***
И правда — блаженный. Ветрана думала, что больше его не увидит. Молодому парню точно было чем заняться, кроме как бродить по ночному лесу, даже если он и был колдуном. — Ты, чай, лешим заделаться удумал? — поинтересовалась она, когда первое удивление прошло. Лесьяр и в этот раз был с корзиной, правда, ей, уютно устроившейся на ветке ивы, спускающейся почти к самой воде, было не видно, что там внутри. — Так у нас здесь скука ужасная, даже болот толковых нет. — Да вижу, — хмыкнул он, не сводя с нее взгляда. Ветрана невольно выпрямилась, провела гребнем по волосам еще раз — ловя на них лунные блики, зная, что сейчас они были похожи на расплавленное серебро. Все же, рядом с озером красота ее еще волшебней становилась. — Для русалочьего озера русалок здесь маловато. — А, так ты за невестой себе пришел! — смех звоном ручья отозвался в ночной тиши. — Да, в нашем озере всегда лишь одна. Закон такой, непреложный. … И стоит русалке смениться, как нельзя к ней тринадцать лет с вопросами про родственные души приходить, иначе утянет она тебя с собой, утопит от горечи по собственной любви утерянной. Не утопит, конечно. Не сразу. — Сколько читал про русалок — не слышал такого прежде. В лесу у школы их так много, что иногда смех даже спать мешает, так шумят, — Лесьяр сел на берегу озера, поднял какой-то мелкий камешек, вертя его в руках, не отводя взгляда от Ветраны. — Поэтому я удивился, что здесь лишь ты. — Так чего ж не отдыхаешь-то, а по лесу гуляешь, колдун? — резче, чем хотелось бы, отозвалась Ветрана, гребень в ее руках замер. Она сама не понимала, почему разозлилась, на «лишь ты»? Или на тех неведомых русалок, что мешали своим смехом, видите ли? — Не дуйся, — вздохнул Лесьяр, камешек в озеро бросил как-то хитро, так, что по поверхности тот пропрыгал, что лягушка, прежде, чем утонуть. — Любопытно мне просто было, неужели у вас так редко бегают, судьбу торопят. А бабушка и сказала, что дело все в завете, который никто не нарушает. Ветрана криво усмехнулась и кивнула, откладывая гребень в сторону, устраивая между тонкими небольшими веточками. Спрыгнула вниз, в воду, проплыла немного и выбралась на берег, садясь рядом с Лесьяром прямо на траву. — Нас с детства учат, что все происходит в свое время, — негромко сказала она. — И родственная душа твоя к тебе придет, или ты к ней, когда будет тот самый, верный момент. И отметина появится, надо только подождать, а нетерпеливых утаскивает себе русалка. Что даже если ты поторопишь судьбу, увидишь своего суженого — ваша предначертанная встреча не приблизится. И если она не произойдет за год, до следующей ночи на Ивана Купалу — заступать тебе на караул озерный, меняя привычную жизнь на существование в воде холодной. За тринадцать лет все человеческое должно размыть ледяной водой. Смыть остатки воспоминаний, остатки привязанностей — но пока у Ветраны было до этого время. — Страшно было наперекор идти? — Лесьяр не сводил с нее взгляда, как будто, наконец, русалочьи чары и на него подействовали. А, быть может, так и было? Помогло озеро щиты колдовские пробить? — И стоило ли оно того? — Страшно, — хмыкнула Ветрана, ложась на спину. Мокрая рубаха уже привычно облепляла тело, но она давно позабыла о стеснении. Должно быть, это чувство смывается озерной водой первым. — Тогда казалось, что стоило. Сейчас… Сейчас я даже не помню, что тогда видела. Но если хочешь знать свою суженую, колдун, то к своим столичным обращайся. У меня еще пять Иван Купал без предсказаний. — Лесьяр я, — поморщился он, сорвал осоку и пощекотал ею щеку Ветраны, заставляя фыркнуть смешливо. — Не бросай вызов русалке, победителем не выйдешь. — Еще ни один колдун не умер из-за щекотки. Травинка никуда не делась. Ветрана на секунду