i.
Дарт Вейдер сидел в тишине, пока медицинские дроиды суетились вокруг него, ремонтируя систему жизнеобеспечения и заменяя поврежденный шлем. Я не оставлю тебя. Не в этот раз. Слова Асоки звенели в памяти, разрывая шрамы, которые, как он думал, давно зажили. Она была мертва, или скоро умрет. И это не могло не радовать. Ее потеря станет сокрушительным ударом по растущему Альянсу Повстанцев, а ее смерть еще раз докажет его учителю, что Энакин Скайуокер мертв и похоронен под чудовищной оболочкой Дарта Вейдера. И все же. Потрепанная, поблекшая связь, когда-то существовавшая между ними, снова ожила на Малакоре, и ему показалось — за последние семнадцать лет он почти не употреблял этого слова, — что он все еще чувствует ее, слабую, но присутствующую в глубине его сознания. Если бы она действительно имела в виду эту клятву — а Сила подсказывала ему, что так оно и было, — если бы ее можно было обратить, Асока стала бы могущественным союзником не только против бунтующих глупцов, но (и эта мысль на вкус как искра собственного восстания) против его хозяина. Когда придет время. Он не думал об этом со времен Мустафара, посчитал, что лучше всего ему подходит роль дюрастилового кулака его учителя. Но с Асокой на его стороне, чего бы он мог достичь? Когда ремонт завершился, Вейдер снова вылетел на шаттле на Малакор.ii.
Найти ее среди обломков Храма Ситхов оказалось нетрудно. Даже раненой, без сознания, она сияла мерцающим, ярким светом. Он узнал бы ее где угодно, когда угодно, настолько родным было ее присутствие в Силе. За годы, проведенные в разлуке, она выросла в высокую, сильную и красивую женщину, и он снова позволил воображению, так долго спавшему, представить будущее, в котором она правит бок о бок с ним, такая же могущественная и хитрая, как никогда прежде. С пылом темной стороны, горящим в нем, и силой своего протеза, он поднял ее из-под обломков Храма и осторожно отнес обратно к шаттлу. Никто в это время не усомнился бы в его отсутствии на мостике — он сказал, что медитирует. К его капсуле жизнеобеспечения была присоединена пустая каюта, доступ к которой не имел никто кроме его дроидов. Они тихо жужжали, обтирая ее губками и промывая раны бактой. Темная сторона не отличалась целительной природой, поэтому Вейдер вверил Асоку дроидам, позволив шуму погрузить себя в медитативное состояние. Сила гудела в предвкушении. Еще никогда за последние годы он не чувствовал себя настолько живым. Когда с дроидами было покончено, она проснулась, и он с поразительным терпением ждал рядом.iii.
Асока проснулась от нежной ласки Силы на своем лекку, и это прикосновение заставило ее вздрогнуть. Непозволительно долго она нежилась в почти забытом ощущении, пока не вмешалась реальность. Не осталось никого, кто мог бы так к ней прикоснуться; Баррисс слишком чтила джедайский кодекс, чтобы использовать Силу таким способом, а все остальные, кто мог бы позволить себе подобную вольность, были мертвы. Возможно, она тоже мертва. Ее последнее воспоминание о рушащемся Храме ситхов, когда она сражалась с Вейдером, казалось, указывало в единственном направлении. Однако она не чувствовала себя мертвой. Лишь слабой и усталой. Возможно, ее спасли? Но среди Повстанцев не было никого, способного на это. Эта мысль пустила по её спине холодок. Возможно, ее не спасли, и Мол нашел еще один способ усложнить ей жизнь. Она держала глаза закрытыми и, обратившись к Силе, нашла ответ. Асока ахнула и, открыв глаза, увидела нависшего над ней Вейдера. — Прекрасно, — сказал он. — Ты проснулась. Глубокий бас его голоса заставил монтралы болезненно запульсировать, но Сила вновь скользнула по коже, успокаивая боль. Их связь, молчавшая столько лет, ожила в глубине ее сознания, и Асока встретилась с ним взглядом — даже сквозь красные линзы маски. В воспоминаниях вспыхнул золотой глаз, открывшийся, когда она сломала маску; её имя, произнесенное голосом Энакина. С тругом она взяла себя в руки. — Чего ты хочешь? — Ее голос был грубым, хриплым, и он предложил ей стакан воды, на его жест она ответила скептическим взглядом. — Это не наркотик. Она утолила жажду, смывая пыльный привкус Малакора. Плавный изгиб стекла в её ладони окончательно уверил, что все вокруг — материально. — Ты сказала, что не уйдешь. Она не колебалась с ответом: — Именно. — В таком случае, я гарантирую, что ты не выставишь себя лгуньей. — Не сомневаюсь. Хоть это и не было ей по душе, но статус пленницы Вейдера позволял ей отступить на шаг от смерти. Энакин все еще был там, внутри него. Дремлющий и погребенный глубоко под годами ненависти и жестокости, но он был там. Она в этом уверена. Окончательно придя в себя, Асока обнаружила, что большинство ее травм уже вылечили. — Спасибо. Его вокодер загудел, как будто он издал пренебрежительный звук, который маска была не в силах воспроизвести. — И что теперь? — Это, моя бывшая ученица, зависит от тебя. — Он поднялся, возвышаясь над ней, словно персонаж из ночного кошмара. — У меня есть обязанности. Дроиды позаботятся о тебе. Он вышел, оставив ее наедине со своими мыслями.iv.
