Новостройка

– Я устала, – слышит Гон слева. На скамейке сидит девочка, на голове ее вязаная розовая шапка. – Потерпи, – говорит мама. По крайней мере Гон ее для себя так обозначает. Она гладит девочку по спине, а глаза у нее грустные-грустные. Гон смотрит на девочку. У нее в глазах вообще ничего нет. Только серость и бесконечная усталость. Мать поднимает голову, уловив, что тот смотрит на них, и отпускает ее обратно. Гон тоже отводит взгляд. Он не знает, зачем Леорио его сюда позвал. В больнице все бело, немного прохладно и тихо. Врачей немного, медсестры ходят туда-сюда, пациенты плетутся по коридорам. Гон болтает ногами, надеясь, что Леорио быстро закончит с приёмом. – Здравствуй. Ты тоже сюда? Он поднимает взгляд. Женщина улыбается – немного устало, и он удивляется, как она решилась к нему обратиться. – Нет. Я друга жду. – Ох, вот как... как хорошо. Он не понимает значение этого пространного «хорошо». Потом понимает. На двери у Леорио висит табличка – «детский врач-онколог». – А мы за анализами. В последнее время лаборатория так быстро работает. Гон выныривает из своих размышлений, поняв, что она хочет поговорить, а не просто заполняет тишину, и улыбается. – Да, наверное. Сегодня еще погода такая хорошая... самое то для прогулок. – Да, действительно! Лицо у нее озаряется, и Гону кажется, что в коридоре стало на тон светлее. – Света, а ты хочешь погулять? – Нет. Девочка отвечает очень быстро несмотря на вымотанный вид. Глаза у нее не отрываются от пола, будто она хочет свернуться калачиком и лечь. Гон думает: что за имя такое, Света? Улыбка мамы немного меркнет. – Тогда можно приготовить что-нибудь вкусное на ужин. Предложение остается без ответа. Девочка так низко опускает голову, что Гон не может увидеть ее лица, и что-то тихо шепчет. Он не разбирает что, но улыбка у женщины гаснет. Она больше ничего не говорит, и Гон не находит в себе смелости возобновить разговор. Очень странно. Больница – место жизни. Место спасения. А по ощущениям наоборот. Может, в других отделениях иначе? Дверь открывается. На пороге появляется Леорио, впереди него выходит мужчина, светясь отчего-то. Гон смотрит на него и чувствует, что коридор вновь озаряется. До тех пор, пока Леорио не говорит: – Следующие. Проходите, – он кивает матери с дочкой, – Гон, подожди еще немного. Скоро пойдем делать обход. Гон не очень представляет, как это «делать обход», но кивает. – Хорошо. Не торопись. Дверь закрывается, и он снова остается один. Сидеть быстро надоедает. Вспоминается автомат с кофе, который стоял на входе, и Гон идет к нему. Проходящий мимо медперсонал ничего не говорит – видимо, привык, что тут сами по себе дети гуляют. Нашарив мелочь, он садится со стаканчиком в руках. Руки согреваются, в ноздри забивается запах горячего кофе. Гон сюрпает. В голове пустота. Белые потолки, белые стены, мягкий свет, медсестры в нешумящей обуви – очень тихо. Вспомнив про Леорио, он идет обратно к кабинету. За дверью доносится негромкий разговор – стрелки отмеривают девять. Когда кофе заканчивается, дверь открывается. Леорио выходит, пропуская женщину с девочкой вперед, и запирает дверь на ключ. Гон смотрит на лицо мамы. Оно кажется серее, грустнее и пуще. Девочка молчит – задумчиво смотрит в плитку, крепко держа мать за руку, затем говорит: – Спасибо большое, доктор. Мы пойдем. – Конечно, до встречи. Они уходят. Гон смотрит им вслед. Леорио подает голос: – Ну что, пойдем? Он отрывается, кивает. Обход представляет из себя ничто иное как обход по больным. Леорио ходит из палаты в палату, здоровается, улыбается, общается с пациентами, задает вопросы. Гон ходит за ним хвостиком, иногда решаясь, иногда не решаясь заглянуть в палату. Вместе с детьми почти всегда есть взрослые. Мамы, папы, сестры, дяди, тети. Все они благодарят Леорио и оказываются очень рады, когда он заходит. Будто ждут от него какую-то хорошую весть. В некоторых палатах дети одни. Некоторые младше Гона, некоторые старше – почти все его сверстники. Гон смотрит на них, не обнаруживает между ними и собой никаких отличий, но они сидят в палате, а он – за дверью. «Интересно, каково это? Осознавать, что