Sayonara, My Love

— Кирью-чан, тебе не кажется, что это глупо — извиняться за то, что ты не делал? Подобный вопрос поставил его в тупик. Маджима курил сигарету медленными затягами, выдыхая в сторону проезжей части, по которой то и дело гоняли шумные машины. Сложенные руки на перилах позволяли ему чуть расслабиться после сложного дня, а тянущая боль в мышцах медленно растекалась по всему телу, застывая в конечностях. — Откуда такой вопрос, Маджима-но-ниисан? Маджима повернулся к собеседнику и склонил голову набок, нахмурившись. — Мне прост кажется, что ты слишком часто говоришь это тупое слово, — он отвернулся для того, чтобы выдохнуть очередную порцию дыма. В слабом свете от зажженной сигареты его глаз выглядел особенно тоскливо. Словно бы он хотел, чтобы Кирью не задавал такой глупый вопрос в ответ и сам все осознал. — Даже тогда, когда ты не виноват в случившемся. Кирью задумался на секунду. Мысль о подобных случаях не приходила ему в голову. Но, возможно, его собеседнику виднее. Ведь он, несмотря на отсутствие одного из глаз, всегда видел его насквозь. — Не замечал такого. Простите. Маджима вновь обернулся, на его лице можно было разглядеть немой недовольный вопрос, граничащий с еле заметной брезгливостью. Кирью не замечал за собой такую банальщину, от чего казался еще большим идиотом. Немой вопрос во взгляде в ответ было сложно игнорировать. Маджима подозвал Кирью жестом, а после притянул его лицо к своему, оставляя поцелуй на его подбитой чьим-то кулаком щеке. Кирью поморщился от боли, но все также смотрел в ответ с вопросом. Глаза казались двумя бездонными черными дырами, полными добродушия и искренности. Маджима фыркнул, оглаживая здоровую щеку большим пальцем. Тепло его лица было слишком приятным. Однако, на сегодняшнюю ночь уже было слишком много планов, чтобы отвлекаться на любование. — Не важно. Пойдем.

***

Шум берега слышался в голове даже в самых мрачных и безвылазных снах, в которых лишь пустота поглощала его сознание. Возможно, это было даже неплохо. Только вот он умудрился потерять чуткость слуха от такого образа жизни. Вошедший в помещение показался знакомым с первого шага. Через мгновение Маджима заметил то, насколько сильно статная фигура дракона с годами потеряла в весе. Это сложно было не заметить, как и впалые щеки, а также решившие наконец показать себя морщины. Но бездонные карие глаза выдавали в нем самого знакомого и близкого человека в его жизни. Они вышли из дома, чтобы проследовать к берегу. О невысокие скалы билась черная вода, в тот же миг расступаясь. Маджима засунул руки в карманы куртки как только ощутил холодный бриз. Кирью шел за ним слишком медленно, сторонился. Пришлось даже обернуться, чтобы он наконец-то начал говорить. Было заметно, что ему хотелось сказать многое. Возможно, не все из этого Маджима сможет воспринять всерьез после их самой последней встречи, в которую он удостоверил Кирью, что ни за что не поверил бы в то, что тот умер. И после которой Кирью снова пропал, оставив Маджиме так привычные пустоту и одиночество. — Прости меня, Маджима. — За что? Ему не хотелось извинений от Кирью за все те разы, когда тот «умирал во благо своих близких». Он не желал слышать оправдания. Потому что он давно его за все простил. Маджима вгляделся в глаза Кирью. Тот смотрел под свои ноги, на волны, медленно облизывающие берег, но не в ответ на Маджиму. Маджима осознал страшную вещь — в глазах Кирью потух огонь, который он умудрился разглядеть в их самую первую встречу. И ему не хотелось признавать это самому себе. Было больно и тяжело видеть, что драконья пасть не в состоянии извергнуть пламя, согревавшее его на протяжении нескольких десятков лет. Маджима подошел к Кирью и притянул его лицо к себе, оглаживая щеку, словно и не прошло столько времени с их последней честной драки один на один. Его щека была холодной и влажной, из глаз медленно текли слезы. И Маджиме сложно было осознать, происходило ли это по вине треклятого моря и холодного бриза, или потому, что тот окончательно сломался. — У меня рак. И он улыбнулся искренне, словно в попытке успокоить Маджиму. Это было похоже на выстрел с близкого расстояния прямо в сердце. Он был самим собой — тем самым, единственным, извиняющимся за то, в чем не виноват. Маджима поцеловал его щеку, тут же обхватывая его в свои объятия. Он еле сдерживал рвущиеся наружу слезы и желание поцеловать его снова, словно Кирью в следующую же секунду растворится в проклятой черной воде на берегу моря и больше никогда не появится в его жизни, безмолвно ушедший, как и всегда. Но он был рядом. Казалось, что он искал знакомое тепло. Возможно, это было ненадолго. Скорее всего, он уйдет. — Казума, прости меня, — холодные пальцы на затылке, нежно перебирающие волосы Маджимы, можно было сравнить разве что с самой смертью. Маджима не думал, что когда-то ощутит любимую руку и подумает о ней в таком ключе. — За то, что тебе приходится извиняться.