Легко сказать

Сменить Питер на Москву несколько месяцев назад показалось самым разумным решением. Теперь это кажется катастрофой, падением в самую глубокую яму, в самую страшную тьму, в самую запутанную реальность из всех. Но, тем не менее, реальность. Вот он, в Москве. В своей собственной квартире, которую он купил на свои деньги. Один. Один. Без шаркающего звука тапок в шесть утра. Без ругательств, смешивающихся со стуком тарелок на кухне и без запаха подгоревших яиц. Без всей воды в ванной по утрам и аромата разных дезодорантов, духов и незнакомой косметики. Без всей этой одежды на шкафах, стульях, диване и полу. Без «Сергуль, давай-давай, нам пора идти, уже опаздываем» и быстрого поцелуя в висок. Один. Серёга понимает, что все его объяснения о том, как Питер его душит и что это «просто не его город и не его атмосфера», абсолютно правильны, но лишь до какой-то степени. Место не имеет значения. Хотя да, «депрессия» Петербурга, мрачная погода и слишком уж «экстравагантные» места и люди ему действительно не по душе, но всё это никогда не имело значения. Потому что рядом с ним было единственное, что имело значение. Пока Арс рядом, ничто не имеет значения и всё имеет значение – это было, есть и, Серёга отлично знает, навсегда останется его девизом. Когда кто-то спрашивает его, как давно они знакомы, Серёга хмурится и начинает считать. Бред. Он знает, когда именно произошла их первая встреча, когда была первая общая шутка, первая общая тайна, первая ночь вместе. Первая из многих. Из вечности. Но он всего лишь молчаливо усмехается, когда Арсений начинает живо рассказывать об их прошлом и обо всех забавных моментах, которые они пережили вместе. Это похоже на шутку. Для Серёги это была жизнь. Это была жизнь, когда он – до безумия уставший, голодный, без денег – тихо сидел в самом конце зала, пока выступал Арсений. «Арс, если ты продержишься и сразу не вылетишь,» — вспоминает Серёга, как сжимал красные щёки Арсения между своими ладонями, — «я тебе обещаю, мы будем стоить чуть дороже». И он отчётливо помнит эти голубые глаза и сверкающие крохотные слезинки в их уголках. И как нежная кожа длинных пальцев Арсения ласкала тыльную сторону его собственных рук. «Обещай мне, что мы всегда будем вместе», — шепчет Арсений, и Серёга хохочет, — «Сергуль, обещай». И Серёга быстро-быстро целует морщинку между бровей: «Будем, несмотря ни на что». Арсений громко смеётся, ерошит Серёгины волосы, быстренько целует его горячую щёку и бежит к сцене. И побеждает. И они оба побеждают. И будут стоить намного, намного дороже. Вместе. А когда Арсений в тот вечер выигрывает, он, разумеется, напивается. В три часа ночи беспомощно падает своими длинными конечностями на чужую спину, и даже когда Серёга пытается удобно уложить его в постели, Арсений всё равно тащит чужое тело к себе и громко пыхтит ему на ухо. — Не уходи, никогда не оставляй меня, слышь? — дыхание виски щиплет ухо Серёжи, и тот мотает головой, пытаясь выпутаться из крепких рук Арсения. Безуспешно, — Серёг, я не шучу, не смотри на то, что я пьян. Я совершенно серьёзен. Никогда не оставляй меня. — Арс, мы оба знаем, что это ты меня оставишь. Арсений замирает, его тёплый нос скользит по потным вискам Серёги, затем слегка отталкивает его и пытается найти в темноте его глаза своим расплывчатым пьяным взглядом. Хмурится, и даже в мраке хрущёвской комнаты и в той странной позе, в которой они оба полулежат на односпальной кровати, Серёга чувствует этот взгляд. Пьяный, но направленный прямо на него. Осуждающий. — Арс... Ты пьян, давай спать. Завтра продолжим праздновать, а потом опять работать и побеждать, — Серёга снова укладывает его под одеяло, но Арсений сопротивляется, приподнимаясь на локтях. — Ты оставишь меня, да? — от его холодного шепота Серёже пробирает дрожь, он прекращает борьбу с простынями Арсения и встаёт. Арсений нет, он просто елозит на