зажмурилась, потом перехватила его запястье и подалась вперед, поваливая Лесьяра на спину и усаживаясь сверху. — А многие из них щекотали русалок? — Да почитай каждую сед… — он умолк на полуслове, когда Ветрана склонилась к нему, прядь мокрых волос мазнула по щеке. — Подумай хорошенько о том, что хочешь сказать, колдун. Лесьяр молчал. Молчала и Ветрана, впервые разглядывая его настолько близко — а у него ведь и веснушки были, едва заметные под загаром, и волосы каштановые казались такими мягкими, что так и тянуло прикоснуться. И пахло от него вовсе не полынью, как от каждого уважающего себя колдуна, а чем-то свежим, приятным… Она вздрогнула, когда он прикоснулся к ее щеке. Провел горячими пальцами, удерживая ее взгляд, вверх, к затылку, чуть нажал… Ветрана выпрямилась, обрывая касание, и перехватила его руку, нахмурившись. На запястье был широкий кожаный браслет, от которого знакомо кололо пальцы заговором чародейским. — Зачем он тебе? — Колдовские секреты, — Лесьяр дернул руку, высвобождая, и она разжала пальцы, поворачиваясь в сторону почти позабытой корзины. — А там тоже они? — Нет, там можешь посмотреть. Медлить после такого щедрого предложения она не стала — в мгновение ока слезла с него, оказавшись у корзины, и сразу же выхватила оттуда первое, за что уцепился взгляд. Красивый деревянный гребень, украшенный изящной резьбой — такой не каждый торговец привезет, да и не все смогут себе позволить. Вот только… Она раздосадовано поджала губы. — Он заговорен, — Лесьяр сел. — От сырости. И потерять его тоже невозможно. — Как будто для русалки подарок, — Ветрана искоса глянула на него, сжимая гребень крепче. Он лишь улыбнулся, кивая на корзину. Еще там оказалась… — Есть у меня подозрение… — она задумчиво повертела длинную рубаху под смеющимся взглядом колдуна. — Что кто-то думает, что я страшилище лесное. — Не могу представить, кто бы осмелился на такие мысли. Ветрана смерила его подозрительным взглядом, но рубаху на место возвращать не стала. Её и правда уже износилась, несмотря на всю русалочью магию, да и у нее так давно уже не было обновок… А здесь даже в вышивке обережной, что по подолу и вороту пущена была, ничего пальцы не кусало. Её-то собственная давно порвана была, стерта, так, чтобы жизнь не портить. Не от чего русалкам беречься, и так уже что могло — случилось. — Влюблюсь ведь, — полушутя пригрозила она. Лесьяр едва улыбнулся. — Угрозы нужно уметь исполнять. Ветрана дернула уголком губ, бросила взгляд на заросли камыша, пару секунд колебалась — прежде чем положила рубаху на землю и, подцепив подол, потянула его вверх, обнажаясь. Приглушенный резкий вдох и последующий кашель она проигнорировала, надевая обновку и поводя плечами. Впору пришлась, пусть и ощущалась непривычно сухой. Но это ненадолго, вода с волос быстро промочит насквозь. — Ну, как тебе? — она прокрутилась на месте, сама очень довольная. Конечно, не было поверх яркого сарафана, но чего уж горевать по несбыточному? Еще бы по лентам в косы тосковать. У Лесьяра, кажется, горели щеки, а он сам с неохотой отвел взгляд от кувшинок в стороне — видимо, поторопилась она с силой своих чар, — и посмотрел на нее. — Хороша, — хрипло выдавил он, мотнул головой. — Боялся, что не подойдут тебе такие дары. — Отчего ж? — недоуменно нахмурилась она, снова садясь и новым гребнем по волосам проводя. — Как будто по книжке какой умной подбирал. Или, — Ветрана улыбнулась, когда Лесьяр смущенно сжал губы, — так и было? — Просто ты не похожа на тех русалок, что я видел прежде. Они… Больше нечисть, чем люди. Это чувствуется, выглядят почти как девки обычные, красивые, но… — он помедлил, взгляд на руки свои опустив. Ветрана молчала, склонив голову к плечу. — Жуть от них. Холод. Как