Предусловие.
Он безусловно не был лучшим примером настоящего мужчины в моей жизни. Как минимум, он в целом не был идеальным. Не был правильным. Не был стандартным. Нет, отнюдь нет. Зато он был для меня. Самым нужным и до натужного скрежета любимым. Игорь Соколовский, я не беру слова назад, и я все еще тебя люблю. Несмотря на все, я слепо и наивно люблю тебя. Абсолютно вся, без малейшего остатка, полностью и целиком. Верой и неверой, правдой и неправдой, - люблю. Горячо, импульсивно, чувственно и особенно, по-нашему, как тебе и нравится, как нравится и мне. Люблю тебя так же, как и тогда. Тогда, когда ты не мстил, не покушался на моего отца, не предавал, не лгал, не дружил с капитаном Родионовой, - не совершал фатальные действия, будучи судьбаносным ураганом бедствий в целом. Да, каюсь, в мгновение я возненавидела тебя. Да возненавидела так, что каждая фибра моей души хотела твоей крови и плоти. Заслужено, Игорь. Знаешь, сейчас же я все простила. Ничего, совершенно ничего не забыла. Уверена, ты тоже, ведь это было бы просто неуважительно по отношению к нам всем - так легко забыть все произошедшее: неимоверную боль, кровь, потери, солоноватые теплые слезы и рвущееся на куски сердце раз за разом. И знаешь, Соколовский, и даже сейчас, лежа у тебя, последнего идиота, тихо и даже мирно сопящего под боком, я тоже чувствую себя наконец хорошо и спокойно. Вновь хорошо. Знаешь, прямо таки, как тогда в баре. Где были только ты, я и наши необузданные чувства в перемешку с невыносимой тягой к друг другу. Страстно, тягостно, глубоко и требовательно. Самый жгучий коктейль, самый жестокий коктейль, самый лучший коктейль. Коктейль из наших чувств. И я знаю, что ты так же любишь меня, Соколовский. Так же, несмотря ни на что. Несмотря ни на кого другого в этой злой игре.Действие первое, оно же и последнее.
" You shoot me down with no warning But I enjoy your bullets Piercing me More than only human Or an ordinary goddess or devil You supercharge me And electricize me.. (Повествование от лица Игоря) Прошло ровно 14 дней с момента тех событий, и теперь капитан Родионова частично мертва - в кровоточащей плоти моего сердца попросту не осталось места для ее безответной и бесконечно мечущейся любви. А вот Екатерина Игнатьева-то все еще жива, - жадно забрав всё до последнего осколка себе, лежит тут, со мной, наконец смирно сопит, уткнувшись в мое солнечное сплетение и лишь изредка сжимает простыни в крохотной ладони, - кошмары, страшные кошмары все не перестают мучать мою Катюшу. "Катя, Катенька, Катюша.." Мы так и не поговорили о случившемся. В прочем, оно и не было нужным. Лишь тогда, в автомобиле, везя едва ли живого Аркадия Викторовича в больницу, мы взглянули друг другу в обеспокоенные и отчасти даже обозленные глаза, - вновь прочли меж строк, а после попытались пережить случившееся. Молча, тихо, но близко: рядом друг с другом. Ненависть, боль, страдания, плохая попытка самоконтроля для обоих кончившаяся огромным провалом - страстно испробовать до боли родные припухлые губы, отдающие железом было явно не тем, что оба должны были сделать, зацикливаясь на контроле. Обыденность? Она знала, что не должна была этого совершать. Но то была воля доселе ее необузданного сердца. И, думаю, я ее даже понимаю. И принимаю, мою дурную Катюшу. И боюсь, трясусь за каждый падший с ее головушки волосок. Нельзя ей находиться подле меня, ибо абсолютно всегда в конце концов, все люди, имеющие дела с Соколовскими кончают одинаково - собственной погибелью. Как правило, необязательной и весьма трагичной. Даня, Лера, Стас, Отец, Мать, Вера и многие другие. Вика, жизнь которой, покамест лишь вопрос времени - не исключение. Если не физически, то морально она уж явно убита; и все прекрасно знают, чьих это рук дело. Но ведь и она знала, на что идет. Знала, что тогда, когда осталась у него в отеле; знала, когда подпустила близко после смерти гражданского мужа (в коей был повинен так же Игорь); знала, когда согласилась на его план очередной мести и когда закрыла собственным телом, - знала, что заплатит за его присутствие. И она заплатит. К великому сожалению, Соколовский в этом абсолютно уверен. Для Игоря же это было очередной игрой. Никто не сомневался, а Даня и вовсе сразу понял очевидное. Все, что