Она его не любила

Она его не любила. Искренне верила, что он конченный ублюдок, который ничего из себя не представляет без всех этих отбитых на голову "спасителей". Ёбаный благодетель, который стравливает людей друг с другом и преподносит это как самое благое дело. Конченная мразь, которая завела себе целый гарем чистеньких шлюх, готовых в любой момент выполнить любой его приказ уже с раздвинутыми ногами и открытым ртом. Она его не любила. Но являлась одной из этих чистеньких шлюх. С готовностью выполняла любой приказ и часто стояла на коленях перед его ширинкой. Ненавидя себя за слабость и ущемляя гордость брала в рот так, что у него ноги подкашивались от удовольствия. Подавляя рвотные позывы глотала и строила милую мордашку. Каждый выживал как мог и это был её способ. С детства худенькая, с небольшой грудью и тонкой талией, длинными ногами и круглой попой. Она была похожа на моделей с глянцевых журналов. С детскими большими глазами и не особо пухлыми губами. Блять, ей не было восемнадцати, когда произошёл весь этот пиздец с ожившими трупами. Сейчас, кажется, тоже. Он вёл себя нежно. Водил руками по оголённым плечам, проходил по ключицам и, огибая грудь, уходил куда-то в район поясницы. Снимал с неё чёрное атласное платье и поправлял волосы. Целовал куда-то в шею и опускал на кровать. На этом хорошее отношение, если это можно было так назвать, заканчивалось. Стоя на четвереньках и заглушая всхлипы в подушку она подавалась бёдрами то вперёд, то назад. Вторила всем его грубым толчкам и тихо скулила от боли. Завестись с первых мгновений не получалось, а он считал, что снять с неё платье - хорошая прилюдия. И вообще это её проблемы, его всё устраивало. Нужно было какое-то время, чтоб расслабиться и хоть немного намокнуть. Прогнуть поясницу под свои желания. Расставить ноги пошире, изменив угол. На смену жёстким толчкам приходили более лёгкие. Член скользил внутри неё, ударяя об шейку и принося небольшой дискомфорт. Но это казалось не важным. В порыве особой злости он хватал её за волосы, прижимал поближе к себе и задавал такой бешеный тепм, что иногда сознание можно было потерять. Дополняя всё это шлепками, укусами и болезненными засосами, он мог спокойно войти "не туда". Хотелось отодвинуться, убежать, умереть, испариться. Но перед глазами всплывали фрагменты, когда этого садиста не было в её жизни. Смерть матери от рук каких-то мудаков в подворотне около мотеля. Она сидела за шифером и смотрела на то, как её мать трахало человек пять, измываясь как только можно. Смотрела, заглушала всхлипы в ладонь и старалась не дышать. Лишь бы не заметили ещё и её. Они ушли, а этот истерзанный кусок мяса (на человека она уже похожа мало была) вскоре встал и пошёл на поиски кого-нибудь живого и явно вкусного. Смерть младшего брата, которого рвали на куски эти ходячие трупы. В ушах до сих пор стоит крик и чавканье. Их тогда бросила после смерти матери группа, к которой они прибились. Тогда-то он её и нашёл. Всю в крови и грязи, побитую и голодную. С пустыми глазами и дорожками слёз на щеках. Измывался и говорил что-то про "маленького пёсика, которого бросила хозяйка". Приезд на фабрику она запомнила смутно. Была горячая вода. И, кажется, кусок какого-то мяса. Ведь "маленькие пёсики должны расти и хорошо кушать". Он почти сразу предложить стать его. Вернее одной из, но его. Обещал кров над головой, горячую воду, гору шмоток, вкусную еду и вообще любую бабскую хуйню. Она почти сразу согласилась. Она его не любила, но всегда ждала. Надеялась, что вот вот откроют ворота и заедет он на своём огромном чёрном пикапе. С щенячьим восторгом смотрела как он заходит к ней в комнату, снимает кожанку и падает в кресло. С собачьей преданностью подбегала к нему, расстёгивала ширинку и открывала рот. Он был прав. Она "маленький пёсик" возле своего хозяина. Готовая служить и ублажать. Она его не любила, но добровольно играла роль собачки. Ведь пока он ей доволен - она живёт. А жить она любила.