Щепотка снега и апельсиновой цедры

По стылому асфальту рассыпаются сотни звуков проезжающих машин и мельтешащих ног, что хаотично несутся куда-то с цокотом каблуков на тёплых ботинках. Звенят радостно-возбуждённые голоса людей и динамики с рождественской музыкой, которую уже начали крутить повсюду — ну и пусть, что декабрь едва успел начаться. У Субина от этих звуков на душе и хорошо, и горько одновременно. В собственный день рождения, на который с таким трудом выпросил выходной, он сидит в унылом одиночестве посреди нарядного, сияющего огнями парка, который уже раз пять обошёл, бесцельно бродя по дорожкам. Вся его компания обычно состоит из одного лишь школьного друга и друга-одногруппника, и обоим сегодня не повезло быть на работе из-за бездушного руководства и крайне нечеловечных коллег, которым в тягость подменить кого-то всего на денёк. Субин достаёт из кармана маленький леденец на палочке в форме снежинки, купленный на хендмейд-рынке здесь же, в парке, и принимается грызть его с отсутствующим взглядом. Он бегает глазами по прохожим, словно отчаянно надеясь высмотреть кого-то, кто скрасил бы его одиночество в этот тоскливый день, которому, вообще-то, положено быть радостным и торжественным — не каждый день исполняются круглые 25 лет. Как, впрочем, и любая другая дата. Субин шумно вздыхает, но этот горестный звук тут же тонет в мелодии предновогодней уличной суеты вокруг. Ему в эту минуту всё равно даже на то, что он не склонен проводить время с малознакомыми людьми. Субин готов хоть сейчас пойти съесть с кем-нибудь любимый торт из пекарни через дорогу, но… Во-первых, ему всё ещё не с кем. Во-вторых, и нечего: обожаемый чизкейк с апельсином именно сегодня не дожидается именинника и последними кусочками улетает за несколько минут до его визита в пекарню. Субин даже не удивляется — день не задался с самого утра, когда сломалась кофемолка, а завтрак подгорел. — Да, такого хренового дня рождения у меня точно ещё не было, — невесело усмехается он, дожёвывая с хрустом последний кусочек леденца, и принимается от скуки мять зубами тонкую пластиковую палочку. Однако спустя минуту чья-то тень прямо перед Субином отвлекает его от этого увлекательного занятия. — Ты, кажется, сидишь здесь уже довольно долго, а? — спрашивает с приветливой улыбкой незнакомец в плюшевом шарфе-шапке с медвежьими ушами и с выбивающимися из-под него длинными прядями до шеи, из-за чего Субин на секунду сбивается с толку, приняв его за девушку, а не за парня. За очень симпатичную, надо сказать. Точнее, симпатичного. Субин отстранённо кивает. — Милая шапка, — улыбается он уголком губ, но грусть с лица всё ещё никуда не уходит. — Конечно, как и я, — кокетливо отвечает парень, заставляя Субина рассмеяться. — Я думал, ты ждёшь кого-то, но, кажется… — тянет он задумчиво, но спустя пару секунд меняется в лице и снова беззаботно улыбается, протягивая Субину светлый горячий стаканчик с разрисованной крышкой. — В любом случае, держи. — Что это? — резонно спрашивает тот, впрочем, уже догадываясь по дразнящему рецепторы аромату. — Лекарство от холода и грусти, — снова улыбается незнакомец, а в другой руке у него Субин замечает парочку пустых держателей для нескольких стаканчиков сразу, которые обычно дают в кофейнях для кофе на вынос. — А если точнее, капучино с ванилью и апельсином. — Спасибо, — слегка растерянно отвечает Субин и впервые за день испытывает искреннюю радость от чего-то. — Но мне как-то неловко… — Всё в порядке, — отмахивается парень-плюшевая-шапка, до кучи доставая из кармана классический новогодний леденец в виде красно-белой тросточки. — Возьми ещё вот это. Скажем так, на счастье, — подмигивает он игриво. — На счастье? — недоумённо тянет Субин, рассматривая то