***
День проходил особенно увлекательно. Велись бесконечно-длинные разговоры о том, о сём, о прошедшем и будущем. Эти двое оказывали на друг друга положительный эффект, ведь Бальса узнавал много нового, находясь под покровом комфорта и спокойствия, пока Альва вспоминал чудесные года юношества, когда главной мечтой была работа учителем. Вечер приятно смягчал мысли... В те далекие двадцать лет предложение просвятителя молодых умов казалась невероятным геройством, сверху покрытая прекрасными замыслами, о повышении в карьере и хорошом статусе в купе с уважамой должностью. Однако годы стёрли мечтательные порывы, а наука забрала молодого с головой. Смотря на невероятно активного, любознательного и весёлого Луку, вспоминались те чудесные дети, весело кричащие «Здравствуйте!», когда в кабинет заходила учительница с молодым студентом... Бледная рука ложится на макушку мальчика, трепет её, а после легко скатывается на выгнутую из-за широкой улыбки щёчку. Радость и солнечность маленького всезнайки не могла не заражать. На душе становилось так же хорошо, а душевно ты молодеешь на несколько лет, мысленно возвращаясь в небольшой приморский городок, где шум прибоев был мелодией каждого дня, а влажный воздух хорошенько просаливал изнутри. Именно этот городок ассоциировался с лёгкой жизнью, добрыми соседями и отзывчивыми жителями. Каждый взгляд, каждый пейзаж казался красочной иллюстрацией к сказке. Оставалось лишь ловить эту красоту взглядом, навсегда оставляя её в своём сердце. И даже если фотографии выцветут, потеряв свой цвет окончательно, то воспоминания навсегда останутся яркими вышитыми лоскутами в голове. — Мистер Лоуренс, о чём вы задумались? Слегка смеющийся смех вновь вырывает из глубоких пучин мыслей и воспоминаний. В последнее время даже сам старший удивлялся, как же легко его теперь можно было утащить в воспоминания о молодости... — Ох, ничего цепляющего, можешь не беспокоится... Может быть, ты бы хотел показать мне подарок твоего папы? Слабый кивок, не такой активный. Такое различие случилось из-за неожиданного «папа» по отношению к остранённому и скрытному Герману Зееману, который всегда предпочитал разработки и светские мероприятия своей семье и маленькому сыну. В уме Герман Зееман никогда не был «папой». Он был либо отцом, либо отче. Слишком строгие и далекие слова подходящие этой личности. Год за годом разум Бальсы отбрасывал эту затемнённую фигуру всё дальше и дальше, а некогда нежные чувства и отчаянные попытки получить одобрение и ласку становились твёрдыми, чёрствыми. Нет, это точно не то, о чём стоит думать сейчас! Наклонившись с кресла до сумки, ловкие молодые руки достают тяжелую книгу. Цвет её пожелтевших страниц был виден даже сбоку, а долгое держание в руках оставляло на руках отпечатки от выступов грубой кожи на обложке. Увидев столь старый экземпляр, изобретатель глянул с интересом. Подозвав к себе мальчишку, взрослый сажает его на свои худые колени. Книга открывается, разговоры начинаются вновь... — Эту книгу я помню очень хорошо. Хоть она и старая, но невероятно поучительна. Если тебе понадобится физика в будущем, то многая информация отсюда будет полезна. Давай откроем первые страницы... Шелест, какие-то небольшие вопросы, разглядывание. Мужчина продолжает : — Да, именно здесь. Давай ты мне прочтёшь эту небольшую тему, а мы после обсудим? Пойми, очень важно, чтобы ты читал чётко и правильно, а после уж и понимал... Почему-то тон, словно старший оправдывается, слегка беспокоил Бальсу, однако он начинает зачитывать оглавление. Дальше идут термины и длинючие название, небольшие портреты учёных и схемы, много схем. Ничего не понятно, однако ужасно интересно. Хотелось узнать значение каждого заумного словечка и найти его место. Закарючка за закорючкой, полоска за полоской, а текст становится менее понятным, однако мальчик искренне старается читать его внимательно, со всей серьёзностью. Его лишь беспокоит безучастность взрослого. Лёгкое переживание перерастает в что-то большее, когда прямо над ухом начинает тихо хрипеть, словно небольшой моторчик. — Мистер Лоуренс, всё хорошо? — Конечно, Лука, конечно... Продолжай читать и ни на что не отвлекайся. Совсем. — Хорошо ... Чтение продолжается, но уже не столь охотное. Порой повисает совсем короткая, но пауза, вызванная лёгким недоумением. В какой-то момент паучья рука, когда-то мирно лежвашая на колене Бальсы, легко поскользнула вверх. Быстро, незаметно, неприметно, подобно