Фанатка

Лахлан не метил в волонтёры. Когда тебе под пятьдесят и вместо профессии у тебя гитара, не до добрых дел, справиться бы со своей жизнью. Но когда Тим, фронтмен кавер-группы, с которой Лахлан полгода играл по барам, подвалам и чердакам, сообщил, что несколько концертов они сыграют бесплатно и для весьма специфической публики, отбрыкиваться не стал. Благо, их звали не подтирать носы и попы, а слабать несколько хитов прошлых лет. Звук оказался предсказуемо ужасен, зал того хуже. Их не слушали: переговаривались в голос, разворачивали подарки, шуршали фантиками, обменивались содержимым пакетов, а сидевший под хрипящей и скрежещущей колонкой чувак в линялой бейсболке вообще умудрился уснуть. Тими нервничал и частил, Лахлан подстраивался как мог. Она вошла на четвёртой песне. Очки в дешёвой пластиковой оправе подпрыгивали на носу в такт шагам, на шее висели самодельные бусы из деревянных цветных пуговиц и рыбацких колокольчиков, жидкие волосы дерзко пушили, тонкие губы изгибала улыбка. Она пробралась к самой сцене. Покачивалась в такт, пыталась подпевать, аплодировала что есть мочи. Когда они отыграли программу, Лахлан подмигнул благодарной слушательнице и сыграл бонусом ещё одну музыкальную фразу. Чёрт, да он даже не знал, видит ли она его заигрывания через свои окуляры. Оказалось, видела. Они паковались в служебке, нянечка привела за руку их новую фанатку. — Это наша Рита, — представила она свою подопечную. — Ей очень понравилась ваша музыка. Она хочет взять автограф. Нянечка говорила громко и раздельно. Словно подозревала, что её собеседники одновременно страдают глухотой и отставанием в развитии. Тим оторвался от сумок, белозубо оскалился и и приподнял бровь — маневр приберегаемый им специально для встреч с восторженной публикой. Рита нахмурилась. — Мне у этого, — указала она пальцем на Лахлана. — А говорят, девушки не любят басистов, — хохотнул Тим и вернулся к неподатливой молнии. — Что, Дед, твоя очередь купаться в лучах славы? Рита разжала кулак и протянула Лахлану влажную обёртку от конфеты. — Распишись, пожалуйста, — попросила она уже менее бесцеремонно. Пока нянечка ходила искать ручку, Рита успела сообщить Лахлану, что очень любит музыку, и раньше у неё было много-много пластинок, а теперь ни одной не осталось. Даже получив вожделенный автограф, Рита не захотела прощаться. Нянечка совсем потеряла терпение, и Лахлан, под смешки ребят, начал уговаривать Риту пойти в свою комнату. — А ты ко мне придёшь?.. Обещай, что да. — Соглашайтесь, она всё равно завтра всё позабудет, — торопливо зашептала нянечка. — Хорошо, когда-нибудь, — он легонько похлопал Риту по плечу, — При условии, что сейчас ты отправишься к себе, ужинать и спать. Парни несколько дней припоминали ему этот случай. Утверждали, что Дед наконец нашёл свою любовь. Лахлан только вяло огрызался и просил не завидовать: на следующем благотворительном концерте кому-нибудь из них точно повезёт. Но тема с волонтёрством заглохла. Видно, до Тима начало доходить: чтобы стать вторыми U2 благотворительности недостаточно — прежде всего надо играть на их уровне, а уже потом «создавать позитивный образ для прессы». Самому Лахлану на славу было плевать. Его интересовали деньги. Он и к музыке-то не хотел возвращаться. Но не то чтобы у него был большой выбор. Когда он сошёл с борта «Бритиш Эйрвейз» в Глазго, никто не заколол для него жирного тельца и не устроил приветственного пира. Даже в аэропорту его встречал только сраный шотландский дождь, ничуть не изменившийся за двадцать лет его странствий. Лахлан старался экономить, но прихваченная с собой наличка таяла быстрее, чем он планировал. Он честно искал вакансии в газетах, стучался в каждую дверь, на которой висела табличка «ТРЕБУЕТСЯ», но, чёрт возьми! Он даже грёбанную зарплатную карту открыть не мог! Каждый фунт с его счетов списывало протянувшее через океан свои щупальца правительство США. Ему