было меж ними с Родионовой - очередные незакрытые давно убитой матерью промежутки в воспитании и детстве. Он спал с ней. Любил ее. Защищал. Но подсознательно воспринимал, как.. мать? Как старшую сестру, которая, по сути, оберегала того каждый раз от всего и всех. И сколько бы он не старался, Вика всегда перетягивала это одеяло «старшего и главного» на себя. В последний для «них» раз она забрала его себе полностью, закрыв Соколовского вновь ценою себя. По-матерински. Как и подобает их формальностям, иронично то как. Спасибо, старшая Родионова. Спасибо, ты стала достойной заменой, словно второй матушкой, но рано или поздно у всего заканчивается свой срок годности. У нашей игры он вышел. Спасибо. Если так подумать, то вот как раз Катерина же наоборот стала и всегда была в его жизни кем-то другим по своей природе и роли. Той, кого нужно оберегать, защищать, любить и ласкать. Да, безусловна и Игнатьева неоднократно пыталась спасти Игоря, но ведь это - не одно и то же. Катюша была другой, той кто в нем правда нуждался, - без всех этих метаний Родионовой. Выбор был непрост, но очевиден: когда материнские гештальты были закрыты, он наконец смог полностью отдаться ей одной. Его Кате, его Катеньке, его Катюше. Она ведь его простила? Простит?***
Игнатьева лежит на его торсе, опираясь локтями о постель и мужские тазобедренные кости, аккуратные ноготки выводят невообразимые закорючки на смугловатой коже. Соколовский нерасторопно и аккуратно, словно к хрусталю, тянется шершавой ладошкой к лежащей на нем маленькой головушке. Шелковистые пряди темно-русых с медным отливом волос струятся сквозь мужские пальцы. Пару поглаживаний, и ладонь вновь приходит в действие - плавно тянется к оголенным ключицам, бледно-белая кожа там покрыта ознобом: сквозь открытый балкон сигаретными клубнями несутся холод и ветер. Славный город наш, Санкт-Петербург, в этом и вся его красота. -Пора вставать, Катюш, - чуть приподнимаясь, все же удается оставить очередной невесомый поцелуй на макушке, разумеется, не упустив возможности пригладить взъерошенные волосы, на глазах виднеются едва ли заметные высохшие слезы, - ты сама знаешь, какой сегодня день. А девушка его не слышит, не слушает и делать этого не собирается. Детская капризность и вновь зародившаяся на фоне, удивительно, не такого уж плохого настроения и некая игривость подсказывают совершенно иное, - отвлекать и не слушаться. Она смотрит исподлобья, хитро стреляя глазками, он - не может себя контролировать. Когда он с Екатериной - крышу сносит основательно и надолго, оба это знают. Оба это любят. Оба этим пользуются. Поэтому идея по-быстрому перепихнуться «пока есть время», а оно, уж поверьте, есть почти всегда, - не звучит так глупо. Игорь думает и решает опорочить этот день, сглаживая углы для Кати, - это ведь явно отвлечет ее. Укроет от этого зверства судьбы-злодейки. Учитывая все обстоятельства, это уже стало обязательной частью многих их пробуждений. Нет, они не пользуются друг другом ради секса или чего-то в этом роде. Нет, их отношения не держатся на этом. Нет, они прекрасно могут жить без этого. Но зачем, если есть возможность в очередной раз доказать себе и остальным ценность их любви еще одним способом?<…>
Все произойдет как в тумане, но понятном и нужном им обоим. А уже через какие-то тридцать минут оба примут душ и отправятся в кухонную часть апартаментов, дабы выпить тот самый кофе кофе, страстно поцеловаться и, прикрикивая непотребства из-за острой нехватки времени, покинуть квартиру. В качестве транспорта выбрать тот самый запомнившийся обоим Гелендваген, наконец усесться, вновь оставить друг друг пару десятков осязаемых и неосязаемых поцелуев по всем доступным участкам кожи и не только, наконец завести автомобиль и отправится в цветочный, за мамиными любимыми цветами, но только теперь в четном количестве; а после поторопиться на чертово кладбище. И вот они тут, вновь зачитывают слова благодарности на могиле, но теперь у ее матери. Мертвой, но наверное даже более живой нежели некоторые присутствующие. Навестить маму - обязательное субботнее мероприятие с недавних пор. -Царство тебе небесное, мам.., - в заключение произносит она, продолжая глотать горячие солоноватые слезы. Игорь не лезет. Не трогает. Молчу. Прекрасно