Ex libris Magistri Maximi

Я смотрю на его руки. Длинные пальцы, жилистые, как весь он, приближаются к цели нарочито медленно, будто усыпляя внимание противника. Или давая ему время внимательно разглядеть покрывающие ногти руны. «Видишь точку в центре? — отзывается в моей голове эхо давнего разговора. — Это — длотт. Она означает удвоение, в нашем случае — усиление». И я думаю, что даже ничегошеньки не зная о древнем алфавите Хонхоны, всегда правильно чувствовал именно эту крошечную капельку краски на ногте безымянного пальца правой руки. С Шурфом рядом все ощущения: вкуса хорошей камры, мурашек от новых стихов, жара в груди от только что получившейся волшбы, ласкового шелеста груши за распахнутыми окнами, самой жизни в совершенно вроде бы обычных ее проявлениях — вечно даже не удваиваются, а возводятся в какую-то неведомую степень. Будто сам он — заметная не с первого взгляда, но чрезвычайно могущественная точка во Вселенной, заставляющая судьбу изменить назначенный маршрут согласно его воле. Долгий вдох — я старательно не тороплю отсчитываемые про себя секунды — на двадцать, и он наконец позволяет рукам завершить движение. Касание выходит таким бережным, почти нерешительным, будто он делает это впервые. Я с усилием подавляю желание зажмуриться и передернуть плечами, не желая пропускать ни мгновения. По коже пробегает видимая глазу дрожь, выдавая удовольствие, и вот уже ладонь Шурфа ложится на нее целиком, словно стремясь вобрать это предчувствие движения. Вдавливается сильнее, будто оттискивая свой отпечаток. Пальцы сжимаются чуть крепче, едва заметно бледнея у ногтей... Клац! Я вздрагиваю: совсем небольшая с виду застежка расщелкивается с таким резким цоканьем, что его эхо под нервюрными сводами кажется выстрелом. — Я тоже скучал, моя хорошая, — тихо и очень ласково говорит Шурф, аккуратно укладывая книгу на стол. Медлит еще несколько секунд, поглаживая кожаный корешок легкими успокаивающими движениями, а затем наконец раскрывает ее по тканевой закладке и, придерживая совершенно самостоятельно шуршащие страницы ладонью, оборачивается в мою сторону. — Хороший вечер, Макс. Дырку над ним в небе, все-таки учуял! — Совершенно невыносимый все же ты тип, — вздыхаю я, привычным жестом снимая с себя невидимость и опускаясь на пол, — предыдущую четверть часа я провисел в полуметре над ним, опасаясь, что через узоры на плитках Шурф каким-то таинственным образом сможет ощутить мое присутствие. Был, выходит, неправ: ему и узоры не нужны. Лонли-Локли качает головой, не торопясь отходить от стола. — Прежде чем ты снова захочешь что-либо сказать, позволь напомнить тебе, что я тебя не слышу, — предупреждает он. Я подавляю желание хлопнуть себя по лбу: ну точно, я же из-за этого и пришел! Наткнулся не без помощи Трикки на новый трюк, мгновенно «выключающий» звук у человека, возрадовался (к немалой опаске заместителя начальника городской Полиции), потребовал немедленно применить его ко мне, а потом занавесился невидимостью и пришел Темным путем к Шурфу — хотел проверить, сможет ли господин Великий Магистр вычислить меня, если отменить мое якобы слишком шумное дыхание. Что ж, ответ совершенно однозначный. Впрочем, я отчего-то так и думал, — с удивляющим меня самого удовольствием понимаю я. А еще я понимаю, что моя привычка решать проблемы по мере поступления иногда играет не в мою пользу: заранее посмотреть, как вернуть человеку способность звучать, я не догадался. Кажется, Трикки пытался что-то такое мне сказать, но я, как и положено воодушевленному небывалыми перспективами Вершителю, даже не попытался его выслушать и умчался, наверняка сверкая вдохновенными очами. Потому прямо сейчас приходится покаянно развести руками и виновато улыбнуться, стоически выдерживая очередной укоризненный взгляд от Шурфа. Лонли-Локли только что глаза не возводит к небу — наоборот, на секунду прикрывает их, и губы его чуть вздрагивают, неслышно произнося короткое слово. И в следующий миг я понимаю, что наведенная тишина исчезла, и меня снова прибыло в стане звучащих существ. — Как ты узнал, что я здесь? — спрашиваю я прежде, чем Шурф успевает разразиться лекцией о поступках и их последствиях. — Ты забываешь, что я все-таки Великий Магистр и знаю все, что происходит в пределах резиденции, — он