оставалось только конкурировать за чёрную работу с молодыми нелегалами, и расклад раз за разом оказывался не в его пользу. Единственное, что удалось отыскать — место продавца-консультанта в музыкальном магазине. Без оклада: его задачей было слоняться по торговому залу и давать бесплатные советы потенциальным покупателям. Если кто-нибудь следовал его рекомендациям, то в конце дня Лахлан получал свои десять процентов от продажи. Этого завидного куша едва хватало, чтобы не сдохнуть. Там он и встретил Тима. Просто сыграл пару аккордов на электрике, чтобы продемонстрировать возможности инструмента. Мажористый пацанчик сначала челюсть на пол уронил, а потом заявил: «Я возьму эту гитару, Дед, но только в комплекте с тобой». Прежний Лахлан без разговоров послал бы Тима нахер. А новый… Новый хотел, чтобы Айрин — его умная прекрасная дочь — приехала на летние каникулы. Принимать её в пропахшей носками и антисептиком комнате хостела было совершенно невозможно. Да и его бывшая жена с её манерой контролировать всё от и до — такого бы не допустила. Вечерами, выходя из магазина под осеннюю морось, Лахлан думал: чтобы расплатиться с долгами, ему придётся продать почку, а то и печень. Только желающих купить его проспиртованный ливер не найти. Что ж! Раз его руки помнили как играть и ещё чего-то стоили, он был готов продать хотя бы их. «Любой каприз за твои деньги, малой. Только обойдётся не дёшево: на меня скидки не распространяются». Тим оценил шутку, и дал ему адрес студии. Так Лахлан и попал в "Интэпретэйшн". Не так просто после перерыва в десятилетие вписаться в коллектив, в график репетиций, заново привыкнуть к инструменту. Лахлан чувствовал себя чужаком — ребята в свои двадцать лет были меньше раздолбаями, чем он в пятьдесят. Добивались идеального звука, курить выходили во двор, перед концертами ничего не накатывали для храбрости… Тим оказался неплохим лидером и славным парнем. С чувством юмора, хорошим музыкальным вкусом и приятным голосом. А ещё Тим обладал качеством, которое Лахлану казалось почти сверхъестественным — деловой хваткой: менеджера у «Итэпретэйшн» не было, и Тим сам организовывал концерты в самых неожиданных местах — от мрачных рыгаловок до палуб круизного лайнера, — выбивал для группы выступления на Дне города и участие в фестивалях. И с выручкой не юлил, делил на всех, оставляя лишь немного антрепренерских на аренду студии. Словом, чтобы сиять звездой, Тиму не хватало лишь капельки самобытности. Играли они только каверы. Тим гордо называл это «интерпретациями». Но аранжировки не отличались особенной оригинальностью, и Тим скорее следовал за чужими голосами, чем искал свой. Прежний Лохлан много чего сказал бы на этот счёт, а нынешний просто радовался тому, что у него появилась возможность срубить деньжат. Со второго гонорара купил себе акустический «Крафтер» и после репетиций, оставаясь в студии один, часами импровизировал, пробуя разные аккорды и ассонансы. «Новый» Лахлан хотел доказать Тиму, что тот не зря позвал «деда» в свою банду. А, может быть, заполнял пустоту тусклых серых вечеров. Солнце в этих широтах светило совсем не так, как в Калифорнии. Прежний Лахлан часто говорил: «Когда-нибудь…» и чаще всего это означало никогда. Слишком много опрометчиво данных обещаний висело грузом на его совести. Прибавлять к ним ещё одно не хотелось, пусть Рита, по уверению нянечки, могла забыть о его словах на следующий день. Не прошло двух недель, как он взял гитару и отправился в интернат. Стоял дурак-дураком в приёмной и хотел уже поворачивать обратно, как сидевшая за столом у входа медсестра в розовой форме сама его окликнула. — Вы к кому пришли? — К Рите. Чёрт, он даже фамилии её не знал. — Родственник? — Нет, — вот тут-то, по мнению Лахлана, его и должны были выставить вон. Но розовая медсестра наоборот заулыбалась и подозвала его к себе: — Заполните анкету волонтёра, — сказала она, вручая