твоя жизнь угасает?» Леорио выходит, закончив с последним мальчиком. – Скоро можно будет пообедать. Гон смотрит на часы и понимает, что уже одиннадцать. Леорио улыбается: – Хочешь помочь мне накатать шарики? – А это как? – А я покажу. Он машет рукой, и Гон направляется за ним – на двери висит табличка «процедурная». Внутри сидит женщина в пожилом возрасте и белом халатике. Увидев Леорио, взмахивает руками: – О, явился не запылился. Обход уже сделал? – Да. – И как? – Как всегда. – Жаль. Женщина опускает глаза на ватный шарик, закручивая его в руках, и лишь потом замечает Гона. – А кто это с тобой? – говорит она так, будто он маленький проказник. Гон слабо краснеет. – Это Гон, мой друг. Будет помогать шарики закатывать. – Прям друг? – Прям друг. Или тебе помощь уже не нужна? – Тю, да я уже почти все закончила! – она улыбается. Судя по всему, как щурится – глаза у нее плохо видят, – подойти, милок. Как ты здесь оказался? Он пообещал тебе золотые горы за помощь? – Сью, кем ты меня выставляешь? – Тем, кто ты есть. Она протягивает руку, и Гон подходит к ней. Решает еще раз поздороваться: – Здравствуйте, я Гон. – Здравствуй, я Сью. – Прям Сью? – Прям Сью. Не люблю, когда меня зовут полным именем. Будто я министр какой-то. Гон усмехается. Леорио садится на стульчик и берет охапку ваты – спрашивает: – Как там в перевязочной? – Почти ничего. Зато в гнойной как всегда завал. Хорошо, что я не там. Гон берет табурет, садится рядом, начинает им помогать крутить шарики. Получается не очень красиво, но терпимо. – А что такое гнойная? – Гнойное отделение хирургии. Опасное место, тебе лучше не ходить. – Да я и не собирался. А что там? Операции делают? – В гнойнике перевязывают. Инфекционность там высокая, работы соответственно много. Сколько они там за день убираются? – Пять, – отвечает Сью. Гон открывает рот. – Пять? В смысле после каждой процедуры? – Включительно. После каждой процедуры пять независимых уборок. Ты же не хочешь, чтоб в тебя использованными инструментами тыкали? – Фу! Нет конечно. Леорио смеется, Сью тоже. Они начинают говорить о пациентах, сотрудниках, случаях, известных только им. Гон погружается в воспоминания, пока крутит шарики. Серое небо за окном сменяется голубым, пожелтевшая трава – сочной, зеленой. Палит солнце – зной ударяет о крыши. Горячий песок забивается в шлепанцы. Киллуа. Киллуа. Киллуа. Гон не замечает, как мысли обрываются на нем, и перестает крутить шарики. Глаза недвижимо втыкаются в одну точку. – Гон? Леорио смотрит на него. Он моргает и лишь тогда понимает, что в кабинете было тихо. Он смотрит на Леорио какое-то время, затем решает спросить: – Зачем ты меня сюда привел? Повисает молчание. Прежде чем Леорио успевает сформулировать ответ, Гон говорит: – Я уже все увидел. Все здесь увидел. Здесь люди выздоравливают и умирают. Тут очень грустно. Все ходят, будто уже попали в загробный мир. Но я все равно не понимаю, зачем ты меня сюда привел. Сью смотрит на Леорио. Тот думает еще какое-то время и говорит: – Я не хотел оставлять тебя одного. Ты выглядел таким грустным, что я испугался, что ты что-то с собой сделаешь. – Что например? – Сорвешься куда-нибудь, попадешь в неприятности. Что угодно. Леорио неудобно говорить при Сью, это видно, но он продолжает: – Я просто.. – Ты пытаешься мне помочь, – прерывает его Гон, – потому что чувствушь жалость? Вину? При слове «Вина» градус в комнате будто падает. Сью смотрит на Леорио и поднимается: – Я пойду, посмотрю, что там в перевязочной делают. Скоро вернусь. Он понимает, что она решила оставить их одних. Леорио трет лицо и тяжело вздыхает: – Тебе тут не нравится? – Это больница. Она не может нравиться. Но не в этом дело.. Гон собирает руки, трет пальцы. Чувствует себя глупым, неповоротливым. – Просто мне неудобно, что ты со мной так возишься. Ты не ответственнен за то, как я себя чувствую. Я очень благодарен за то, что ты за мной приглядываешь, но мне кажется... тебе это в тягость. – Нет, не в тягость! – уверенно отвечает Леорио, – я сам так решил, сам тебя позвал... не надо так... то есть мне кажется, это ты берешь на себя ответственность за мои чувства. Гон