от озера зимнего. Сразу ясно, что не из мира живых они. — А от меня не холод? — Прохлада, как от росы утренней, — Лесьяр слабо улыбнулся ей, протянул руку, но она уклонилась от прикосновения и настаивать он не стал. — Старше они, должно быть, — плечами пожала, гребень подаренный в руках сжимая. — Не сразу озеро все человеческое забирает, время на то нужно. Метку тоже смывает не сразу. У суженого, навроде, седмицу-две после Ивана Купалы еще держится, постепенно светлея, как всегда со смертью пары. Появляется неожиданно после обряда и исчезает, если не встречаются за время данное, словно и не было ничего. О глупости души родственной донося. У русалок до самого конца обращения никуда не уходит, о счастье упущенном напоминая. Молчал Лесьяр, не сводя с нее взгляда задумчивого, да браслет свой на запястье прокручивал. — Должно быть, — наконец, кивнул он согласно, да и не было ведь причин спорить с этим. Из корзины оставшийся там букет из васильков да ромашек достал и Ветране протянул, как будто само собой разумеющееся. — Хочешь, про город расскажу? Ты же там не бывала? Ветрана букет приняла, улыбнулась, на цветы любуясь. — А расскажи. Вряд ли в книжках, какими бы умными они ни были, учат русалок цветами задабривать.***
Гости к ней заглядывали не так часто. Первые годы прибегали подружки, рассказывали сплетни, делились проблемами сердечными, зная, что теперь-то она уж точно никого не уведет и никому не разболтает, но с каждым месяцем это было все реже. Подружки вырастали, заводили свои семьи, а новые девки слишком опасались заговаривать с нечистью, да и верно делали. Бабушка Улада прежде и вовсе не приходила, пусть и забредала в лес за травами. До озера добираться и молодым было непросто, поэтому обычно до речки бегали купаться, а не ноги в чаще ломали, чего уж говорить о той, кто был старше всех в этой деревне. — Не придет он сегодня, травки сонной я ему дала, чтобы с тобой, нечисть, поговорить. Не морочь Лесю голову, — мрачно сказала она, опираясь на свой посох, и Ветрана пожала плечами, бросив на нее быстрый взгляд и возвращаясь к расчесыванию волос. Кто еще кого морочил, так-то. Лесьяр сам все ходил к ней, о школе своей рассказывал, о друзьях, о чудищах всяких, которым она была не ровня… Так сладкоголосо баял, как и Ветрана не смогла б, хоть когда-то и любили сказки её слушать, да чарами своими развлекал, существ красивых да цветы нездешние показывая. — Они там в школах своих нормальных девок-то толком за книжками не видят, пальцем поманить достаточно! — Зато русалок встречают, — фыркнула она. Слабо ей верилось в то, не замуровывали же их за стенами высокими, даже лес вон был, шумный не в меру. — Лесь уже не мальчишка, сам решит, хочет девок по сеновалам зажимать аль с русалкою беседы вести. Не было в словах тех уважения к старшим, но стыда и за это не находилось. — Да какие там беседы! О тебе же, дуреха, беспокоюсь! — в сердцах сплюнула Улада, и Ветрана сжала губы. — Отпустишь его к суженой-то? — Как я его не отпущу, коль в город уедет, — негромко сказала она, гребень словно запнулся о колтун, неизвестно откуда взявшийся. — Да он меня и слушать-то не будет. Не было еще такого, чтоб русалки колдунам указывали. Наоборот — о таком что-то слышала, если тот еще амулетами какими обвешается да травами нужными намажется. Иль цветок папоротниковый вон найдет, там и не только русалки подчиняться будут, хозяином называючи. — В деревне у него суженая, — Улада покачала головой. — В нашей. Чего, думаешь, примчался сюда, по бабке старой да ворчливой соскучился? Да только как тебя увидел, так на других и не смотрит, все в лес ночами бегает. Шепотки уже пошли, что душу его забрала. Думаешь, рискнет кто к русалочьей добыче подойти? Не рискнет, если