ему бланк и карандаш. — А потом вас кто-нибудь проводит. ** — Привет, Рита! — Уходи, — замахала она руками, — жди меня там! — Рита выставила его из комнаты, и позвала обратно лишь спустя минут десять. Теперь на её тонких губах переливалась перламутром помада, на шее висели звенящие бусы, а тощее запястье было обвязано голубой ниткой. — У тебя есть пластинки? — спросила она с наивным кокетством. — Нет. — Тогда сыграй мне. — Может быть, лучше почитаю? Лахлан потянулся к лежащей на прикроватном столике книге в яркой обложке: «Волшебник страны Оз». — Песню! Пес-ню! — захлопала в ладоши Рита. И ему не осталось ничего, кроме как расчехлить гитару, взять первые аккорды и запеть… Он пел про любовь, которая не состоялась, про жизнь, прошедшую в пьяном угаре, про глупого музыканта, играющего на свадьбах в пятьдесят лет. Рита раскачивалась, сидя на стуле, подпевала не в лад. А потом поцеловала его в щёку жирными от помады губами. — Приходи ко мне! — попросила она. Лахлан не хотел связывать себя ещё одним обещанием и ничего не ответил. Но вернулся сюда раньше, чем собирался. А потом навещать Риту вошло у него в привычку. Иногда Рита его помнила. Иногда им приходилось знакомиться заново. Он с порога угадывал её настроение. Слушал её болтовню, читал ей книги и пел то, что не доверил бы больше никому. Может быть, у Риты и не было музыкального слуха, но слушать она умела. Порой она встречала его как жениха, реже звала папой. Но когда Лахлан уходил каждый раз плакала и просила, чтобы он взял её с собой. — Мне некуда тебя забирать, — оправдывался он. — У меня и дома-то нет. А потом интернат на три недели закрыли на карантин. Когда он увидел Риту снова, в её запястье, такое хрупкое без обвязанных вокруг него цветных ниток, была воткнута игла капельницы. Лахлан погладил Риту по руке, осторожно, словно та могла растаять от прикосновения. — Уходи, — потребовала она хрипло. — Уходи. Под толстыми линзами очков блестели слезы. ** Медсестра в розовом сказала, что у Риты обычный грипп, и к Рождеству она снова будет ходить по всему интернату, гремя рыбацкими колокольчиками. Лахлан поверил, но всё равно по дороге домой купил в локальном магазине бутылку польской водки. А после, запершись у себя, долго звонил по скайпу дочери. Разговор с ней был ему необходим, чтобы собрать в кулак почти утраченную силу и волю… Но Айрин так и не появилась онлайн. Возможно, к лучшему. Что бы он ей сказал? «Последняя», — сказал Лахлан себе, не очень-то веря в собственную решимость. Его ждала ещё одна пьяная ночь, полная сожалений и призраков. Он просил прощения у своих невидимых собеседников — у брата, которого не уберег; у мамы — он не успел ни повиниться, ни попрощаться, даже на похороны не приехал. Утром Лахлан обнаружил на зеркале потёки подсохшей слюны, — кажется, он пытался плюнуть сам себе в рожу. На полу, кровати и подоконнике были разбросаны смятые листы, исписанные строками и аккордами. Он работал над этим последние несколько месяцев, и чуть не уничтожил во время первого же срыва. Асфальт покрывал тонкий слой хрусткой снежной крупы, стены домов и ветви деревьев покрыл искристый иней. Холод щипал Лахлана за щёки и лоб, прогоняя остатки вчерашнего хмеля. К тому времени как Лахлан дошёл до музыкального магазина, его первый за последние двадцать лет снег уже почти истаял. — Жаль, что так недолго, — сказал он, глядя через витрину на стремительно превращавшиеся в слякоть остатки утренней красоты. — Новый выпадет, — пожал плечами владелец магазина. — С чем пришёл, Лахи? — Помнишь, ты обещал оформить на меня поручительство? Я собрался переезжать. Ищу что-нибудь попросторней. ** Женщина глыбой возвышавшаяся над столом, больше походила на борца-тяжеловеса, чем на заведующую интернатом. — Можно забрать её на Рождество? — Лахлан развалившись сидел на пластиковом стуле для посетителей. — На каких основаниях? Насколько я знаю, вы ей не родня. — Рита