леденец, то цветной узор на крышке, явно нарисованный от руки. — Ага, — кивает парень. — Такой хороший день, но ты почему-то выглядишь очень грустным. Поэтому пусть он, как талисман, притянет к тебе кого-нибудь, кто сможет хотя бы на сегодня сделать тебя счастливее. Субину тут же хочется засыпать этого странного человека множеством вопросов и как минимум сказать ещё что-то, но слова предательски застревают в горле. Это длится буквально несколько секунд, но когда Субин берёт себя в руки, то от парня уже не остаётся и следа: исчезает, будто по волшебству, так же неожиданно, как и появился. — И что это такое было? — задумчиво спрашивает у самого себя Субин, глядя на укрытую инеем дорожку, торопливо встаёт со скамейки и пускается в очередную прогулку по парку. На этот раз — уже не бесцельно. — Извините, а вы случайно не видели парня в плюшевой шапке с ушами? — мимоходом спрашивает Субин у пожилой пары, в которой у каждого в руках замечает точно такой же стаканчик с разрисованной крышкой, как и у себя. — А, гляди, Сонгук, у него тоже кофе от того милого мальчика, — улыбается женщина, легонько ткнув спутника в бок локтем, затем обращаясь уже к Субину: — Он всегда гуляет где-то здесь раз в неделю и угощает горячими напитками тех, кому, как ему кажется, не хватает тепла. Не знаю, куда он пошёл, но точно ещё где-то в парке. — Спасибо, — благодарит Субин с широкой улыбкой, получив ответ даже больший, чем он рассчитывал. Правда вот парк — размером чуть ли не с целый приличный район, и даже по чистой случайности встретить в нём человека куда проще, чем искать намеренно. Однако Субин теперь точно не уйдёт отсюда, пока не найдёт странного незнакомца, у которого даже имени спросить не успел. На вопрос, зачем ему это нужно, он бы вряд ли сумел ответить. Как и на вопрос о том, почему Субину так хочется ему сказать, что сегодня его кое-кто уже сделал счастливее, несмотря на беспросветно неудачный день. Потому что в нём появляется не только место для улыбки, но и греющий руки кофе — даже здесь сложилось идеально, потому что у Субина с детства дурацкая привычка не носить перчатки. Под разрисованной крышкой, похожей узором на бурю из конфетти, на кофейной пенке красуется узор в виде ёлочки и немного мелкой апельсиновой цедры. Субин с улыбкой размешивает её тонкой палочкой, и кофе становится на вкус ещё приятнее. Ещё пара часов проходят для него в блуждании по парку, за которые он успевает не только выпить кофе, но и вытоптать своё имя на снегу, покормить голубей остатками сухого круассана, замёрзнуть, после чего приходится греться в пекарне, и даже несколько раз скатиться с большой горки с детками, которым было страшно ехать с неё в одиночестве. Прогоняя мысленно всё произошедшее, Субин не понимает, почему никогда не замечал за собой подобного раньше. Или дело в том, что он раньше просто не проводил вот так время в компании самого себя, отчаянно ища, чем бы заняться? И только тогда, когда на город уже опускается вечер, а в воздухе всё сильнее чувствуется холод, Субин, потирая мёрзнущие руки, заворачивает в небольшой закуток, где обычно не ходит из-за неудобного расположения — а зря. Это он понимает, когда видит маленький красно-белый фургончик с кофе, чем-то посреди украшенных деревьев напоминающий сани Санты. И ещё до того, как он заглядывает туда, чутьё подсказывает, что дальше ему идти не нужно: он нашёл то, что искал. — Красно-белый, как новогодняя карамель, — с улыбкой говорит он, подходя к украшенному гирляндой окошку и заставляя бариста в плюшевой ушастой шапке взглянуть на него со смесью радости и удивления; особенно, когда Субин достаёт из кармана всё ту же леденцовую тросточку, что он дал ему днём. — И правда похоже на талисман. Уже второй раз за сегодня вижу