знает и свежо помнит, какого это - стоять на могиле родной матери. Кате находится тут - больно, страшно и тревожно. Будто рядом стоит та самая Вера Сергеевна, обреченно, смиренно улыбается и сверкает глазками так, что сразу становится понятно - она разочарована. Отводя взгляд от девушки, тоже присаживаюсь к могилке, попутно стряхивая легкий снег с памятника. Флегматично с сожалением всматриваюсь в фотографию и лишь одними губами произношу «простите», простите, что не успел; простите, что из-за меня вы погибли; простите, Вера. Затем, - на прощание, кладу кипу красных роз на приправленную снегом новую обитель хозяйки. Так проходят уже десять тихих минут, вонзающихся в сердца обоих острой окровавленной стрелой воспоминаний, слез и необузданной волны нестерпимой боли. Крепко сжав ладошку Катюши, притягиваю ее беспокойную головушку, оставляя очередной поцелуй на темечке: та беззвучно плачет. Тихо, но так громко для меня. -Мне очень больно, Игорь.. Очень, - бубнит та надрывистым шепотом. У меня пылают щеки, ладони и сердце, - то, что от него осталось. Прости, прости, прости. Минута и какая-то из попыток силком вырвать разум или, хотя бы, тело Игнатьевой младшей отсюда оказывается успешной. Вновь оборачиваюсь на могилу Веры, обозначая холодному мраморному черно-белому портрету одним лишь взглядом наш уход и прощание, наконец усаживаю свою принцессу в автомобиль. Ей холодно. Ей больно. Ей плохо. Вновь. Вновь. И вновь все так. И будет так еще очень долго. Слова не помогут, знаю, - потираю ледяную девичью ладошку и вывернув руль авто, направляюсь уже не другое, не менее значимое для себя (даже наоборот) кладбище. Секунды тянутся слишком долго, непосредственно перетекая в минуты, а затем и в десятки минут. Оба понимают, что сегодняшний остаток дня будет проведен вместе или порознь за бутылкой (и явно не одной) хорошего спиртного в градусов так 65.<…>
Отец и мама встречают безмолвно, но приветливо. Как всегда. Разделив букет уже белых роз, мужчина равномерно раскладывает цветы на оба захоронения. "Мамуль, ты как? Надеюсь, что хорошо. Передавай папе привет, я вас люблю." Скулы напрягаются, вдох - выдох, все же удается оторваться от изображений на памятниках. Воспоминания вечны, кто бы что не говорил. И когда звонкий и радостный шепот маминого голоса доносится у меня где-то за спиной, прям как тогда, вот тогда это место чувствуется как дом. Дом, который был потерян много-много лет назад. Тогда, когда у маленького ребенка, Игоря, наглейшим и несправедливейшим образом забрали дом и ключи от него. Забрали маму.Воспоминания вечны: это наше благословение и наказание одновременно.
-Сегодня был трудный день, - произносит один из них или даже сразу оба, когда автомобиль, покидая парковку незамедлительно направляется в алкомаркет. Оправдание? Не важно, главное, что бы нечто крепкое и жгучее помогло им однажды избавиться от этой вселенской несправедливости.***
Последующее же утро было воистину добрым. "Старое доброе" - подмешанные в тихую от Игнатьевой в спиртное успокоительные помогли. Обоим. Катю чуть отпустило. Похмелье, душ, кофе, попытки разбудить вновь задремавшую Катю. Да, расстановка действий не до конца верна, но.. Тревожить сон принцессы не хотелось, сказать больше, хотелось обратного - полюбоваться ее умиротворенным личиком чуть дольше обыденного. Считается за оправдание? К черту. -Кать? Катя-я. Катюш, просыпайся, - сидя рядом, подле самой Игнатьевой и пересчитывая тщетные попытки разбудить, шансы уснуть самому росли. Пришлось действовать радикально, - Катюш, давай, просыпайся, - шепчу, прикусывая мочку ушка, словно Чеширский, мать его, кот. Принцесса просыпается. Успех? Еще бы, разумеется. Теперь все так же по плану. Пробуждение, ласки, душ, успешная попытка отвлечься, вновь душ, вновь кофе и наконец плотный рабочий график. То, что она сейчас в порядке - безусловно главное. Но.. Кать, прости, прости, пожалуйста, за все. Прости за то, что втянул тебя в эту игру. Прости, что сломал тебе жизнь. Прости, что подверг тебя всему ужасу. Прости за мою справедливость. Прости меня, идиота. Прости и прими обратно. Ты же знаешь, я свою душу готов отдать за тебя, спасти хоть кого-то для себя ю важного: спасти самого важного мне близкого человека. Я люблю тебя, Катюш..