кровати и откидывается назад, прижавшись спиной к стене, — Знаешь... Когда я заметил тебя там, в самом конце зала, среди всех людей, я понял, что сделаю это, Серёж. Серёга бесцельно смотрит в окно, его дыхание затуманивает холодное стекло, но он чувствует улыбку в голосе Арсения. Ему хочется повернуться, присесть рядом на колени, провести дрожащими пальцами по густым чёрным волосам и прижаться к потному лбу, чувствуя чужое дыхание на своих губах. — Я могу всё в этом грёбаном мире, если ты со мной, Серёж, ты это понимаешь? — Серёга переминается с ноги на ногу и открывает рот, чтобы ответить, но Арсений лишь продолжает свой монолог, — Я уехал из Омска полный надежд и желания проявить себя, но я бы ничего не сделал, если бы не ты. — Чушь-… — Да чушь, — Арсений тихо посмеивается и нервно играется пальцами по простыне, — Чушь, фигня, да таким же я и был до встречи с тобой. Может, я и пьян, но отлично знаю, что говорю, Серёж. И тебе не навредит, если ты тоже это скажешь, поверь мне. Сказанное не делает тебя уязвимым, наоборот, оно даёт тебе силы осознать, что ты этого достоин и можешь всё. — Ага. — Что? — Моя любимая фаза пьяного Арсения – когда он становится весь поэтичным философом. — Eстественно. Арсений недовольно пыхтит и резко встаёт, и Серёжа слышит щелчок ремня, потом какое-то шуршание. Арсений затем тихонько рычит, когда его колено ударяется о стул, но быстро выпрямляется. — Что ты делаешь? — нет ответа, когда Серёжа резко поворачивается и видит, как Арсений зигзагит по комнате, — Арс? — Ищу свою обувь. — В коридоре, дурень. — Ага, спасибо, — Арсений не совсем нежно хлопает себя по лбу и, бормоча что-то себе под нос, тащит босые ноги в холодный коридор. Так грациозно приседает, пытаясь завязать шнурки, что Серёжа замирает позади. — Что ты делаешь? — На что похоже? — несколько секунд молчания. Арсений цокает языком, выгибается и встаёт, скользя ладонями по узким чёрным джинсам. — Ну, ты скажи, блять. — А это ты дурак, Сергей. Я ухожу. — В четыре утра? — Пошёл на хуй. — Но видимо это ты туда собираешься, — Серёжа инстинктивно протягивает руку к Арсению, но тот не очень мягко её отбрасывает, — Сень? Что происходит? — Ничего. — Тогда что это? — Серёжа машет руками к кожаной куртке, которую застегивает Арсений, — Какого хера ты-… — Ухожу от тебя раньше, чем ты сможешь уйти от меня, — саркастически подмигивает Арсений, — Сохраню себе немного достоинства. — Арс… Серёжа подаётся вперёд и снова протягивает руку, но Арсений только фыркает и устало посмеивается, его голова устало падает. Вздыхает и засовывает руки в карманы узких джинсов. — Это и правда не так уж больно, Сергуль. — Что? — Сказать это. Пьяный или совсем непьющий. — Что сказать? — Я люблю тебя. Захлопнутая дверь. Серёжа застывает. Часы действительно тикают четыре утра, когда в тёмных окнах загораются огни такси. Теперь, когда он один в своей новой московской квартире, Серёжа всё чаще и чаще вспоминает, как Арсений говорил ему эти три слова. Когда они (верно, не совсем законно) ехали со скоростью 200 (всего?) км/ч из Питера в Краснодар, а Арсений сжимал ему руку и смеялся этим своим звонким смехом. Когда мама Серёжи напихивала все пельмени в тарелку Арсения, потому что он «слишком худой», но, как только она выходила из кухни, Арсений быстро менял свою тарелку на Серёжину, потому что «ну, мамины пельмешки же, Сергуль, ты любишь». Когда Арсений ругался, толкая свою кровать рядом с Серёжиной, пока они были на гастролях, а потом прыгал по кроватям, раскинув свои длинные конечности по простыням. Когда возвращался с утренней пробежки, розовощёкий и потный. Когда поджигал Серёжин завтрак. Когда невесомо целовал Серёжу в макушку и дёргал его ноги из кровати, чтобы не опоздать на съёмки. Когда Серёжа давал ему свою чашку кофе. Когда Серёжа забивал до конца холодильник любимым пивом Арсения. Когда Серёжа делал десятки (или сотни?) фотографий