Слёзы по отверженной душе

      Первым тогда фыркнул Люцифер.       — Ты-то?.. — и ему самому хватило этого короткого звука, чтобы понять, насколько, на самом деле, подходил Майкл.       Тем не менее, ангел всё же пояснил. Зачем-то. Красивой сцены ради, наверное, но от него, в конце концов, сейчас зависела судьба Земли — имел он право последний раз ткнуть всех лицом в истину?       — Именно, — Бог молчал, и других подтверждений собственной правоты Майклу не было нужно. — Все ведь видят во мне Самаэля, — он оглядел присутствующих. Задержал взгляд на брате, на демонице и на лице Отца. С людьми и так всё было понятно. — Никто из вас не думал обо мне, как об отдельной личности. Вечная борьба за каплю внимания. Проделки и попытки стать другим. Даже этот шрам, слава тебе, Господи, воистину — подарок, — косое плечо поднялось ещё выше — гордо, будто Майкл выпячивал его вместо подбородка. — Аменадиил у нас «любимый сын» с волшебной побрякушкой. Самаэлю создали Подарочек за тридцать лет до того, как он в очередной раз самовольно сбежал с Ада. Есть ещё варианты? Потому что у нас, если позволите, тут отрыв Небес, а не школьный проект по ботанике…              Вариантов не было. Именно потому спустя пару часов Майкл стоял в своей любимой пещере у неровного разрыва в ткани Мироздания и ждал, пока по ту сторону не загорится знакомый Свет.       Повезло, что Габриэль могла доставить сообщение куда угодно. Даже их Матери в другую вселенную.       Повезло, в кои-то веки, что они с Люцифером были абсолютно одинаковыми. Иначе встреча бы определённо состоялась… иначе. Чёрта с два бы им с Отцом удалось что-то получить.       Тем более, то, что им было нужно.       Тем более, потому, что Денница наотрез отказался в этом участвовать.       Свет приблизился к самому разрыву. Остановился на мгновение, формируя какой-то облик, а потом подался вперёд — и вот, сквозь портал шагнула та женщина, которую принёс когда-то на Небеса Аменадиил.       То есть, конечно же, не та самая. Просто Мать избрала её облик, чтобы не выжечь хрупкий мир своего Мужа — и не самого Мужа ради, а лишь из-за того, что Земля была дорога Её любимому сыну. Да и Ей самой, наверное. В какой-то мере.       Мать знакомо, тепло улыбнулась. Майкл, прикладывающий все силы, чтобы стоять ровно, как его самоуверенный близнец, тоже приподнял уголки губ. Главное, сделать это так, чтобы Богиня поверила. Впрочем, может быть, Она узнает его — и тогда он перестанет быть подходящей… жертвой?       Мать нежно коснулась ладонью его щеки. Сердце в груди у ангела забилось чаще. Взгляд Богини наполнился сочувствием.       — Милый мой, — произнесла Она. Майкл сглотнул, отчаянно желая верить в то, что сейчас задуманный Отцом сценарий будет скомкан и смыт в тот же самый унитаз, о котором метко выразился его близнец. Не мог же Он задумать это всё ещё в момент их с братом рождения?.. — Как же я скучала.       — И я скучал, мам, — нет, Майклу не нужно было, чтобы кто-то знал, что это было правдой. Совсем не нужно было. Пусть знает только Она. — Я…       Кончики пальцев осторожно скользнули по его шраму, пересекающему лицо.       — Что с тобой случилось, Люцифер? — ласково спросила Мать.       Майкл с трудом удержал плечи и спину. Внутри что-то треснуло. Может, тех слёз, что подступали сейчас, уже было бы достаточно, чтобы вырастить целый сад Деревьев.       — Мэйз, — впервые ото лжи в груди так горело, — Мэйз… злилась. Это… скоро пройдёт, — ещё одна ложь. Жуткая тяжесть непризнания и ощущение нелюбви. Нет, хуже: ощущение любви, направленной не на тебя.       — Хорошо, — улыбнулась Богиня. Майкл заглянул Ей в глаза, отчаянно желая, чтобы они с братом больше не были так похожи. Он легко дурачил Аменадиила и всю свою семью целыми днями, а то и неделями. Их отличал лишь всеведущий Отец; но над Матерью он никогда не пытался подшутить от имени близнеца. Была ли Она такой же всеведущей? Может, просто Её мысли забыли наполнены заботами о новом мире? Что, если сейчас Мать всё же узнает его?       — Мам, я… — «Майкл. И я хочу, чтобы ты сказала, что любишь меня».       — Понимаю, — но вместо того понимания, которого ангел так страстно желал, Богиня вынула из рукава длинного платья Клинок Азраэль, — у нас мало времени, сынок. Я принесла то, что ты просил, — Она взглянула в сторону портала. Тот исказился, потусторонне мигнул.       Майкл принял из рук Матери меч. На мгновение удержал Её ладонь.       — Тебе пора? — спросил он. Богиня глубоко и печально вздохнула, переводя взгляд на него.       — Да, — ответила Она. — Мой мир ещё недостаточно устойчив. Я должна вернуться назад как можно скорее. Будь хорошим ангелом, ладно? — Мать снова нежно коснулась его щеки. На этот раз Майкл свободной рукой обхватил Её пальцы, будто желал удержать.       Он не смог сказать Ей правду. Она даже не будет оплакивать его, навсегда стёртого. Она, должно быть, думает — и будет думать, что Люцифер вновь в опасности, что ему нужно разобраться с Отцом или каким-нибудь страшным злобным существом из Ада.       Ему хотелось закричать. Его плечи уже были готовы вновь сломаться.       Но вместо этого Майкл сказал:       — Да, — и судорожно вздохнул. — Я обещаю, — Богиня улыбнулась и шагнула назад в просвет. Межпространственная рана начала затягиваться. — Я не подведу тебя, мама, — последним, что он от Неё увидел, была Её улыбка.       А последним, что увидела Она от него — ложь.       Но уж лучше так. Правда. Гораздо лучше, чем увидеть в Её взгляде разочарование и нелюбовь, если бы Она поняла, что говорила не с Люцифером.       Так у Майкла оставалась хоть какая-то иллюзия. Так Майкл мог думать, что сделал это, чтобы не лишить Землю и Небеса последнего шанса на спасение. И ещё — чтобы защитить Её от боли потери.       Так он мог убеждать себя, что Мать обязательно будет его оплакивать, если когда-нибудь узнает… когда Древо уже вырастет.               Когда Майкл вышел из пещеры с Клинком в руках, все молча переглянулись. Он остановился бы; заговорил бы напоследок с Отцом — вот только это было бессмысленно. Осознай вдруг Господь свою ошибку и утрату — и мир лишится возможности спастись. Удобно — не надо никаких объяснений с нелюбимым сыном.       Аменадиил, похоже, не знал, что сказать. Потому, когда Майкл проходил мимо, лишь коснулся его плеча, потом спины — ангел коротко кивнул. В словах этот жест не нуждался, он и так был понятен: «спасибо, брат, что спасаешь эту планету, и прости, что мне на тебя настолько плевать, что спасать придётся именно тебе». Честный, прямолинейный и туповатый Аменадиил — Майклу даже не было обидно. Брат не был способен почувствовать что-то по щелчку; разумеется, он был благодарен — и даже, может быть, ощущал вину за то, что не может спасти Майкла от его участи.       Декер медленно качнула головой, когда ангел сделал ещё несколько шагов и они встретились взглядами. На руке у неё была повязка — должно быть, Мэйз уже подсуетилась и взяла у неё кровь. Интересно, подойдёт ли кровь божественного Чуда в качестве человеческой? Впрочем, в Хлое не было ничего особенного сверх её истории рождения и устойчивости к чарам его брата. И в самом деле, даже если её кровь не подойдёт — тут есть ещё Линда. А если будет поздно и жертва Майкла окажется напрасной — ему, в общем-то, будет уже плевать. Он об этом, по крайней мере, не узнает.       Люцифер мрачно опустил глаза, когда Майкл скользнул по брату взглядом. Интересно, о чём он думал? Вспоминал их недавнюю драку или старые добрые времена до Восстания?       Линда, прижимающая к груди всемогущий свой «свёрток с глазками», смотрела на ангела во все глаза. Ей он не был даже симпатичен, естественно — особенно после той выходки в полицейском участке.       