Верная своему слову, Асока не пыталась сбежать. Она могла бы — она должна была, — но ее раны все еще заживали, а Вейдер до сих пор не пытал ее. Он даже не допрашивал ее. Просто запер и время от времени докучал философией темной стороны, пока она ела безвкусную питательную пасту, которую ей приносили во время трапезы. Он должен был понимать, что она не обратится, но сила его убеждений говорила, насколько сильно он этого желал. Значит, она права: Энакин был где-то там, за толстой браней, отчаянно одинокий. Она прекрасно понимала, что лучше не заявлять об этом прямо, но время от времени оспаривала его аргументы своими ортодоксальными представлениями о Силе, и он позволял ей. Неизвестно, как долго могла продолжаться такая игра, они оба были далеко не самыми терпеливыми личностями, хотя время и научило их некоторой сдержанности. Но потом начались кошмары. Изменившие всё. Она проснулась от ощущения, будто ее сжигают заживо, а оставшуюся кожу сдирают с костей без анестезии. Не задумываясь, она направила всю успокаивающую энергию, какую могла, на недавно восстановленную между ней и Вейдером связь. Испуганно и неохотно, когда щиты рухнули, он принял ее утешение — вновь вернулись грозовые тучи на горизонте, угрожающие, но далекие. Несколько ночей спустя именно ее сон заставил их обоих проснуться в холодном поту: вновь одинокая, лишена доверия, когда пришли войска, чтобы схватить ее за преступления, которых она не совершала. На этот раз утешение исходило от него — с неожиданной теплотой и силой. Она поддержала эту связь и вновь заснула убаюканная в объятиях Силы — в покое, какого не испытывала с тех пор, как ушла из Храма много лет назад. Возможно, она добилась большего прогресса, чем ожидала.v.
Вейдер знал, что не стоит позволять связи между ними разрастаться настолько, чтобы она восприняла это как смягчение его позиции, как готовность тешить ее наивные идеи о том, что он вернется к свету (что он мог совершить такое возвращение; что этот путь не был закрыт для него в тот момент, когда он зажег световой меч на ступенях Храма), но для того, кто так долго жил с болью, ощущения были соблазнительны. Долгие годы он не чувствовал ничего, кроме гнева, ненависти и боли, ничего другого не желал, но ее тепло и комфорт разожгли в нем что-то, что было спрятано и подавлено с момента его падения. Все эти годы он никогда не задумывался о боли других, но ради нее он хотел развеять дурные сны так же, как недавно она развеяла его кошмары; как они успокаивали друг друга на полях сражений и в звездолетах от Глубокого Ядра до Внешнего Кольца. То, что тепло и уют так легко превращаются в нечто более мрачное, более пылкое, с трудом можно назвать неожиданностью, которая удивила бы в былые времена; прошли бесконечные годы с тех пор, как у него был подобный опыт — с тех пор, как он желал этого сам. Вновь он позволил Силе играть на ее коже, обнаженной и теплой, пока она лежала без сна в комнате, соседней от его капсулы. Ее тело отзывалось на его прикосновения. Сила наполнилась ее смутным желанием, и он дразнил и разжигал его, выискивая чувствительные места, от которых у нее перехватывало дыхание. Он слышал, как ее дыхание становилось неровным, ощущал нарастающее удовольствие, когда использовал Силу, прикасаясь к ней способами, запретными в те далекие дни. И, быть может, она разделяла это наслаждение тоже благодаря связи между ними. Он представлял, как использует руки — руки, подаренные ему учителем — так, как, никто никогда не предполагал, и Сила заставляла ощущать эти призрачные прикосновения на чувствительных длинах ее лекку, на острых пиках грудей, в скользком приятном жаре у вершины ее бедер, пока она не терялась в блаженстве кульминации. Его разрушенное тело не было способно на удовольствие само по себе, но благодаря их связи, благодаря Силе, его нервы загорелись ощущениями, настолько незнакомыми и приятными, что они превзошли привычную боль. Лишь позже, прокрутив в уме интерлюдию, он понял, что она прошептала его имя, когда он прикасался к ней — не то имя, которое он носил сейчас, а то, под которым она впервые его узнала. Гнев вернулся. Как она могла не понимать, что этот дар исходил от него, каким он был сейчас, а не от того глупого молодого человека, каким он был когда-то, который никогда ни при каких обстоятельствах не прикоснулся бы к ней? Он заставит ее признать это. Если ему придется удвоить усилия, если ему придется физически присутствовать в комнате, чтобы заставить ее признать правду, то так тому и быть. Награда за ее падение стоит неловкости.vi.