Арсения только потому, что тот «нашёл самое идеальное местечко». Когда-… Серёжа жёстко кусает нижнюю губу. Любимое пиво Арсения и сейчас гордо стоит в его холодильнике. Пока сам Арсений… в Питере. Молчаливо, Серёжа волочит ноги и берёт банку. Открывает её резко и чуть не режет нос, принюхиваясь. Однажды Арсений пытался показать, как нужно пить, но Серёжа заявил, что запах пива ему противен. И это действительно так. Но запах пива на губах Арсения, пока он громко выдыхает прямо в нос Серёге… это другое. А сейчас… сейчас этого нет, и Серёжа испытывает отвращение. Пиво здесь. И только пиво. Арсения нет. И всё же осознание этого грубо обрушивается на него, но всё же, он продолжает покупать любимое пиво Арсения. На всякий случай. На всякий случай, просто чтоб оно было, когда Арсений приедет из Питера. На всякий случай, при своём переезде в Москву, Серёжа с собой взял любимую кофейную кружку Арсения. На всякий случай у него дома всегда есть все необходимые ингредиенты для Карбонары, потому что Арсений её обожает. На всякий случай любимый шампунь Арсения стоит на краю Серёжины ванны. На всякий случай на двери той ванной висит халат с «АП». На всякий случай в квартире Серёжи есть одна свободная комната. В слишком большой квартире для одного холостяка. На всякий случай. Однажды Арсений заставил его посмотреть вместе «Друзей», и, увы, Серёжина память уже стерла бóльшую часть серий. Но один момент подсознательно помог ему сделать выбор при покупке московской квартиры. Чендлер, который решил оставить одну свободную комнату в их новом доме с Моникой. Комната Джоуи. Комната его лучшего друга. Серёжа даже не совсем задумывался об этом, пока брокер не спросил его, решил ли он, что будет делать с этой лишней детской комнатой. Затем брокер смущённо предложил, что на данный момент это может быть, например, фитнес-комната. Серёжа быстро объяснил, что это будет всего лишь простая комната для гостей, когда его семья приезжает в Москву. Но его семья оставалась в его комнате, пока сам Серёжа спал на диване в гостиной. В этой комнате никто не спал. И, если в комнате Серёжи темно и мрачно (потому что она для сна, ну же!), то другая — самая светлая в квартире. Солнечные лучи пробиваются сквозь почти прозрачные шторы, рисуя фигурки на желтоватых простынях. На белом гардеробе сияет огромное зеркало, перед которым сейчас молча стоит Серёжа. Солнце играет с его волосами, и он нервно щёлкает языком. Тишина квартиры гремит в его ушах. И он отдал бы всё, чтобы это молчание исчезло. Не обращая внимания на весь шум в шесть утра, на всю подгоревшую еду, на всю суету в ванной или перед тем самым зеркалом. Он променял бы всю тишину мира на шум, который издаёт его сердце при шуме Арсения. — Давай смотреть фильм! — Арсений вскакивает с дивана и бежит к плазме, пытаясь найти HDMI-кабель. — У тебя дома есть попкорн? Или нам что-нибудь заказать? Что ты хочешь есть? Что хочешь посмотреть? — Арс… — Или! Мы можем послушать музыку и выучить ту новую настолку, которую подарила тебе Топольня! — Арс… — Иииииили, мы можем просто запустить стрим и забанить всех людей! — Арсений! Арсений перестаёт болтать с HDMI-кабелем в руках и быстро-быстро моргает, растерянно глядя на Серёжу. Тот качает головой и хихикает, устраиваясь поудобнее и откидываясь на диване. Арсений поднимает на него бровь. — Что? — Заткнись на секунду, — Серёжа полузакрывает глаза и слышит, как фыркает Арсений. Потом тишина. А затем внезапно погромче пыхтит, ругается, потом диван скрипит, и большое худое тело приземляется Серёже на живот, —Ох, Арсений! Блин! — Заткнись на секунду, — дразнит его Арсений и удобно устраивается своими длинными конечностями, обхватив ими маленькое тельце Серёжи. Прижимается головой к его шее и мягко кусает его за ключицу. Серёжа улыбается и поднимает левую руку, нежно заправляя мягкие чёрные волосы под раздражённое бормотание. Пальцы