Но именно она сделала робкий шаг вперёд, когда Майкл прошёл мимо неё и уже приблизился к будущему Древу, куда Мэйзекин, не церемонясь, щедро брызнула собственной кровью с рассечённой ладони. Её, в общем-то, взял бы и человеческий шприц, как в случае с Хлоей — но демоница, очевидно, не любила долгих церемоний. Жертва — значит, жертва. Надо — значит, надо. Майкл — который, казалось, был ей даже симпатичен, — значит, Майкл…       — Погоди, — окликнула ангела Линда. — Майкл, подожди!       Он остановился. Мартин окинула взглядом всех присутствующих.       — Я не понимаю, — сказала она. — Я вообще не понимаю.       — Что именно? — спросила Мэйз, проходя мимо Майкла. Демон легонько толкнула его плечом — большего признания и уважения от Мэйзекин можно было и не ожидать. Если Аменадиил задержал свою ладонь на спине у брата, словно хотел обнять его в знак признательности, то демоница выражала свои эмоции несколько иначе: быстро и отрывисто.       Целовалась, правда, долго и со вкусом. Даже неопытный в этих делах Майкл оценил её мастерство.       — Я не понимаю, — повторила Мартин, хмуро глядя снизу-вверх на самого Господа, — что здесь происходит.       — Наш брат… — начал было Аменадиил — терпеливо, как с маленьким ребёнком, но Линда шикнула на него, и ангел умолк со своими объяснениями.       — Я знаю, что делает ваш брат, — сказала она. — Я понимаю, почему Хлоя на это согласна. Почему согласны мы с Аменадиилом. Даже Мэйз и Люцифер — я понимаю. Но я не понимаю, как Вы можете это допустить, — и даже их Отец опустил глаза, когда встретился с ней взглядом. — Типа, выкинь моя матка пару фокусов и случись у нас тут двойня — я не смогла бы выбрать между своими детьми. Позволить одному пойти и покончить с собой из-за моего косяка. А другого — выгнать из дома. Это вот такой Дедушка ждёт моего сына на Небесах? — Мартин крепче прижала к себе Чарли. — Это ему, может быть, однажды придётся сделать то же самое, что сейчас собирается сделать его дядя? Мне, честно говоря, неизвестно доподлинно, сколько их у Чарли всего — подозреваю, что до хреновой кучи, — но какая, к чёрту, разница? Это же бред! — она покачала головой. — Полный бред! Как может быть оплакана отвергнутая душа? Хорошо, пусть Вы такой, какой есть, и Вам и вправду плевать на то, что сейчас Вашего сына не станет.       — Линда… — Аменадиил осторожно дотронулся до её локтя, желая удержать от непоправимой ошибки; но Мартин уже понесло.       — Нет, всё нормально, правда: я же психотерапевт и встречалась с разными людьми. Мне приходилось пытаться понять точку зрения родителей, не способных любить своих детей. Я работала с теми, кто любил только старшего или только младшего ребёнка. Оно понятно, что, когда детьми набито каждое долбанное облачко, тебе кажется: одним больше, одним меньше — какая разница? Этого — выгоню, того — дам прикончить и закопать в лесу, как собаку, а этот пускай пойдёт прирежет себя сам. Просто потрясающий сценарий для игры в «Симс», разве что без бассейнов и лестниц. Классика, — могучий Аменадиил, отчаявшись остановить крошечную женщину, осторожно забрал у неё сына. Видимо, на случай, если вдруг Чарли прямо сейчас случайно обронит свои способности, а дедушка их подберёт. — Но, простите великодушно, — Мартин, казалось, даже не заметила, что у неё забрали ребёнка — она решительно подошла к Богу и ткнула его пальцем в грудь, — у Вас тут проблемы с логикой сюжета. Чьи слёзы могут быть пролиты по отвергнутой душе? Если всем плевать! — она развела руками, обернулась к ангелу. — Майкл, прости, конечно, но ты — тот ещё ублюдок. И сейчас мне тебя жаль, иначе я бы сейчас не отчитывала, прости Господи, — Линда нервно хихикнула, — твоего Отца. Но ты не дорог мне. Я не могу тебя спасти! Ты причинил боль всем присутствующим — и винить