только не совсем смелая и отчаянная. Да, быть может, колдуну такая и нужна? Жизнь-то у них неспокойная, особенно с таким огнем внутренним, как у Леся. Тот точно на месте долго не усидит, вон как глаза горели, когда про драконов да сражения с нечистью злой сказывал, взгляд отвести нельзя было. Нет, не будет он знахарем деревенским или даже колдуном, к селу какому привязанным. Не выдержит-то девка нерешительная переживаний таких. Ссора с русалкой мелочью незначимой покажется. — Если она его суженая, то что я сделать-то смогу? — удивительно, как гребень в руке все еще не треснул. Неужели, и от этого заговорен был? С Лесьяра сталось бы. — Утопишь? — бабушка Улада смотрела на нее цепким, зорким взглядом. Ведьминским, из тех, что душу вынимают. Вот только души у нее уже не было. Утопит ли она Лесьяра, найди он свою суженую? Что-то внутри сладко сжалось при мысли, что тогда он так и останется лишь ее, в озере, с ней навсегда. Вот только… Только не улыбнется ей больше так тепло, не посмотрит своими зелеными, как папоротник, глазами. А вот если утопить его суженую… — Ты — мертва, — жестко отрезала Улада, вырывая ее из картинки представленной. Углядела все же что-то, стало быть. — Пара-тройка вёсен— и прогниешь окончательно, трухой рассыпется твоя любовь, да водой озерной ее смоет. Прогони его, Ветрана. Если люб он тебе — прогони. Ты же добрая девочка, я знаю. Добрая ли?.. Раньше, быть может, да. Подружек всегда выручала, за больными в деревне приглядывала, без сожалений отдавала все ягоды младшим да старой знахарке помогала травы собирать, чтобы та лишний раз в лес не ходила. Но это было так давно, что даже воспоминания казались мутными, льдом закрытыми. Бабушка Улада постояла немного, не сводя с нее пытливого взгляда, после чего развернулась и тяжело поковыляла обратно, в сторону деревни. Темно уже было, опасно, стоило приглядеть, чтоб дошла целой — но Ветрана не пошевелилась, узоры на гребне пальцем большим обводя. Не умели плакать русалки, какие бы сказки про слезы их горючие да целебные не придумывали, с них и так воды лилось в достатке. Но слова чужие запоминали хорошо.***
Лесьяр, конечно, появился снова. Какой-то раздраженный, заметила она, наблюдая за ним из-за ивы. Замер у берега, взъерошил волосы, оглядываясь, наколдовал даже шар, светящийся словно небольшая луна. Не рассчитывал, видать, в этот раз на зелья, в ночи видеть помогающие. — Ты здесь? — позвал он. — Ветрана? Собственное имя отозвалось приятным теплом в груди. Он впервые так ее назвал — неужто разузнал у деревенских? Или Улада рассказала? Сам-то он не спрашивал, да и она не говорила, имя-то истинное забыть стоило еще когда она первый шаг из озера сделала. — Ветрана! Нам надо поговорить! Не прячься, прошу. Ее губы дрогнули, и она зажмурилась, затылком прижимаясь к стволу. Пытаясь сосредоточиться на шорохе листьев, на уханье совы или стрекоте сверчков. Несколько лет. Несколько лет — и тоска пройдет. Несколько лет — и ей не будет больше так больно. Права ведь знахарка, не знакомы муки сердечные русалкам, что живут долго да судьбы своей не имеют. Коротать ей свой век на озере, за счастьем чужим наблюдая, и искупление за торопливость и попытку предначертанное обойти зарабатывая. — Я вернусь на следующий Ивана Купала, — негромко сказал Лесьяр. — И на тот, что будет после него. И на тот, что после. Ты не сможешь прятаться от меня вечно. Попробуй, найди русалку в ее озере, если она того не хочет. Быть может, только слово колдовское какое для этого было — но Лесьяр то ли не знал его, то ли использовать не пожелал. Походил по берегу, шаром своим подсвечивая, разнес им же на рассвете одно из деревьев неподалеку в щепья, да ушел. А там и осень подобралась, деревья желтыми да красными мазками расцвечивая, и студентов школ всех обратно в города призывая.***