его правой руки постукивают по позвонку Арсения, возмущение которого постепенно переходит в тихое мурлыканье. — Откуда ты берёшь всю эту энергию, Поповский? — М-м-м? Серёжа снова хихикает и быстро целует Арсения в макушку. Тот ёрзает, его волосы щекочут Серёжин подбородок, затем широко распахивает свои аквамариновые глазища и лучезарно улыбается. Пожимает плечами и прикусывает нижнюю губу, из-за чего у Серёжи дыхание сбивается где-то в глубине его лёгких. — Ты даришь её мне. — Хуйня. — Серёг! — Арсений хмурится, его щёки дуются, чёрная челка падает на лоб. Пальцы Серёжи инстинктивно ловят эту прядь мягких волос и пытаются заправить её, но Арсений громко вздыхает и яростно мотает головой: — Ты мне не веришь? — Не-а. — Ты действительно даёшь мне всё топливо, чтобы зарядить меня на весь день, я серьёзно. — Из всей романтической хуйни, которую ты мне когда-либо говорил, Арсюх, быть твоим бензином пока что лучше всего, должен признать, — Серёжа посмеивается, но, не встречая одобрения в этих сверкающих глазах, громко сглатывает, — Что? — Для тебя это всё хуйня, да? — Ох, Арсений… — Я правда всё делаю из-за тебя, Серёж, почему ты не можешь этого понять? — Арсений грубо отстраняется от Серёжи и садится на диван рядом с ним, — И я не имею в виду, что я ёбнулся из-за тебя, мы все знаем, что я в принципе «ебанутый», но люди не понимают, насколько я боюсь. Всё время. Пробовать что-то новое, менять свою рутину, бросать вызов самому себе. — Я понимаю. — Именно. Ты знаешь, как я могу паниковать. Потому что ты рядом со мной, Серёж, — Арсений слегка приулыбается, — И без тебя я не смогу сделать всего этого. Я могу бороться со своими страхами, только зная, что ты рядом. — Ладно, — Серёжа поднимает указательный палец, когда Арсений пытается что-то добавить, — Нет, ладно, Арс, я понял. Я помогаю тебе морально. Я понимаю. Но это не помощь в борьбе со страхами, это просто дружба. Вот так вот. — Дружба. — Да. — Ладно, — на бледном лице Арсения вновь появляется еле заметная улыбка, — Тогда скажи мне, чего ты больше всего боишься? — Ты же знаешь. — Нет, я не знаю. Скажи мне, я твой друг, — Арсений скрещивает руки на груди, а Серёжа демонстративно закатывает глаза. — Однажды понять, что все наши усилия были напрасны. Что у нас не получилось, что мы всё. Арсений вдруг широко улыбается, резко кусая губы, чтобы не рассмеяться. Серёжа бросает на него непонимающий взгляд. Арсений хмурится и встаёт, ища что-то под диваном. — Чё? — Ничё. А ты подумай о том, что только что сказал. — Что я боюсь, что мы-… — Серёжа замолкает на полуслове. Мы. Не я. Мы. — Я это и имел в виду, Серёж, — сдаётся Арсений, находя только один тапок, и выпрямляет спину и шею, — Тяжело это осознать, согласен. Но как только ты это сделаешь, проще всего признаться самому себе. А потом сказать вслух. — Что сказать вслух, Арс? — Серёжа мысленно ругает себя и открывает рот, чтобы не дать шанс ответу, который, как он прекрасно знает, последует из кривой улыбки Арсения. — Я люблю тебя. Сколько бы Серёжа ни слышал эти слова, каждый раз они жалили, как пчела, прямо в его рвущееся сердце. Нет, не так. Сколько бы Серёжа ни слышал эти слова от Арсения. Потому что эти три слова звучат проще и легче, когда их произносит одна из девушек, с которыми он встречается или просто спит. Звучат нормально, а его кивки и улыбки в ответ тоже кажутся логичными, всё так, как и должно быть. Никаких раздумий, никаких дополнительных нервов. Но когда Арсений говорит это – так небрежно, так легко, словно «доброе утро» или «вот твой чай с сахаром», – у Серёжи перехватывает дыхание. Горло саднит, пальцы дрожат, всё тело напрягается. «Я люблю тебя» Арсения никогда не бывает простым, как бы оно ни звучало. В «Я люблю тебя» Арсения дует сибирский ветер в этих ярко-голубых глазах, расцветает красная роза на этих тонких губах, щекочет снежная мягкость этого пухлого носика, завораживает