выпрямляется еще больше, хотя минуту назад я был готов поклясться, что его спина и так идеально ровная, — и приобретает совсем уж надменно-неприступный вид. — К тому же на тебя защита Иафаха настроена особенно тщательно. — Мог бы догадаться, — вздыхаю я. — То есть пробовать застать тебя врасплох в его пределах совершенно бесполезно? — Никто не мешает тебе пытаться, — он пожимает плечами и чуть прищуривается, и я наконец понимаю, что вообще-то он тоже страшно рад меня видеть. И ничуть не сердится за то, что я снова изобретал способ за ним подглядеть и помешал, между прочим, засесть за чтение. Высшая степень благоволения в исполнении сэра Лонли-Локли. — Спасибо, — я наконец сдвигаюсь с места и подхожу ближе, потому что Шурф все еще не убирает руку с книги, а значит, и со стола. Вернее, хочу подойти, — потому что стоит мне сделать шаг, как страницы под его пальцами начинают шуршать особенно громко и, это нелепое слово первым приходит мне в голову, угрожающе. — Это еще что за хрень? — я останавливаюсь на месте, глядя на сердито подрагивающую застежку переплета — та чуть ли не подпрыгивает, прижатая тяжестью книги к полированной столешнице, и зубчики замка вдруг кажутся мне настоящими клыками. Лонли-Локли бросает на свою питомицу рассеянный взгляд, словно успел о ней позабыть. — «Пыль окрестностей Ехо и ее применение в бытовых заклинаниях». Тридцать девятая часть «Расширенного путеводителя по исконной магии Хонхоны». — Пыль? — растерянно переспрашиваю я. И тут же задаю следующий, чрезвычайно логичный, как по мне, вопрос: — А зачем тогда ей... зубы? — Под бытовыми заклинаниями еще чуть больше века назад подразумевали в том числе и те, что испепеляли незваных гостей на пороге дома, а к хранилищам подобной информации обычно приставляют охранника, чтобы кто-нибудь случайно не влез, — Шурф пожимает плечами и вдруг добавляет: — Правда таким образом пыль использовалась только в некоторых районах Угуланда. Если тебе интересно, можем открыть приложенные карты, их не так много, по числу городских ворот. — Я пожалуй воздержусь, — вежливо отвечаю я. — У меня складывается впечатление, что это конкретное хранилище информации не слишком-то готово со мной ею делиться. Шурф наконец убирает придерживавшую страницы руку, и книга совершенно самостоятельно захлопывается, замок моментально защелкивается, и в библиотечной тишине становится отчетливо слышно, как она скрежещет металлическими зубами. — Ерунда, — Великий Магистр качает головой. — Она тебя испугалась, как боится любого чужака. — Книга?! — А что тебя так удивляет? Мне казалось, я рассказывал тебе, что книги в библиотеке Иафаха любят особый подход. Думаю, на них влияет пребывание в постоянном магическом поле, так как из документов следует, что приобретаются обычные, никаким образом не заколдованные издания. Но через некоторое время все они обнаруживают свой характер. — И ты знаешь каждый из них? — я уважительно окидываю взглядом ряды стеллажей, только сейчас начиная подозревать, что на помещение библиотеки наложены какие-то особые чары расширения пространства, иначе где бы в очень изящной с виду резиденции Ордена Семилистника поместиться такой прорве книг. — Почти, — коротко отзывается Шурф. — Иначе зачем бы мне становиться Великим Магистром. Я сначала совершенно серьезно киваю и только потом фыркаю, наконец оценив шутку. А спустя еще пару секунд задумываюсь, шутка ли это. — Если хочешь, я тебя научу, — Лонли-Локли прерывает мои мысли, подходя к ближайшему стеллажу, и я заинтересованно подаюсь за ним. — Техника чем-то похожа на Малое заклинание призыва, с той разницей, что ты не представляешь себе мысленно нужный предмет, а видишь его прямо перед собой. Все, что тебе нужно — сконцентрировать собственную волю на том, чтобы позвать конкретную книгу себе в руки. Она сама скажет тебе, как именно нужно ее взять. — Ты ведь знаешь, с концентрацией — это не ко мне, — машинально отнекиваюсь я. Но нам обоим понятно, что Шурфу в очередной раз удалось меня заинтриговать. Когда-то, когда сэра Макса из Ехо еще не существовало, я считался вполне знающим читателем. Запойным, как говорят. Те времена остались в таком далеком прошлом, что его, как утверждают некоторые мои знакомые, вовсе никогда не было, но почти неодолимая тяга к любой не