попытке получше усадить. Однако «моторчик» над ухом начинат хрятеть все глубже. Ладонь скатывается на бок, и пока большой и указательный палец остаются наверху, остальная тройка исчезает внизу, заползая под худую ножку. Чтение продолжается, но в груди подростка начинает расти тревога. Лёгкое переживание, некогда существовавшее в форме невероятно тонкой ниточки, начинало толстеть, превращаясь в красную нить страха. Даже не было понятно, откуда это взялось, ведь ничего плохого не происходило. Решив сесть удобнее в неприятной обстановке, Лука садиться поглубже, окончательно прилегая спиной к чужому торсу, однако этот жест воспринимают не так, совсем не так. Только сейчас можно было ощутить, как в плоский детский зад упиралось что-то твёрдое и настойчивое. Красная нить начинала жирнеть всё охотнее. Чтение сбивается, сминается, а читающий запинается. Пауза. — Вы заболели? — Нет. Продолжай читать. Не своим, каким-то чужим низким голосом отвечает сзади сидящий. Тут уже и буквы начинают дрожать, плясать, хороводы водить прямо на строчках. Длинные и заумные названия жирным шрифтов начинают окончательно чернеть. Но парень читает, читает как может. Может, это рукоятка? Забыли достать, вот и мешает! Такие успокаивающие, но до жути наивные предположения могли взывать нервный смешок даже у самого Луки. В голове начинали всплывать лишь образы старшеклассников и их случайно подслушанных разговоров. Своим мерзковатым кривым голоском они шутили про «сочные» тела их одноклассниц, говорили про «стоящий колом» и прочие мерзости. Слушать такое никогда бы не хотелось намеренно, однако в плотной толпе посреди забитого коридора и не такое услышишь. Конечно же, Бальса мальчик не глупенький, прекрасно понимая, что состояния «кола» или упоминаемого «столбом» они распространяли на свои половые органы, вызывая нескрываемое отвращение. Нет, в обычной жизни такое бы и под дулом пистоле не вспомнишь, однако сейчас это было не вульгарным баловством, а страшным предположением. Нет, мальчик был бы рад придумать что угодно, но очевидные аргументы «за» лезли в голову одни за другим. Нет, такого точно не может быть, это ведь мистер Лоуренс! Каким образом он похож на тех девчонок? Ну и бред! Тем временем язык уже молол остатки букв, которые оставались целыми в бесконечном потоке сплошных символов. Никакая здравая мысль не могла пролезть в голову, которая уже была целиком забита мотком плотной красной нити. Было так страшно. Но страшно то ли от неизвестности, то ли от игры в неизвестность. Есть другое объяснение, намного правдивее, честнее и уважительнее по отношению к Учителю. Нет, ну он совсем не похож на девушку...Да пойми ты уже, что «девушка» здесь не он...
Вдруг мужская рука сжимает дрожащее бедро, а горячие хрипы становятся невыносимо громкими.... а именно ты ...
От неожиданности парнишка сжимает бёдра, что приводит в необратимому процессу. Альва вдруг слегка взвывает, а неизвестный объект начинает пульсировать...... и трахают здесь тебя !
Эта мысль огромными красными буквами бежит прямо в мыслях Луки, заставляя его широко распахнуть глаза и сжать челюсть до давления в ушах. Взрослый неожиданно приподнимает Бальсу на руках, заставляя встать и чуть ли не падать. Момент, когда перед глазами всё размывается, шумит, а реальность теряет связь с мозгом.Удар.
Мальчик преземляется прямо на пол, громко ударяясь об пол. Он цел и в сознании, однако чувствует внутри помимо огромной пустоты животный страх. Кто этот мужчина сзади него? Альва? Нет, это не Альва. Это кто-то другой. Кто угодно, но не Аль... Ва... — Г-Господи, Лука, ты цел? Первые пару секунд на падение ноль внимания, однако совсем скоро пустоту заменяют переживания, расспросы, уточнения. Старый прежний заботливый тон голоса, мягкое лицо, длинные белые волосы... Всё это пляшет в глазах пострадавшего, отдаётся звоном в ушах. Упал он на колени, но сейчас болят совсем не они. Хотелось закричать, ударить скрывшегося Чужака в грудь и убежать прочь, но нитки стали сухожилиями и мышцами, заставляя не двигаться и молчать. Сердце билось в горле, ушах и животе, а спина целиком умыта в поте.***
Оказавшись дома, парень вдруг не ощутил разницу между этим и прежним присутствием уюта. И тут и там он как-то легко выветрился, оставляя после себя гнетущую пустоту. Вскорем времени её заполнит журчание воды и шелест ткани простыни, но мысли продолжат жужжать роем где-то в самой глубине сжирающей пучины.