темнота Питерских зимних ночей в этих чёрных волосах. Это не «Я люблю тебя», это приговор. Когда он понял, что Арсений ждёт в ответ этих трёх слов, Серёжа сделал самую логичную вещь на свете. Решил уехать. Когда весь Арсений хранится глубоко в его лёгких и течёт по его венам. Но Серёжа оставался неподвижным, пока на него стреляли эти самые-самые голубые-голубые глаза и замораживали его, как ледяная Нева, возле которой Серёжа решил поделиться новостями. — Ну, мы оба знали, что этот день придёт, — Арсений пихает подбородок и нос в свою не очень теплую кожаную куртку, его глаза стрелками направляются куда-то в сторону Серёжи, но так и не глядя прямо на него, — Удачи в твоей Москве. — Арс, хватит. Во-первых, это не моя Москва. Во-вторых,.. — Питер тоже никогда не был твоим. И Серёже хочется спросить «а ты-то был?» «Ты был моим, когда я спал один в своей холодной съёмной квартирке, пока ты был со своей семьёй?» Или «ты был моим, когда твоя пьяная задница устало болталась на моей кровати, но ты всё равно умолял меня запустить вместе стрим?» «Когда именно ты был моим, Арсений? Хоть когда-нибудь был?» Но Серёжа не спрашивает. Вместо этого он опускает голову в пальто и засовывает руки в карманы. — Наша работа в Москве, Арс. Возможно, тебе тоже стоит переехать. — Питер – это всё, что у меня есть, — «это всё, что у нас с тобой было», - хочется ему добавить, но вместо этого нервно кусает холодные губы. — Это может быть полезно для... — комок в горле, — ...-для всей семьи. Столица и всё такое, понимаешь. — В Питере тоже есть хорошие детские садики и школы. Тишина. Быстрый кивок от Серёжи. Внезапно Арсений тихо смеётся, изо рта у него вылетает ледяной пар. — Видишь? Не так уж сложно это сказать, Серёж. — Что сказать? — в ушах звенит шум машин на бульваре. Или это стук его сердца? Или это из-за того, что он не может сделать ни единого нормального вздоха? — Что ты оставляешь. Меня. — Совсем не сложно. И это не выглядит как сарказм. Потому что это не сложно. Это его просто убивает. Ни больше ни меньше. — Я желаю тебе всего наилучшего, правда. И искренне надеюсь, что найдёшь то, что так отчаянно искал, в Москве. — Арс, ты мой лучший друг, не говори так... — Как «так»? Как одна из твоих девушек, с которой ты спишь, а потом бросаешь, даже не узнав её имени? — Арсений пытается поймать взгляд Серёжи, но безуспешно. — Это нелепо. Никогда не сравнивай себя с ними. — Тогда с кем? Что мне сделать, чтобы ты не оставил меня? Как я могу поверить, что я для тебя особенный, если ты не показываешь... — Арсений резко замолкает. Понимая, что уже заходит слишком далеко и что это просто не правда. Потому что Серёжа это показывал. Показывает. Но никогда не говорил, — Если ты этого не говоришь. И Серёжа не спрашивает «что». А Арсений просто улыбается, в его лазурных глазах блестят еле заметные слезинки (или снежинки?). — Я люблю тебя, Сергуль. Береги себя. В Москве. И он это делает. Правда. Он бережёт себя в Москве, но, когда простужается, больше нет никого, чтобы укутать его под одеяло. Уже нет тех пельменей, которые Арсений специально для него готовит поздно вечером, не желая выслушивать все протесты Серёги о том, что он же на диете и не должен есть так поздно. Да какой, блин, протест, когда уставший Арсений сидит на стуле рядом, еле подпирает подбородок ладонями, моргает, моргает, моргает своими голубыми-голубыми-голубыми глазами и нетерпеливо ждёт финальной оценки? — Самое вкусное, — восклицает Серёга и облизывается, а Арсений дует на свою пушистую чёрную челку, его бледное лицо медленно розовеет, пока он пытается спрятать его в своем плече, — Арс, серьёзно, у тебя это получается всё лучше и лучше. — Но не самое лучшее, — бормочет Арсений, грубо выхватывает тарелку из рук Серёги и бежит на кухню, не так уж и тихо ругаясь, и громко борясь со всей посудой. — Чё такое? — Серёга молча следует за ним, прислоняется