прочитанной еще книге очень хорошо засела в моей памяти и довольно регулярно оттуда всплывает. Подозреваю, что Лонли-Локли как-то на эту тягу влияет, усиливая многократно. Примерно как постоянный магический фон на местную библиотеку. Или как точки-длотты на его ногтях. Я становлюсь ближе к стеллажу и прикидываю, с чего бы начать. Пробегаю глазами по рядам корешков, и взгляд сам задерживается на потертом синем переплете с золотыми полосками. Названия нет, и мне вдруг становится интересно даже не то, как оно звучит, а каким шрифтом написано. Я уверенно тянусь было полке, потом вспоминаю наставления Шурфа и пытаюсь представить, как книга сама открывается перед моими глазами. Спустя секунду я зачем-то делаю манящий жест одним пальцем, и неожиданно легкий томик совершенно самостоятельно выбирается из ряда своих собратьев и ложится мне в руки. Обложка раскрывается от одного только касания, и я читаю: — «Лазающая ундхария дольчатая и две дюжины способов ее применения в традиционной суммонийской кухне». Мне приходится проморгаться, чтобы убедиться, что зрение меня не подводит и на зеленоватой бумаге написано именно то, что написано. — Если я спрошу, кто такая ундхария, ты наконец проклянешь меня за вопиющее невежество? — безнадежно интересуюсь я. Шурф заглядывает мне через плечо, пробегает название глазами. — Мелкий моллюск, обитающий в основном на водорослях у берегов, как ты можешь догадаться, государства Суммони. — Действительно могу догадаться, — покорно киваю я, осторожно закрывая книгу. — Может, попробуем еще? Вдруг мне попадется что-нибудь более... осмысленное? — Почему бы нет, — кивает он. — Возможно, в таком случае я наконец пойму, что ты считаешь более осмысленным. Но я уже не слушаю его — внимательно смотрю на соседний стеллаж, где мое внимание буквально притягивает на этот раз обтянутый тканью том с неброским узором. Кажется, что темно-изумрудный бархат должен быть очень мягким, и я осторожно глажу корешок кончиками пальцев, тут же чувствуя, что теперь могу взять книгу. Материал оказывается похожим скорее на очень короткий мех, к тому же он такой теплый, что я невольно улыбаюсь: полное ощущение, что я взял в руки котенка. — «Портативные и недвижимые артефакты эпохи вурдалаков Клакков», — негромко переводит из-за моего плеча Шурф, видя, что в руническом алфавите я явно не силен: то, что на корешке тоже был не узор, а надпись, я понимаю только теперь.. — Здорово! — я вздыхаю, в данный конкретный момент совершенно искренне сожалея, что не могу прочесть книгу немедленно. — Хочешь попробовать еще? И я тут же забываю о Клакках и руническом письме. И, конечно же, с энтузиазмом киваю. Следующие полчаса мы проводим довольно предсказуемо: я сомнамбулически шатаюсь от стеллажа к стеллажу, периодически доставая то один, то другой приглянувшийся том с полки, а Шурф следует за мной, комментируя мои находки или расшифровывая особенно заковыристые названия. Понимать волю книг у меня получается все лучше, и вскоре я перестаю сомневаться, правда ли они хотят от меня именно этого или это мое расшалившееся воображение. Роскошный, почти сияющий алый шелк с витиевато выведенными буквами: несколько раз восхищенно ахнуть, наклонившись к самой полке, и только после этого почтительно вытянуть книгу, обязательно поддерживая ее снизу: претенциозное «Искусство расстановки задумчивых букетов в жилых помещениях (с учётом расположения относительно сердца Мира)». Пыльно-болотный, сморщенный, словно бы выкупанный в тине переплет: взять двумя руками за самый верх и самый низ, обложку открывать одним пальцем за уголок — короткое «О роли цифр». В чем, затрудняется припомнить даже Шурф. Простая черная кожа с лаконичным серебряным тиснением: том сам выпрыгнул с полки, стоило мне поднести к нему ладони — чванливое «Пророчества подлинные и мнимые». — Работают? — интересуюсь я, оборачиваясь к Великому Магистру. — На то они и подлинные, — отзывается он. И вдруг указывает мне на стол в проходе, на котором лежит стопка одинаковых с виду книг. — Попробуй взять одну из этих. — Какую? — На твой выбор. Я с интересом смотрю на стопку, гадая, почему Шурф предложил мне потренироваться именно на ней. С виду ничего необычного: переплеты из плотного картона матово-бордового цвета, а названий я не вижу — книги лежат