их в том, что и они тебя отвергли, тоже нельзя. Да, ты мне не дорог — и это нормально, чёрт побери. Я не должна чувствовать за это вину. Но чувствую, и всё потому, что меня — и всех нас, — сюда привели кое-чьи неисповедимые пути! Так и получается идеальная, красивая сцена — вот только, — она вновь повернулась к Богу и опять ткнула его пальцем в грудь, — вот только проблема. Оплакать эту душу здесь некому. Майкл умрёт, а Небеса всё равно отчалят в открытый Космос, и мы с моим сыном сгорим или задохнёмся. А он только начал понимать, когда я с ним разговариваю! — голос Линды задрожал. — Только начал улыбаться мне и пытаться отвечать! Но Вам, конечно же, этого не понять, — она отчаянно покачала головой. — Вряд ли Вам знакомо это чувство, когда дорогой Вам ребёнок впервые что-то делает.       — Не стоит беспокоиться, — тихо сказал Майкл, приподнимая уголки губ. Этот порыв человеческой женщины отчего-то приятно согрел одинокую — отверженную, — душу. — Отец знал, что делает.       — Да откуда? — фыркнула Мартин. Не для того, чтобы оскорбить Майкла — чтобы задеть Господа, на которого ещё смотрела.       — Как всегда, — ответил ангел. — Он знал, чьи слёзы понадобятся.       — И чьи же? — Линда разговаривала не с ним; она всё ещё сверлила взглядом его Отца.       Майкл сделал шаг назад, к Древу.       — Мои, — ответил он.       Линда очень поздно вздрогнула и обернулась — в ту же секунду, когда ангел без замаха, без пафосных жестов вогнал лезвие Клинка себе в живот.       Не в грудь, потому что ему ещё нужно было успеть оставить Древу обещанные слёзы.       Майкл сначала опустился на колени, потом на бок — сжался, приникая щекой ко вскопанной земле.       Что ж, момент истины. Он сам так редко себя жалел, искренне думая, что постоянно чем-то хуже Люцифера. Он сам считал, что должен что-то кому-то доказать — и позволял так думать всем вокруг. И так заканчивался созданный для него Отцом сюжет: пониманием, что его никому не будет по-настоящему жаль — настолько жаль, чтобы эти его проклятые позорные слёзы не подошли. И что даже в тот момент, когда лезвие вонзится в его тело, чтобы загасить бессмертную отверженную душу, это не изменится — и он совершит невозможное.       Впрочем, не такое уж невозможное. Отец не сказал, что оплакать душу должен кто-то другой. А в том был весь Майкл: если существовала лазейка, он был способен её найти.       Он стал бы отличным юристом, совсем как Мама в теле той женщины…              Окружающие не сразу поняли, что мучительный протяжный стон издал не раненый ангел, что опустился на колени возле несуразно торчащего посоха — хотя голос был тот же.       Но вот Люцифер, до сих пор не проронивший ни слова кроме короткого «нет» в ответ на просьбу поговорить с Матерью, сорвался с места. С лица его слетела маска, разбилась вдребезги, и он в одно мгновение сам очутился на коленях возле своего близнеца.       Майкл ощутил его руки на своих плечах. Узнал их. Покачал головой, как смог, сглотнул кровь. Прижался к мягкому земляному холмику. Люцифер до боли стиснул зубы, когда увидел, как его брат закрывает глаза, а по виску его и правда катится драгоценная капля. Майкл подумал, что он подошёл к нему лишь для того, чтобы попытаться собрать эти треклятые слёзы? Да он бы лучше схватил в охапку Хлою с Линдой и племянником и перебрался бы в Мамину вселенную — жаль, эта мысль пришла слишком поздно.       И жаль, она была страшно эгоистичной. Он оставлял несколько миллиардов живых существ умирать страшной смертью без Небесного купола, спасая лишь тех, кто был ему дорог. Согласилась ли бы Мама принять всё человечество у себя? А смогли бы люди?..       Это было идиотской мыслью, и Денница это понимал.       А теперь он, виновный лишь в том, что Хлоя его любила, держал на руках умирающего брата. Снова. Не самого любимого; даже ненавистного — настолько, что Люцифер был уверен: его слёзы точно не подойдут.       