того, кто сделал этот безрадостный день для меня чуть счастливее. — Значит, ты и правда грустил там сегодня совсем один, — вздыхает парень, очаровательно-кокетливым жестом поправляя кончиками пальцев пряди у глаз. — Я, конечно, довольно часто делаю что-то такое маленькое и доброе для других, но чтобы сделать этим кому-то целый день… Знаешь, я очень рад, что подарил тебе сегодня причину улыбнуться. Правда. — И это лучший подарок на день рождения, который только мог быть, — отвечает Субин и снова улыбается, наблюдая за тем, как глаза напротив расширяются в удивлении. — У тебя день рождения?! — изумлённо восклицает бариста, едва не роняя стопку крышек для стаканчиков, и Субин скромно кивает. — Так, тогда подожди, я сделаю что-нибудь для тебя, — бормочет он, принимаясь готовить кофе. — Скажи лучше, как тебя зовут, — по-доброму смеётся Субин, глядя на мелькающие за окошком руки, которые едва не обжигаются горячим молоком. Потому что бариста неожиданно замирает на несколько мгновений с румяными щеками, опуская взгляд. — Бомгю, — тихо отвечает он с улыбкой, отмирая и продолжая готовить кофе. — Субин, — звучит в ответ. — Ты так смущаешься… Будто я тебе встречаться предложил, — шутливо говорит Субин, но Бомгю только снова розовеет щеками. — Да такому ведь в случае чего и отказать-то сложно, — неловко смеётся он, заканчивая с кофе. — Но вообще, это просто первый раз, чтобы кто-то интересовался моим именем. Субин с трудом сдерживает рвущуюся наружу глупую улыбку. — А знаешь, что? Залезай, — заговорщицким тоном говорит ему Бомгю, высовываясь в окошко из фургончика и захлопывая ставни на нём с табличкой «закрыто», а затем открывает заднюю дверцу, чтобы впустить Субина. — Ну вот, теперь порядок, а то замёрз весь, как попугай из тропиков. Субин смеётся, не замечая, что щёки, красные до этого от мороза, розовеют теперь от лёгкого трепета и приятного жара обогревателя, благодаря которому даже без куртки тепло и комфортно. — Поздравляю! — радостно голосит Бомгю, протягивая ему стаканчик фраппе с высокой шапкой сливок с шоколадом поверх и… Торт. Точнее, миниатюрный чизкейк, а ещё точнее — апельсиновый, щедро посыпанный яркой цедрой и с милой крошечной свечкой, которую он уже умудрился как-то незаметно зажечь. — Скорее загадывай желание! Подвиснув буквально на секунду, Субин с беззвучным смешком загадывает первое, что приходит в голову, и задувает свечу, а Бомгю принимается радостно хлопать в ладоши. — Что загадал? — пытается узнать он, пока Субин отламывает кусочек от чизкейка. — Расскажу — не сбудется, — смешливо фыркает тот с набитым ртом, и Бомгю с его вида звонко смеётся. — Лучше скажи, откуда у тебя этот чизкейк? — У нас в ассортименте всегда такой есть, вот и сегодня остался один, — улыбается он, пожимая плечами. В задумчивых глазах Субина мелькает на секунду смесь грусти и сожаления, но тут же сменяется искрой радости. — Я безумно сильно хотел съесть сегодня с кем-нибудь свой любимый апельсиновый чизкейк из пекарни по другую сторону парка, но даже друзья ко мне в день рождения вырваться не смогли, — тихо говорит Субин, попивая фраппе через трубочку и довольно прикрывая глаза от его сладости. — А потом появился ты, и я сам не понял, как весь остаток дня провёл в парке в поисках тебя, потому что очень хотел увидеть снова. Чтобы узнать твоё имя и ещё раз искренне поблагодарить, — чуть тише добавляет Субин, чувствуя, что последние слова прозвучали слишком смущающе. Бомгю улыбается, поджимая губы, и глядит на него из-под полуопущенных ресниц, то и дело поправляя длинную чёлку, падающую на глаза, пока Субин не протягивает руку и не заправляет непослушные пряди ему за ухо. — Спасибо, — негромко благодарит Бомгю. — И что пришёл — тоже. Оба не выдерживают