усмехается, качает головой. Думает, прежде чем сказать: – Ты ведешь себя так, как я веду. Помнишь, я говорил, что когда мы делаем плохо одному человеку, то пытаемся сделать хорошо другому? Это не упрек... но мне кажется, ты именно это делаешь. – С чего ты это взял? Гон, ты мой друг. Помогать друг другу – естественная практика. Ты помог мне, я – тебе. Ты помог мне тогда, когда сидел ночью на лавке. Теперь я помогаю тебе. – Чем я тебе помог? – Спас от одиночества. В кабинете повисает тишина. Леорио продолжает закатывать шарики. – Это единственная причина? – Если и есть другие, я о них не знаю. Ты мыслишь очень необычно, Гон. Если я помогаю тебе, просто прими это. Он чувствует себя растерянно, даже не знает, что сказать. Смотрит на Леорио, его сосредоточенное лицо. И понимает, что оно какое-то не такое. Леорио пытается скрыть выражение, но оно все равно пробивается наружу. Поняв, что Гон на него смотрит, он трет лицо. – Ничего, все в порядке. Это «Все в порядке» вводит Гона в еще большее убеждение, что ничего не в порядке. Он встает, походит к Леорио, ворошит его волосы. – Тогда почему ты плачешь? – Я не плакал. – Но ты сейчас плачешь. Леорио молчит. Не отнимает руку от лица. Гон садится на корточки и берет его за руку. – Эй, Леорио, не плачь... плакать – очень вредно. – Нет, Гон, плакать – очень полезно... но я как-то не очень хотел делать это перед тобой. Гон усмехается. – Тогда поплачь. Поплачешь – станет проще. Лицо, конечно, опухнет, но думаю, пациенты не сильно будут заострять на этом внимание. – Ну спасибо. Леорио прыскает, немного успокаивается. Уголки губ у Гона опускаются. Он держит руку на чужой, показывая, что рядом, и Леорио больше ничего не говорит. – Леорио, я знаю, что ты, наверное, тоже много держишь в себе. Ты видел меня злым, отчаявшимся, грустным, веселым.. не стоит прятаться. Если тебя что-то тревожит, расскажи мне. Я тоже хочу быть для тебя поддержкой. Я тоже чувствую себя неловко, что пользуюсь чужой добротой. Леорио вытирает лицо рукавом, поднимает голову. Взгляд у него снова спокойный и уравновешенный, будто и не плакал вовсе. Только краснота выдает. – Я должен был тебе помогать, а не ты мне. – С чего ты взял? – Я старше. – Что за бред? Леорио немного улыбается – видимо, рассмешила перепалка: – Так и знал, что ты так скажешь. – Тогда зачем продолжаешь так думать? Леорио, ты мне не врач. Ты мне друг. Ты мне ничего не обязан. – Ладно, допустим. – Ты это сказал, чтоб я отвязался? – Ни за что на свете. – Ну-ну, – говорит Гон. Леорио встает: – Иногда мне кажется, что это ты взрослый, а не я. – А мне так не кажется. Взрослые не кидаются камнями в чужие окна. Леорио усмехается: – И не плачут перед ребенком. – Я не ребенок! – Да-да... признаю. Я больший ребенок в этом плане. – И что с тобой будешь делать, – бормочет Гон, когда они уходят в уборную. Леорио умывает лицо. В уборной холодно – плитка леденит пальцы. Зато чисто, как в аптеке. – Знаешь, Гон... Гон оглядывается. – ... Я не хочу говорить о том, что пережил, но иногда мне кажется, что ты сам все знаешь. – Я не знаю... просто предполагаю. Интуиция. – Хорошая у тебя интуиция. Леорио вытирает руки салфетки, выбрасывает их в ведро. Они выходят, и Гон спрашивает: – А ты не хочешь мне ничего рассказать? – Пока – нет. – Понятно... жаль. – Не жалей. Такие истории мало чем приятны. – Я знаю... но если вдруг – я всегда выслушаю. Леорио едва заметно улыбается. Когда они возвращаются, Сью уже убирает шарики и гонит их обратно. В назначенный час перед кабинетом появляется новый человек на приём. Гон то сидит на лавке, то слоняется без дела. Медсестры начинают улыбаться ему, а не игнорировать, и он чувствует, что в этом месте становится немного приятнее. Только палаты молчат. Только в них Гон не решается заходить. Потому что знает, зачем Леорио его сюда позвал. Потому что отчаяние – близко, смерть – еще ближе. Он, не больной и не страдающий, сюда не вписывается. Он не должен страдать, не должен опускать руки раньше времени – вот, что хотел сказать ему Леорио. У него в отличие от больных много времени. И все, что нужно сделать – найти в себе силы двигаться дальше.