Майкл хрипло закашлялся, сдавленно застонал от боли. Пошевелился, подаваясь вперёд, к шесту. Ещё помнил, что должен сделать; а Деннице оставалось лишь смотреть. Думать о том, как он бросит его в яму к Уриилу — и правда, как собаку, — какое меткое замечание бросила Линда. Как будет несколько лет терпеть Отца. Как бы ему подобраться к этому самому Отцу с вопросом об отношениях с Хлоей. Думать, словом, о себе — как и тысячи лет до этого.       Близнец начал судорожно глотать воздух. Ему становилось тяжело дышать. Люцифер зажмурился, отчаянно желая прижать его к себе, хотя бы попрощаться толком, раз уж сделать ничего нельзя — но и это было под запретом. Древо всё ещё не расцвело, посох лишь медленно оживал, напоминая о лучших временах Рая.       О тех временах, когда они с Майклом ещё были близки.              Денница опустил руку на шею брата, считывая его пульс. Сердце замедляло свой ход. Может, оплаканная душа должна была действительно погибнуть, прежде, чем Древо сочтёт слёзы полноценными.       Майкл отнял одну окровавленную руку от живота. Опустил её на холмик. Ах, точно — кровь ангела. Какая мерзость: исполнять Отцовские квесты. Если бы Он хоть раз послушал Люцифера, когда он пытался говорить об их семье — пусть, оказывается, и с подачи Майкла…              Он вскинул взгляд на Линду и Чарли. Нового Господа. Доктор только что сказала, что малыш начал понимать, когда она к нему обращается?       Глупо, конечно. Но близнец у ног Люцифера продолжал содрогаться от мучительной боли, оплакивая сам себя. Потому что Отец его оплакать физически не мог. Ну не мудак ли?       И хоть тот же Отец не спас Уриила, когда о том ему отчаянно молились двое других его сыновей… Что ж, воистину — мудак. Принципиальный козёл. Который, может быть, и мог — просто не хотел.       Да, то был Отец — а вовсе не Чарли, совершенно не осознающий своих собственных сил. По Его же словам.       Люцифер осторожно опустил едва заметно дрожащее тело Майкла на землю возле Древа. Жизни, в конце концов — оно не могло требовать никакой жертвы. Никакого уничтожения души. Это даже звучало глупо. Значит, Отцу просто не хотелось признавать, что в конце эта душа должна была бы получить от Него награду — будь ему хоть немного не плевать, и… имей он свои силы при себе.       Денница отодвинулся от брата. Неловко опустился задом в дорогом костюме на пятки в не менее дорогих туфлях. Закрыл глаза и сложил ладони в молитвенном жесте.       — Люци, что ты… — услышал он голос Аменадиила. Вопроса так и не прозвучало. Его брат-тугодум — в этой оценке старшего ангела они с близнецом определённо сходились, — порой бывал необыкновенно сообразителен.       Люцифер не видел, как Аменадиил взглянул на Хлою и Мэйз. Как те кивнули, вслед за Денницей опускаясь на колени.       И Люцифер не хотел знать, опустился ли вместе с ними на колени и их Отец — под шум молодых листочков на Древе и замирающий стук сердца одного из старших сыновей.              Деннице было не до того. Он вместе с демоном, ангелом и двумя человеческими женщинами мягко ворковал в своей молитве над крошечным божеством, умоляя спасти из Небытия душу Майкла.       Пусть, может быть, и отвергнутую — и страшно раздражающую время от времени, — но, похоже, достойную того, чтобы последние из пролитых слёз оказались бесполезными.       Земле, в самом деле, хватит и молодого деревца — на то оно и было самой Жизнью, что отнимать её не могло. Лишь защищать. Прорастёт, куда же оно денется?              И Люцифер сейчас очень надеялся на то, что в благодарность за собственное перерождение Древо удержит душу Майкла достаточно для того, чтобы они успели объяснить Чарли, что нужно сделать…       Даже если сами имеют об этом лишь смутное представление.