корешками от меня и тыльной стороной вверх. Я азартно потираю руки, сосредоточиваюсь на ощущениях и... не чувствую ничего. Снова пытаюсь сконцентрироваться на желаниях книг, как уже почти привык делать, — и опять не ощущаю ничего, кроме собственного нетерпения. — Это какая-то тайная защита? — спрашиваю я почти обиженно. Лонли-Локли молча кивает и делает короткий приглашающий жест — мол, что, сэр Вершитель, есть предел и твоему могуществу? Я хмурюсь и опять перевожу взгляд на упрямые тома. Вдыхаю на восемь счетов, держу положенную паузу, выдыхаю на десять. Протягиваю руку так, чтобы ладонь зависла над стопкой. Чутье молчит, будто предыдущие полчаса мне пригрезились, и мне только показалось, что я научился угадывать желания обитателей этой библиотеки. — Ладно, — говорю я спустя почти дюжину минут, когда от зрелища бордового картона, в который я вглядываюсь слишком уж пристально, перед глазами уже начинают плавать красноватые пятна, — сдаюсь. Покажешь мне, чего они хотят? Шурф вытягивает руку поверх моей и просто прихлопывает мою ладонь к обложке. А потом — за это я готов простить капризной литературе все свои мучения — вдруг смеется, прижимаясь щекой к моему виску, и переворачивает верхнюю книгу. — «Кодекс Хрембера», — читаю я. И тоже фыркаю, оценив иронию. — Вот видишь, недаром я так до сих пор и не сподобился его прочесть: он сам этого не хочет! Даже отказывается мне открываться. — Вовсе нет, — в голосе Шурфа все еще слышна улыбка. — Просто это совсем новые книги, их доставили в библиотеку только два дня назад для занятий послушников. — И они еще не успели пропитаться местной атмосферой? — наконец соображаю я. — Так нечестно! — Именно. Я оборачиваюсь, чтобы подробно рассказать, что нехорошо такому взрослому могущественному дяденьке разыгрывать бедного неопытного Вершителя, но Шурф выглядит таким довольным, что я понимаю: эта пустяковая шутка — огромный шаг для все еще восстанавливающегося цельного него. Того, что не расколот на две неравные части, не балансирует на неверном призрачном канате между сэром Лонли-Локли и Безумным Рыбником, а прекрасно помнит, каково это — быть собой. И я просто не могу удержаться и не сделать то, ради чего вообще-то и пришел: приподнимаюсь на цыпочки и целую его в уголок едва наметившейся улыбки, и чувствую, как знакомые руки уютно обнимают меня под лопатками, словно... — А на людей эта техника действует? — спрашиваю я прежде, чем успеваю додумать мысль. — В той или иной степени, — кажется, он доволен, что я сообразил задать этот вопрос. — И от чего зависит степень? — От личного могущества, разумеется. И от доверия того, на кого ты смотришь. — То есть если я попробую посмотреть так например на Джуффина?.. — Думаю, он изрядно повеселится, подбрасывая тебе одно сомнительное ощущение за другим. Я фыркаю, примерно представляя себе масштабы чувства юмора своего шефа. С него станется убедить меня, к примеру, что для его счастья мне жизненно необходимо быстренько смотаться в Пустые Земли, найти там самого откормленного менкала и явиться пред светлые начальственные очи обнаженным, верхом на живом трофее и с палкой зеленой гугландской колбасы наперевес. — А если на тебя? Шурф чуть приподнимает бровь, и я истолковываю это как открытое приглашение. Я отстраняюсь достаточно для того, чтобы окинуть его новым, пристально-требовательным взглядом, представляю, будто Великий Магистр сам по себе — книга, огромная энциклопедия в шикарном издании, которую хочется то перелистывать, внимательно читая статьи, то выхватывать взглядом отдельные строчки, то просто разглядывать картинки. Гладить ткань переплета, ощущать пальцами ребра корешка и тяжесть хорошей бумаги на руках. И вдруг невольно охаю, захваченный одномоментно обрушивающимся на меня валом настолько разнонаправленных желаний, что их сложно заподозрить в принадлежности одному и тому же человеку. Меня даже коротко качает, словно от сильного порыва ветра. Я облизываю губы и пытаюсь усмехнуться. — И как ты предполагаешь все это... исполнять? И вижу, как настороженность в его глазах сменяется предвкушением. Руки обнимают меня крепче, Шурф наклоняется к самому моему уху, и я понимаю, что до содержимого библиотеки мы оба в следующий раз доберемся ох как нескоро. — По порядку, Макс. Все по порядку.