За год легче не стало. Она не нашла в себе силы выкинуть гребень или подаренную рубаху, а они не давали ей забыть о Лесьяре. О том, какими теплыми были его прикосновения, какими зелеными — глаза, веснушки эти дурацкие, неизвестно откуда взявшиеся, ведь не был же он рыжим. Не смыла озерная вода ничего из этого, не заточила в ледяную обертку, как всегда за зиму случалось. Словно и не было еще одного года минувшего, словно не должно было проклятье русалочье сильнее стать. И знак ее на запястье не светлел, лишь темнее стал на фоне белоснежной кожи, как будто издеваясь. Она надеялась, что Лесьяр обманул. Что встретил свою суженую, что чары русалочьи — если это были они, — развеялись в его школе, да мало ли! Много ли веры словам, что даны нечисти, да еще и колдуном, который таких, как она, ненавидеть должен. Погулял с дружками, на девок столичных посмотрел — да и позабыл, что там в этой деревне далекой летом случилось. Но он пришел. Ветрана почувствовала его появление, но не прекратила плести венок. В озере, на берегу которого она сидела, как обычно, плавало много ярких, красивых и пышных — из всевозможных полевых цветов, расстарались девки, желания да послания своим суженым наговаривая. Ее, из папоротника, будет там чуждым. Таким же, как она сама. Лесьяр остановился за ее спиной, не проронив ни слова. Ветрана подняла венок, рассматривая, потом снова опустила, вплетая еще один лист. Это было бесполезно, на самом деле, вряд ли выйдет его даже на воду положить. — Ночь опасная нынче, — она помедлила, первой нарушив тишину, — русалки да прочая сила нечистая свободно бродят, жертв выискивают. Поберечься бы тебе, колдун. Заморочат. Лесьяр выдохнул, садясь рядом с ней. — У тебя волосы стали светлее, — заметил он, и Ветрана дернула плечом, не отвлекаясь от своего занятия. Конечно, стали. У нее прежде они и вовсе были к меду вересковому ближе по цвету, чем к серебру, как сейчас. — Что же суженую не ищешь со всеми вместе? Аль опять за травами отправили? — но корзинки у него не было, да и вряд ли Улада пустила бы внука в лес в такую ночь. Да и в любую другую, наверняка, сама пойдет, или из девок кого кликнет. Мало кто из них, правда, травы все знал, но простенькие уж наберут. Ветрана, быть может, и сама подсобила б, да холодела еще обида в груди за слова про гниль, пусть и правдой они были. — Ты из-за нее мне не показывалась? — Лесьяр звучал немного устало, и Ветрана бросила на него быстрый взгляд. Тот и выглядел так же — словно не спал не только ночами, но и днем. Может, так оно и было, откуда ей знать, какие там дела у него магические в деревне были?.. Суженая, опять же. Не сразу же по приезду он сюда пришел, может, уже не первый день из школы своей вернулся, но даже на запястье не подсмотреть — закрыто, как и прежде, браслетом, даже если и есть знак, то не углядишь. — Колдуны и без русалок умеют понимать, где их суженые? — О чем… — он нахмурился растерянно и Ветрана взяла очередной лист папоротника, надеясь, что голос звучит ровно и так, как будто ее это все не тревожит ни капельки. — Бабка твоя сказала. Что ты приехал, потому что узнал, что суженая твоя у нас живет, вот и стало интересно. — Да, есть такие чары, но условий много, редко сходятся, — медленно ответил Лесьяр, взъерошил волосы и цокнул языком: — Вот ведь, так и знал, что дело в этом. Зачем только обмолвился ей… — Дело не в этом, — ложь далась легко. — Зачем ты вообще тут время теряешь? Жалеешь одинокую русалку? Так я столько лет прожила и не усохла без рассказов, как видишь! Соскучусь — заманю кого-нибудь из деревенских, и… — По тебе соскучился, Ветрана, — и этих слов хватило, чтобы вспыхнувшее