к дверному косяку, пытаясь уловить глазами молниеносную скорость, с которой Арсений перемещается по кухне. — Ты голоден? — Ага. Ага, блин. И пельмени начал есть, прикинь... — но как только Серёга пытается отобрать тарелку обратно, Арсений грубо хлопает его по руке, — Арсений! Что происходит? — Можешь заказать себе, в следующий раз постараюсь быть лучше. — Что? — Ты меня услышал, — его щёки краснеют, ресницы дрожат, и он невольно сталкивается с серьёзным взглядом Серёги. Отворачивается и устремляется бесцельно на духовку: — Иди закажи в своём любимом ресторане. — Арс, я пиздец как голоден, тут потрясающие пельмени, зачем мне... — «Потрясающие пельмени», но не «самые лучшие», правда? Серёга наконец ловит грустный взгляд Арсения и громко смеётся. Арсений злится, дуется, практически выходя из своей, замечает Серёга, грязной и не такой уж белой футболки. — Так значит, в том-то и дело, да? — Серёга делает шаг вперёд и мягко гладит Арсения по волосам, отводя их от красноватых глаз. Пухлый носик слегка дрожит, когда Серёга касается его своим, — Арс, ты не можешь быть во всем идеален, умничка мой. — Я просто хочу сделать тебя счастливым, вот и всё. — И ты это сделал. Пельмени, блин! Чего ещё я мог желать? — но Арсений дуется еще больше. Серёга целует его в лоб и привстаёт на цыпочки, изо всех сил стараясь его обнять крепче-крепче. Арсений в ответ инстинктивно обхватывает длинными руками за талию и притягивает Серёгу ещё ближе к себе, уткнувшись лицом в его плечо, — Арс, я счастлив. Просто потому, что ты рядом. Пойми уже. — Ты тоже. — А? — Я всегда тебе повторяю, что от одного твоего присутствия мой мир становится лучше, но ты мне не веришь, Сергуль, — выдыхает Арсений куда-то в чужую ключицу, — Но, если мне нужно приготовить лучшие в мире пельмени для того, чтоб ты мог это сказать, я их, сука, сделаю. Серёга не спрашивает «что сказать», он знает. Но ком в горле не позволяет ему сказать это. Пока его разум, сердце, тело кричат об этом, и Арсений ясно читает эти три слова в его шоколадных глазах. Вместо этого Серёга просто молчаливо улыбается, быстро целует Арсения в кончик носа и резко хватает с кухонного стола тарелку с пельменями. Сам того не осознавая, Арсений всегда готовил лучшие пельмени. Не такие, как у мамы, да, и не такие, как в ресторане, разумеется. Иногда подгоревшие, иногда слишком слипшиеся, но... Арсения. Пельмени со вкусом… Дома. И когда Серёга открывает дверь своего нового московского дома, он впервые чувствует исходящие от него тепло и свет. Когда Арсений наконец-то заходит. Ещё не полностью меблировано и, видимо, предстоит ещё поработать. Но в этот момент Серёга понимает, что прямо здесь и сейчас его квартира полна. Арсений делает нерешительный шаг вперёд, бросает быстрый взгляд в окно, затем оборачивается на пятках и пожимает плечами, глядя на застенчиво улыбающегося Серёгу. — Ну как? — голос Серёги звучит сильнее и громче, чем он ожидал, на что Арсений лишь цокает языком и качает головой. — Не Питер. — Гений, — отмахивается Серёга, но стрела пробивает его в сердце, — Пойдём со мной. Серёга подмигивает Арсению, который молча следует за ним через гостиную в комнату в другом конце коридора. Большая кровать, блестящие окна, широкий белый гардероб с огромным зеркалом на двери. — Неожиданно светлая комната для тебя, Серёг, — хихикает Арсений, делая шаг вперёд и гордо возвышаясь перед зеркалом. Проводит пальцами по волосам и скользит ладонями по рубашке и джинсам. На этот раз Серёга хихикает позади. — Знал, что тебе понравится. — Ну, зеркало рядом с кроватью... Я всегда знал, что ты извращенец, но... — Не то слово, Арс, — улыбается Серёга, и Арсений ловит его счастливое лицо в зеркале, но не двигается. Проследив за чужим взглядом к тумбочке рядом с кроватью, Арсений замечает пару ключей, сияющих под солнечными лучами, пробивающимися сквозь шторы. — Так хочешь в свои