Мой дорогой Алан

      Мой дорогой Алан,       Мне кажется, прошла вечность с тех пор, как я был способен произнести это имя вслух его обладателю в твоём лице. Оно ведь красивое, не правда ли? Я почти могу увидеть перед собой твое довольное лицо, когда ты прочтёшь эти строки. Я надеюсь, что это письмо до тебя обязательно дойдёт, пусть и через ещё несколько рук. Представь себе: нас разделяет, по сути, столь малое расстояние, но нам приходится прикладывать столько усилий, чтоб передать одно лишь письмо. Забавно.       Понятия не имею, как ты там. Наверное, ты уже давным-давно вернулся в полк, и вы стоите всё там же. Как ты коротаешь дни, интересно. Думаешь ли ты обо мне?       Я о тебе да. Хотя нет, не совсем так.       Я всё ещё не могу оправиться от суда над Джеймсом, хотя всё вокруг меня будто всеми силами пытается отвлечь меня от моих размышлений. Когда я вспоминаю его лицо — ах, Алан, я ведь видел его лицо до, в момент и после казни, так уж складывается, когда ты приближённый Престонгрэнджа, — мне каждый раз становится не по себе. Я вспоминаю его жену. Бедная женщина, а она ведь наверное наивно полагает, что я пальцем не шевельнул, чтоб спасти его мужа. Знаешь, Алан, наверное, если бы это было так, то было бы и легче отпустить. Но мною вложено в это дело столько сил, боли, страданий, а оно всё равно проиграно, и это не может меня не удручать…       Но, я полагаю, мои стенания о Джеймсе тебе будут не столь интересны, как-то, что происходит со мной. И знаешь, ты бы поистине возгордился тем, что из меня слепила мисс Барбара. Я чувствую себя примерно так, как, при наличии каких-либо ощущений в целом, чувствовало бы себя полено, из которого сотворили роскошнейшие лакированные часы. Но я бы не сказал, что этот, безусловно, очаровательный плотник работал с нуля. Нет, отнюдь; она бережно взрастила те семена, что были посеяны ни кем иным, как тобой.       У неё такая тёплая улыбка. Зелёные глаза похожи на огромные, яркие в солнечных лучах горные луга, а шелковистые светлые волосы заплетены в что-то очень сложносочинённое сверху на голове. Её французский безупречен, она танцует с плавностью плывущего лебедя, и, полагаю, если бы ей пришлось фехтовать, она бы делала это с такой же невероятной грацией.       К сожалению, я ей не ровня. Мисс Грант смогла научить меня делать много всего, но она никогда не сможет научить меня быть таким же обаятельным. Обаяние — дар, дающийся немногим при рождении, ну а моим даром, видимо, было сопровождать по жизни этих одарённых. И мне бы хотелось признать, что сопровождать тебя было бы куда более приятным занятием, чем её. Ах, светская дама, она не умеет говорить прямо и запрещает тебе тоже! Что ж, мне это даётся с трудом.       Впрочем, это всё ещё не то, что со мной происходит — а об этом, думается мне, ты хочешь услышать намного больше.       Да, она учила меня танцевать. Постепенно неловкие, запинающиеся шаги становились уверенней, ритм музыки слышался чётче, и щёки перестали пылать после всего лишь получаса занятий. Насколько бы стабильным не было выражение её лица, я видел, что Барбара горда собой и, куда больше, горда мной в том числе. Разумеется, после того, как мои скромные танцевальные навыки достигли определенного уровня, она решила, что самое время восстанавливать мою странно запятнанную после убийства репутацию путем вывода меня в свет.       Я никогда не мог вообразить, что Эдинбург и его окрестности пестрят таким обилием балов. Всю ночь на плечи музыкантов ставились скрипки, и я упорно показывал своё недавно освоенное умение во всей красе. Барбара легонько улыбалась под веером и водила меня знакомить со всеми возможными влиятельными людьми, которые только попадались под руку. Появляясь в её сопровождении, в карете генерального прокурора, я уже вызывал живой интерес, а учитывая то, что, по признанию мисс Грант, собеседник из меня действительно был неплохой, «тёмная страница» моей репутации вскоре была перевёрнута.       И так бы я, наверное, и скучал до своего отъезда в Лейден, изредка видя Катриону через окно, если бы не появление одной девушки.       Я помню, как она выглядела. Она была похожа на нимфу — её небесно-голубое платье было лёгким, как дуновение весеннего ветерка, глаза кожа отличалась бледностью, и сама она была, пожалуй, не старше шестнадцати лет. Но меня в ней привлекло не это.       Чёрные, плотные локоны вольно обрамляли её лицо. Нет, не совсем так, часть волос всё-таки была заплетена, но всё-таки пряди волос оставались свободными от лент и…       Я поймал себя на том, что я думаю о тебе. Это уже становилось похожим на что-то нездоровое: я не прекращал думать о тебе с того самого момента, как дело Джеймса было окончательно проиграно, и любая незначительная деталь могла о тебе напомнить.       Я отвёл от неё взгляд и попытался обвести глазами присутствующих гостей. Военные. К военным всегда липнет целая толпа девушек. Они никогда не остаются одни, и…       Я снова заставил себя перестать думать о тебе.       — Мистер Бэлфур, я полагаю?       Она стояла передо мной. Тонкие белые сетчатые перчатки красовались на ее кистях. Я смутился.       — Не имею чести быть знакомым…       — Мисс Эмели Броуди, если вы будете так любезны, сэр.       — Да, конечно.       