витающего в каждом кубическом сантиметре смущения и тихо смеются, запивая чизкейк тёплым кофе, горячее которого — только кожа на их щеках. Разговор постепенно уходит в русло обычных жизненных будней, и Бомгю увлечённо рассказывает о работе в парке и своих периодических вылазках с кофе в раскрашенных стаканчиках ради людских улыбок, после чего убалтывает Субина поделиться и чем-то из его жизни. И если обычно с другими он о себе говорит мало и без особого желания, то с Бомгю разговор идёт сам собой, словно тот своим вниманием и искренними эмоциями сносит внутри него какую-то невидимую плотину, высвобождая целый поток. Субин от этого чувства испытывает нечто сильно близкое к эйфории, а сверх того — непреодолимое желание побыть с Бомгю подольше, узнать лучше и стать ближе. Намного ближе неопределённого статуса случайных знакомых. — Снег пошёл! — радостно восклицает Бомгю, когда они выходят из фургончика уже за полночь, проболтав два с лишним часа, пролетевших совершенно незаметно. — Первый снегопад в этом декабре! — И правда первый, — согласно кивает Субин, вспоминая, что в этом году от снега был пока только небольшой намёк в конце ноября. Крупные хлопья опускаются на землю, стремительно окрашивая всё вокруг в белый цвет и покрывая холодным искрящимся сиянием, и даже мороз, что щиплет нос и щёки, становится словно мягче и приятнее от чудесной картины. — Ты спрашивал, что я загадал… — вспоминает Субин, пока они неторопливо идут по уже почти безлюдному парку к ближайшему выходу. Он останавливается посреди дорожки и несмело глядит на Бомгю — такого, оказывается, крошечного по сравнению с ним — сверху вниз, отчего невыносимо сильно хочется его обнять и мягко потрепать по волосам. — Счастье? — предполагает тот и даже не подозревает, как близок к правильному ответу. — Почти, — улыбается Субин и, не удержавшись, приобнимает Бомгю. Тот с улыбкой льнёт ближе, прижимаясь щекой к широкой груди, в которой даже сквозь куртку слышен слишком частый стук сердца. И умиляет, и безумно волнует одновременно. — Я загадал, чтобы эта карамелька, — на этих словах Субин достаёт из кармана всё тот же леденец-тросточку, заставляя Бомгю тихо хихикнуть, — притянула и оставила около меня кого-нибудь, с кем я буду счастливее дольше, чем только сегодня. Бомгю вспыхивает от его слов, резко накрывая горящие щёки ладонями и потирая их. — Это… Очень мило, — наконец отвечает он шёпотом. — Хотя и смущает, потому что у меня опять чувство, что это было похоже на подкат. — Опять? — удивлённо вскидывает брови Субин, за чем следует тихое «Оу», а Бомгю робко кивает. — Нет, ну… Мои слова с большой вероятностью относятся к тебе, но… Я вовсе не пытался подкатить к тебе, правда. — Всё в порядке, это лишь моё ощущение, — вздыхает Бомгю с лёгкой нервной усмешкой, выпуская наружу облачко пара. — Но если бы ты действительно это сделал, то… Я уже говорил, что тебе было бы очень сложно отказать. — Тогда если всё-таки попытаюсь? — едва слышно спрашивает Субин, идя ва-банк и глядя Бомгю прямо в глаза, в которых не тонет разве что чудом. — Тогда скорее всего соглашусь, — столь же тихо отвечает он и, зажмурившись, робко делает маленький шаг вперёд, встаёт на носочки и оставляет невесомый мимолётный поцелуй на горячей вопреки морозу щеке Субина. — Сам назвал в шутку этот леденец талисманом — сам под него и попал, — смеётся Бомгю, щекоча дыханием кожу на его шее. — Но разве не угадал со счастьем? — с улыбкой тянет Субин, одной рукой прижимая его к себе, а второй всё же потрепывая легонько по волосам. — Похоже на то. Во всяком случае, обоим хочется в это верить. А если веришь в своё счастье — то оно непременно будет рядом, даже если ещё с утра ты знать не знал о его существовании. Иначе зачем ещё нужны чудеса?