце. — Не отвлекайся, — Акутагава надавливает на серебристый затылок, заставляя Накаджиму вновь вернуться к вылизыванию напряженной плоти.       Хлесткая лоза легонько царапает бедра цвета молока и поднимается вверх. Хватая светлые пряди, Рюноске отстраняет Джинко от своего члена. Тонкая нить слюны тянется от приоткрытых губ к головке. Самый длинный локон наматывается на кулак, а чёрные плети обхватывают собственный член. Брюнет вновь насаживает рот парня на возбужденное и заметно уплотнившееся достоинство. Накаджима сдавленно всхлипывает, но послушно принимает член. Пелена желания туманит и сглаживает блики в серых глазах, Акутагава грубо толкается, вбиваясь в мокрую дырку по самые яйца. Чавкающие звуки, глухие всхлипы, белеющие кончики пальцев, стискивающих узкие бедра брюнета, искрящиеся капли слюны, стекающие по острию подбородка — от самого вульгарного в мире зрелища кажется, будто член наливается кровью еще сильнее. Хотя сильнее, чем сейчас, просто невозможно. Тёмные полоски отпускают возбужденный орган и выскальзывают изо рта. Ацуши отстраняется и судорожно хватает ртом воздух в отчаянной попытке надышаться, пока Акутагава снова не заткнул его членом. Черные щупальца тенью сползают вдоль талии к развратно выпяченной заднице и настойчиво толкаются в кольцо мышц. — Расслабься, — глаза Рюноске надменно сужаются, когда полоски ткани плаща проникают в желанную дырочку, подготавливая ее для собственного члена.       Ацуши судорожно кивает и приподнимается выше, устраиваясь на стройных бедрах брюнета. Длинные пальцы впиваются в точёный подбородок, властно притягивая Накаджиму за жарким поцелуем. Язык Рюноске настойчиво раздвигает зубной ряд, проникая вглубь рта, с дикой жадностью исследует каждый потаённый уголок. Хлысты Расёмона настойчиво двигаются внутри, раздвигая тесные стенки. Акутагава ногтем цепляет напряженные соски, скрытые тонкой тканью униформы горничной. Несдержанный стон срывается с блестящих от слюны губ Накаджимы и тает, оказываясь в жерле рта брюнета. Ацуши порывисто выгибается, позволяя черным плетям проникнуть глубже, а жадным губам впиться сильнее. Парнишка уже дрожит от неконтролируемого возбуждения и слегка отстраняется. — Вставь мне уже, — милейший румянец расцветает на бледных полях щек. — Ты слишком много себе позволяешь, Джинко — высокомерный тон, но в глазах плещется дикая жажда. Жажда натянуть этого наглого тигрёнка по самые яйца и оттрахать до унизительной мольбы в глазах.        Наперекор своим словам, Акутагава лёгким взмахом руки приказывает послушным плетям освободить заполненную дырочку и приставляет головку ко входу. — Садись, разрешаю, — легкий толчок бедрами, влажная головка давит на чуть расслабленное колечко ануса, вести себя сдержанно удается ценой величайших усилий.       Но эти усилия стоят блеска, полного вожделения, в фиалковых глазах. Стоят нервно сжимающих острые плечи, до бледности в кончиках, пальцев. И самого блядского стона, эхом проносящегося по комнате, когда Ацуши покорно опускается на твёрдый член. Тесно. Внутри до ужаса тесно, несмотря на импровизированную подготовку. Акутагава тяжело дышит и горячо толкается вглубь, входя на полную длину. Едва выдержав короткую паузу, под аккомпанемент сладких всхлипов-полустонов, он начинает вбиваться в горячую дырку. Острые ноготки тигрёнка неистово царапают спину, хоть и сквозь плащ, но следы однозначно будут. — Тише, — злобно шикнув, Рюноске вновь выпускает плети Расёмона. Длинные тканевые стебли обвивают и без того истерзанную шею Накаджимы. Затягиваясь смертельной петлей, концы плети заползают в приоткрытый рот блондина. Стонов больше не слышно, глаза испуганно распахнуты, но это не останавливает Акутагаву от дикого желания иметь Джинко во все дырки. Рюноске неистово вбивается в задницу сидящего на нём парня, до синяков стискивает ляшки. Смертельный галстук вокруг шеи неумолимо затягивается. Плети почти нежно обхватывают влажный язык. Лихорадочные попытки втянуть носом хоть каплю заветного воздуха. Пальцы, до боли стискивающие плечи. Паника мелкими бисеринками рассыпается по стеклу ужаса в фиолетовых глазах. Рюноске хотел бы навечно застыть в этом головокружительном моменте. Не выйдет. Плотное колечко мышц настойчиво пульсирует, сильнее сжимая возбужденную плоть. Крупная дрожь разрядами проносится по телу Ацуши, и он изливается, пачкая черный подол платья изнутри. На ткани проступают заметные мокрые пятна. Акутагава почти сходит с ума от этого зрелища и кончает внутрь горячей дырки.       Рюноске открывает глаза. Тяжелое дыхание вперемешку с удушливым кашлем. Темно. Палец задевает сенсорный экран. Три двадцать ночи. Глаза расширяются от гнева, когда брюнет переводит взгляд вниз и видит мокрое пятно на причинном месте. Судя по всему, он вернулся со сложного задания, которое отняло все силы, после чего уснул прям в одежде на заправленной кровати.       «Какого, блять, чёрта это было?»       Раздражению нет предела, оно несется на дикой скорости по дорогам вен, заставляя Рюноске трястись от злости. Акутагава в ужасе сдергивает с себя брюки с нижним бельем, швыряет плащ и белую рубашку прямо на пол. Нужно сходить в душ, успокоиться.       Крупные капли обжигают бледную кожу. Сперма вместе с пеной смывается в водосток. А вот ядовитая злость уходить не планирует. Костяшки в бешенстве врезаются в белую кафельную эмаль, оставляя смазанный кровавый подтёк.       «Я больше никогда не буду спать»