клубы? — Арсений мрачно улыбается и наконец-то поворачивается. — Серёж, ещё не вечер, твой лучший друг из Питера наконец-то в Москве, а ты уже торопишься к своим девочкам? — Ты о чём? Арсений бросает быстрый взгляд на ключи на тумбочке и приподнимает бровь. Серёга повторяет его выражение. — Дурак, — шепчет Серёга, но потом живо мотает головой и громко вздыхает, — Ты серьёзно такой дурак, Арсений Сергеевич. Или я. Или хуй знает кто. — Ну что ж, очень приятно, — Арсений скрещивает руки на груди и опирается на гардероб сзади, вытянув свои длинные ноги и чуть не ударившись о кровать. — Ты серьёзно не понимаешь, да? — Что? — Арс, оглянись, сука, — и Арсений качает головой вправо-влево, влево-вправо. Потом пожимает плечами: — Видишь разницу между нашей квартирой в Питере и этой? Сердце Арсения невольно замирает при этом «нашей», но он этого не показывает. Просто снова пожимает плечами, пока его взгляд скользит по комнате и открытой двери в гостиную. — Не совсем. Одна в Питере, другая в Москве. — Именно. — Именно. Тёмная комната для Серёги. Светлая комната для Арсения. Просторная гостиная между ними, с огромным мягким диваном посередине. — Серёг… — Я, кстати, никуда не пойду, — Серёга щёлкает языком, торопливо выходя из комнаты. Арсений секунду колеблется, затем хватает с тумбочки ключи и практически бежит за ним: — Ну, только если ты не хочешь куда-то пойти. — Могу я остаться здесь на ночь? — вопрос Арсения звучит мягко, нежно, почти как шёпот, от которого у Серёги мурашки бегут по спине. В ответ он кусает губы и быстро кивает. — Ты можешь остаться здесь... — «навсегда», - хочет добавить Серёга, но его убивает осознанная невозможность этого, — ...сколько захочешь. Это тоже твой дом. — Серёг-… — А это там, Арс, — Серёга указывает пальцем на ту самую открытую дверь светлой комнаты по коридору, — …твоя комната. Я рад, что зеркало тебе понравилось, правда старался. — Серёг-… — голубые глаза сверкают и в них играют солнечные лучи из окна. — А ключи в твоих руках... — громкие дыхания, — Это твои ключи, Арс. Как в старые добрые времена. Надеюсь, ты не потерял свой потёртый брелок. Нижняя губа Арсения дрожит, когда он приоткрывает рот, чтобы что-то ответить, но его останавливает его бешеное сердце. Когда Серёга делает шаг вперёд, Арсений теряется в блестящих перед ним карих глазах и тоже невольно наклоняется, замирая на полпути. — Я никогда не оставлял тебя, Арс, запомни. Никогда, — Серёга мягко поглаживает Арсения по голове, потом проводит пальцами по родинкам на лице, по бородке, по носику, — И это не моя квартира, это наша квартира. Всегда вместе и стоим чуть дороже, помнишь? — Арсений только кивает, всхлипывая сквозь маленькую улыбочку, — Ладно. Давай смотреть фильм. Что ты хочешь посмотреть? У меня есть попкорн. Или нам что-нибудь заказать? Что ты хочешь есть? Или ты мне пельмени приготовишь? — Серёжа-… — Что? — Зачем? — Что «зачем»? — Зачем ты всё это делаешь? — Ты мой лучший друг, Арс. Джои моему Чендлеру, — неуверенно хмурится Серёга, на что Арсений снова заливисто смеётся этим своим смехом, а потом всё-таки снова тихо всхлипывает. — Твой лучший друг. — Мой лучший друг, — улыбка против улыбки, — И не так уж и тяжело признать всё это, Арс, знаешь? — Что? — и ох, Арсений знает. Он знает, но его сердце замирает, пока его уши краснеют, ожидая услышать это. — Я могу сделать это сентиментальнее, — широко улыбается Серёжа, тихо играя пальцами с ключами в ладонях Арсения, — Например, могу сказать, что эти ключи - ключи не только от моей квартиры, но и от моего сердца. — Тьфу, как сопливо. — Именно, — они оба хихикают, — Так что будет попроще. Как твои пельмени. — А они у меня уже лучше получаются, кстати, просто чтоб ты знал, — Арсений гордо вздёргивает подбородок, и Серёга громко вздыхает. — А я… люблю тебя. Так просто. Почти как пельмени Арсения. Всё ещё не «самые лучшие». И всё ещё самые вкусные.