меня просила, а я могу. Какие ещё нужны причины? — Лахлан скрестил руки на груди, но расслабленной позы не поменял. — Она уже называла вас папой? — вяло усмехнулась заведующая. — Рита так всех гостей зовёт. — Пусть, — послал ответную усмешку Лахлан. — Я не ревнив. — Мы сейчас говорим не о вас, а Рите. То, что она сохраннее остальных наших постояльцев, — выделила последнее слово заведущая, — не делает её дееспособной. Она не может покидать интернат, когда ей заблагорассудится. — Э, разве нельзя оформить что-то вроде опеки? Я видел по телеку, как его, — Лахлан щёлкнул пальцами, припоминая, — гостевой режим? Заведующая рассмеялась. — Я могла бы понять, если бы вы хотели удочерить ребёнка, но женщину в деменции, — заведующая развела в стороны массивные, покрытые веснушками руки, но заметив злое выражение своего визави продолжила примиряюще: — Поверьте, мистер Макэлдоних, я действую исключительно в интересах Риты. Вы знаете, сколько лекарств ежедневно она принимает? Знакомы с потребностями женщины преклонного возраста? Рита кажется ребёнком, на самом деле ей восемьдесят. Она нуждается в специальном питании, особом режиме. Который вы не в состоянии ей предоставить. Звучало чертовски убедительно. Но ни один из этих доводов не поможет, когда Рита в очередной раз попросить забрать её на праздники. Наверное, этот невысказанный вопрос слишком ясно отразился на лице Лахлана, потому что ответ последовал почти сразу. — Так навестите её двадцать четвёртого. Рита будет рада. ** Рита сидела на клеёнчатом диванчике в холле и теребила бусы. Она дождалась, когда Лахлан присел рядом и пожаловалась: — Они забрали мои браслеты. — Я тебе принесу ниток. Красивых-красивых, — пообещал Лахлан, — разноцветных, — и Рита не выдержала, улыбнулась, потянулась к нему, и слабо обняв, прижалась щекой к его груди. ** С небес падали липкие снежные хлопья, долетавшие до города ледяным дождём. Лахлан спрятался под козырьком автобусной остановки, задрал повыше ворот куртки. Вода успела затечь ему за шиворот и холодила спину, но на душе было тепло. Из головы не шло мягкое объятие Риты и доверчивое «приходи ещё», сказанное на прощание. Будто его неуклюжая попытка сделать лучше жизнь этого одинокого ребёнка, запертого в стареющим теле, хоть отчасти искупала прежние грехи. В кармане завибрировал телефон. — Папа! — раздался в трубке встревоженный голос. — У меня в скайпе восемнадцать неотвеченных. Что случилось? — Хотел узнать как у тебя дела. — Пап, ты серьёзно? — Так как ты, детка? В порядке? — Я не в порядке, — он впервые слышал, чтобы Айрин говорила так рассерженно. — Ты оставил мне кучу неотвеченных и исчез из онлайна на двое суток. Я от беспокойства с ума схожу. — Я забыл. Твой папа бесчувственный идиот. Из динамика раздался шорох и что-то подозрительно похожее на всхлип. — Айрин, просто, — К остановке подъехал автобус. Разглядеть номер под слоем налипшего снега было невозможно. Лахлан вышел из-под козырька, но водитель, не дожидаясь нерасторопного пассажира, дал по газам. — Ч-ч-черт! Вот подонок! — Что?! — Я не тебе, детка. — Лахлан поднёс телефон ближе к губам. — я тут подумал. Ведь на святки у тебя тоже каникулы… Как насчёт маленького путешествия?.. Вместе проведём Рождество. Покажу тебе, как празднуют Хогманай. — Хага… Что? — она была любопытной, его дочь. — Шотландский новый год, детка. — Я спрошу… Лахлан хотел сказать, что на выходных он переезжает в коттедж с двумя спальнями, что Кэтрин, если захочет, может прилететь тоже. Но из телефона раздался равнодушный голос автоответчика: «Для продолжения разговора пополните счёт». Лахлан выругался и сунул телефон обратно в карман, спрятал оледеневшие руки подмышки и вернулся под козырёк дожидаться следующего автобуса. Глядя со стороны на то, как невысокий мужчина матерится и переминается с ноги на ногу на холодном ветру, никто не догадался бы, что на сердце его не злоба, а одна лишь любовь.