было раздражение и злость растворились без следа. — Год места себе найти не мог и сбежать не выходило — только в свитках и терялся, — он протянул руку, осторожно забирая у нее пожелтевший венок. — Даром, что колдун, а чар твоих победить не смог. — Неужто русалочья магия сильней твоего колдовства? — шепотом поинтересовалась она. Сейчас, когда его слова заставляли все внутри замирать, казалось, что такое просто невозможно. — Твои чары сильней любых оберегов, — поправил Лесьяр, оказавшись как-то совсем близко. Так, что дыхание его касалось губ. Она моргнула, резко подалась назад, вставая. Нет, не отпустит его, если поцеловать сможет. Даже не в природе ее дело, просто не сможет, не так много в ней осталось человеческого, чтобы настолько своим желаниям перечить. — Иди к суженой своей, колдун. Домов не так много, метка твоя скоро появится, даже если стучаться в каждый — не больше седмицы уйдет. — Ветрана… Она задержала взгляд на осыпающемся трухой венке в его руках и с горечью улыбнулась: — Уходи. И первая же шагнула в воду, не давая Лесьяру и шанса остановить ее.***
Не хватило надолго ее решимости. Это прошлым летом она на горечи смогла высидеть, а за год истосковалась, воспоминаниями упрямство свое подточила — и стоило в следующую ночь Лесьяру позвать, как появилась. На венок в руках его старательно не смотря. — Сколько домов успел обойти? — спросила, за плечо ему куда-то глядя, как будто там и не лес, уже до каждого подосиновика знакомый. — В старостином дому, слышала, Белава подросла, помню, красивой была девчонкой, правда, озорной не в меру, зато скучать не будешь. — Ни одного, — Лесьяр коснулся ее подбородка, заставляя, вся же, взглянуть на себя. Серьезный такой, и все еще уставший, так и не скажешь, что не оббегал всю деревню. — И Белаву твою видел, но не по душе мне она, уж извини. — Так есть и другие, Лесь, — в глазах его вспыхнуло что-то, на радость похожее, стоило ей ласково его назвать. — Те, кого друзьям показать не стыдно, и к кому ночами бегать не надо. Права твоя бабка, — он хотел было что-то сказать, но Ветрана мотнула головой. — Человеку, пусть и колдуну, нет жизни с русалкой. Никому нет. Тоска сердечная да смерть скорая заместо счастья и души родной рядом. — Позволь мне решать, — он помедлил, потом усмехнулся. — Или реши сама. Она моргнула растерянно, не сразу понимая, о чем тот говорил, но потом осознание сжало все внутри. Нет, это же просто глупо! Не станет он вот так… Не станет так — с ней. — Суженую свою увидеть хочешь? — горько улыбнулась Ветрана, коснулась пальцами его щеки — оставляя мокрый, холодный след на загорелой коже. — Думаешь, спасут тебя твои чары через год? Отпущу тебя? Не становились русалками парни, рискнувшие пару свою в озерах искать раньше срока, да до следующего Ивана Купалы не нашедшие. Погибали, какими бы сильными колдунами не были, слишком древняя сила вмешивалась в обряд. Но знал он ведь, что она здесь, в деревне, верно? Всплыл в голове вопрос давний от бабки Улады. Утопит ли?.. — Хочу, — Лесьяр смотрел серьезно, даже не пытался отступить. Никогда не пытался, осознала Ветрана, когда он накрыл своими пальцами ее, удерживая прикосновение. Никогда не отшатывался от нее, всегда как будто тянулся. — Покажи мне суженую мою, дух озерный, да знак встречи нашей подари. Она не могла отказать, даже если бы захотела: связали слова ритуальные, огнем под кожей пробежались. Замерла, смотря ему в глаза. Зная, что ее собственные сейчас — совсем синие, целиком, прозрачные, словно вода, шаг — и утонешь, один шаг и… … Звонко смеющаяся девушка бегает по полю, ловя бегающих от нее детишек. Родители в стороне переговариваются, наблюдая за ними с мягкой улыбкой. Один-два-три-четыре младших братьев, одна