Асока дрожала от последствий тех ощущений, что он вызвал в ней, — они усиливались и усиливались, перемещаясь туда и обратно по связи между ними, а она пыталась разобраться в своих чувствах и возможностях. Это не могло повториться, это ясно как день. Эта связь делала её слишком уязвимой, заставляла чувствовать себя слабой и пристыженной из-за того, что ею так легко манипулировать; что она так сильно скучала по нему, что позволила случиться тому, чего ни один из них не допустил бы в прежней жизни. Подобно метеоритному дождю, вина обрушилась на неё за то, что она была жива и получала такое внимание, в то время как Падме была мертва, вероятно, от его собственных рук. Тем не менее, более хитрая и расчетливая часть ее понимала, что это был путь внутрь — трещина в фасаде Вейдера, показавшая, что Энакин все еще жил под маской и тяжелым ужасом темной стороны. И хотя их учили, что страсть — прерогатива темной стороны, несомненно, радость, струящаяся между ними, должна была быть светлой. Темная сторона не могла вместить такого блаженного ликования. Она была готова пожертвовать своей жизнью и душой ради него на Малакоре. Было ли принесение в жертву своего тела таким способом чем-то другим? Она искала ответы в Силе, но правда ускользала от нее.vii.
В следующий раз, когда Вейдер потянулся к ней через связь, она открылась ему более осознанно и с готовностью встретила его посередине. Они обменялись чувствами, позволив напряжению возрасти, а затем прорваться каскадными волнами, поразившими их обоих. Очередное соревнование, в котором они подняли друг друга на новые высоты. Они всегда добивались большего успеха, когда работали вместе. Хотя Асока не могла представить эти массивные руки в перчатках на своем теле, она прикоснулась к себе и позволила ему увидеть это. Позволила ему почувствовать. Она раскрыла секреты, которые когда-то скрывала от него, будучи подростком, смущенным потребностями своего тела, ведь джедаи должны были быть созданиями Силы, стоящими выше низменных желаний, — и интимность этого поступка шокировала. Однако оно того стоило; она думала, что узнала больше о человеке, которого искала, что Энакин медленно возвращался к ней в эти самые интимные моменты. Пока однажды ночью, на грани оргазма, снова не позвала его по имени. Это было бездумно и неосторожно, и он ответил всепоглощающей волной ярости. Сила стянула ее горло, подобно петле, и ее кульминация достигла ошеломляющей силы, как раскаленная добела сверхновая. Он тоже это почувствовал, его ярость утонула под волной экстаза. Он резко отпустил ее, и она вдохнула самый сладкий воздух, какой когда-либо пробовала хотя бы потому, что казалось, будто никогда больше дышать не сможет. Сила была пугливой и тревожной, и как только она оправилась от шока, Асока задумалась, не свела ли она на нет недели работы в невольной спешке вернуть учителя.viii.
Если бы его дыхание не регулировалось строго механизмами, Вейдер бы задохнулся и, несколько часов спустя, размышляя об этом, он все еще задыхался. Что это было? Он многих убил таким образом и легко было в этом рассеянном, ослабленном состоянии думать о ней, как о той, кто пал очередной жертвой, пускай его мысли и отступали с виноватой поспешностью — некоторые страдания были слишком мучительны, чтобы созерцать, даже для него, — но он никогда не видел, чтобы кто-нибудь отвечал ему… наслаждением. Это потрясло его, и в этой дрожи он понял. Он был слаб, в очередной раз позволил чувствам обмануть его, а привязанности затуманить разум, оставив его сбитым с толку и уязвимым для манипуляций Асоки. Ибо именно такими они и были — теперь он мог ясно видеть это. Она вела с ним ту же игру, что и он с ней, и как бы небольшая часть его не восхищалась ею, как бы мучительно не тосковала по разуму, близкому к его собственному, он безжалостно заставил эту часть себя замолчать, как делал годами. Игра была окончена, и оставался только один способ гарантировать ему победу. Он был небрежен — прошло достаточно времени, и он устал от ее отвлекающих маневров и лицемерия. Когда он вернется в камеру Асоки, ему придется убить ее.