сестренка с такого же цвета волосами. … Венок из ярких полевых цветов идет ко дну, девушка хмурится, сведя брови. Второй год подряд, шепот подружек за спиной режет уши. «Несчастливая», «Так и будет в девках ходить, зря Даньку-то отвадила, даже без знака был бы хорошим мужем, теперь пойди найди, кто на ведьмину любимицу-то позарится». … — Не слушай их, милая, — знахарка перебирает принесенные травы. — Явится твой суженый, никуда не денется, не бывает так, чтобы люди без половины души по земле ходили. Не так много тебе годков еще, успеешь в женах побывать да деток родить. Девушка улыбается невесело, но вслух не возражает, травы в пучки сплетая. … Прозрачные, синие глаза перед ней утягивают в омут; русалка — другая, — сжимает ее запястье, оставляя под своими пальцами знак папоротника. … Венок в ее руках вянет, сама она — словно тень себя, той, что была в первом воспоминании. Никаких подружек за спиной, лишь ночная лесная тишина и вода озера, смыкающаяся над головой. Ветрана сделала глубокий вдох, словно вырываясь из плена. Лесьяр же перед ней все еще смотрел на нее, не моргая, сжав губы. Словно все еще видел. — Нетерпеливая, — наконец, со вздохом пробормотал он, моргнув. Перехватил ее вторую руку, повернул запястьем вверх — под тусклым лунным светом папоротник на коже казался совсем черным. — Какая же ты нетерпеливая, Ветрана. Нетерпеливая. Видела тогда же и веснушки его, и глаза папоротниковые, и как он сам колдовал да над свитками в свете свечей сидел, буквы незнакомые выводя. Но много было школ колдовских, за год все не объедешь, да брат младший приболел сильно, а там и зима настала, дороги все замело, и весной очередная сестренка появилась, за которой тоже пригляд нужен был. Вот только… — Но я же… — нахмурилась она растерянно, не понимая, что происходит. Не бывает родственных душ у русалок, все равно, что мертвы они для мира, так как такое возможно? Не должен ли Лесьяр пустоту увидеть был заместо воспоминаний ее? — Разве отпущу я суженую свою так просто? — улыбнулся Лесьяр, к губам поднес ее запястье, целуя знак. — Чарами знак свой заморозил, стоило ему начать светлеть, да заклинание на поиск сотворил. Не врал я, когда про условия говорил: метка уже проявившаяся требуется, встреча случившаяся. Или, — Ветрана под взглядом насмешливым, но теплым, замерла, — невеста, излишне нетерпеливая. Отпустил ее, взял венок принесенный в обе руки. Не Купальская ночь ныне была, но все еще чувствовалась ее магия вокруг — та, что завсегда суженым помогала связать друг друга да перед судьбой показать, что нашли друг друга. Венок из папоротника сплетенный, немного неуклюжий, не совсем аккуратный, возможно, держащийся лишь на слове колдовском, и Ветрана не сдержала улыбки, представляя, как же долго мучился Лесьяр с ним. Это не одуванчики аль ромашки соединять, посложнее будет. Лесьяр задержал венок над ее головой, не опуская. — Можно? Ветрана улыбнулась шире, кивнула — и ощутила вес венка на волосах. Папоротник на запястье вспыхнул зеленым, браслет Лесьяра и вовсе зачадил, и он, ругнувшись, сорвал его, обнажая такой же знак, как у нее. — Не обжегся? — встревожилась она, перехватывая его руку и разглядывая. — До свадьбы заживет, — широко улыбнулся он, захватывая в плен ее локон медового цвета и поднося к губам. — Станешь же ты моей женой, Ветрана? Ветрана фыркнула смешливо, да обхватила его лицо ладонями, вставая на цыпочки и в губы целуя. Впервые за многие годы чувствуя, какой прохладой тянет в лесу. — Не очень ваше озеро теперь и русалочье. Ветрана бросила взгляд через плечо на поверхность ровную, бликами лунную переливающуюся, потянула суженого своего в сторону деревни. Не стала говорить, что недолго озеро пустовать будет. Колдуны и сами это знают.