Она кивнула. Краешки её губ плавно приподнялись, и я тоже интуитивно изобразил смутную пародию на улыбку.       — Я знаю, что вам наверняка покажется странным то, что девушка сама решилась к вам подойти, — начала объяснять она, -но вы так пристально смотрели на меня, что я подумала…       — Я… — слова застряли у меня в горле, и я поспешил их сглотнуть, чтоб на смену пришли более подходящие. — Вы напомнили мне об одной особе.       — Неужели? — девушка стушевалась.       — Полагаю, что так, — мне надо было собраться, причём как можно скорее. — Что ж, в любом случае я уверен, что эта особа осталась в прошлом, а вы, миледи, сейчас здесь, — её щёки, белые и худые, густо тронул румянец. — Потанцуем?       Я отвесил ей самый изящный из всех моих поклонов, а она, стыдливо наклонив голову, присела в реверансе. Мы взялись за руки, грохнула музыка, и будто течением нас понесло по волнам танца. Во время этих нескольких коротких минут я заметил деталь, на которую поначалу не обратил внимания: её глаза.       Они были голубыми, но светлыми, такими же, как её платье, как чистая речная вода. У тебя, Алан, глаза глубже по оттенку: это тёмное августовское небо, по которому яркими звёздами бегают озорные искорки бликов. Глаза — зеркало души; их цвет и взгляд красноречивей любых слов, они способны молча рассказывать о человеке то, что он бы никогда сам не сказал. И её глаза говорили. В них читалось смущение, стыд, но одновременно нескрываемое любопытство. Я вдруг вспомнил о том, как именно она ко мне обратилась.       «Мистер Бэлфур».       Мне в голову вдруг пришло, что она использовала мой «пристальный взгляд» всего лишь как предлог, чтобы подойти и вступить в разговор. Но что именно её интересовало? Зная шлейф за моим именем, я подумал о том, что, возможно, сейчас меня ждёт робкий, но уверенный допрос о новых подробностях дела Джеймса, будто я уже не сказал достаточно. Конечно, у девушки могли быть и другие планы, но в первую очередь я решил убедиться в правильности или ошибочности своей догадки.       Мы всё ещё кружили по зале, и, выбрав момент, когда музыка чуть стихла, я посмотрел ей в лицо и уверенным тоном сказал:       — Я не скажу вам ни единого слова об убийстве, если это то, чего вы действительно жаждете.       Щеки мисс Броуди покраснели. Видимо, я попал или, по крайней мере, был близок к этому.       — Я бы не сказала, что это так…       — В таком случае поведайте мне, как именно.       Она на пару минут замолчала, подождала, а потом, вздохнув, сказала:       — Я хотела спросить вас об Алане Бреке Стюарте.       В этот раз оступился уже я, и дальше танцевать мы не продолжили. Да, это было более чем смело для девушки столь юных лет, и я уважал её отвагу, но всё-таки мне пришлось отвести её ближе к углу помещения и там остановиться.       — Умоляю вас, называйте его мистером Томпсоном, — Эмели удивлённо посмотрела на меня. Сейчас меня разбирает смех, когда я думаю о том, что бедняжка совсем не знала, почему мне стоило произносить твоё имя, Алан, именно так, но тогда мне было не до смеха. — Это спасёт нас от многих невзгод.       — Хорошо, — она легонько кивнула.       — Что ж, в первую позвольте мне задать вопрос вам для начала, — оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас никто не подслушивает, я тихо вопросил: — Почему во всём этом… истории вас интересует именно его фигура?       Девушка ещё секунду оставалась растерянной — видимо, она не ожидала от меня такой энтузиастической реакции — а потом ответила:       — Он мой кумир. Предмет восхищения, образец для подражания, если хотите, — увидев моё удивлённое лицо, она отвела взгляд. — Это ведь… так благородно. Всё, чем рискуют якобиты, возвращаясь сюда, в свой отчий дом, всё, ради чего они борются — это поистине великолепно. И Ала… мистер Томпсон, он… он занимался столь же опасной работой, жертвовал собой…       — Вы верите в то, что он совершил убийство?       Она замолчала, и я последовал её примеру. Действительно, с моей стороны было нелепо ожидать чего-то иного, и я уже хотел поспешить найти повод для того, чтоб избавиться от её общества, когда она уверенно произнесла:       — Нет, — я так и застыл с открытым ртом, а она продолжила. — Ну конечно нет. Это ведь глупо: убивать кого-то там, где живёт твой клан, привлекая к своим кровным родственникам такую опасность, — Эмели на секунду замолчала. — Я даже не верю, что он в целом был способен на такое. Нет, я понимаю, что он везде только и говорил о том, что хоть голыми руками его придушит, если доберётся, но все мы ведь понимаем, что одно дело — говорить, и совсем другое — делать.       Я бы не сказал, что она полностью все понимала. И я бы не сказал, что она сама до конца была уверена в своей позиции. Но даже просто факта того, что кто-то в этом безумном мире ещё верит в вселенскую справедливость, мне хватило для того, чтобы поговорить с ней о тебе. Мисс Броуди не спрашивала детали убийства, что очень меня удивило, но спрашивала об обычных, человеческих чертах. Так спрашивают перед тем, как познакомиться с кем-то важным, чтоб проявить уважение к собеседнику. Но нет, как она сама признала, это было восхищением; чистое, незапятнанное небо её восторга пополнялось звёздочками каждый раз, когда я говорил ей что-то новое.       И, Алан, наверное, тебя это очень удивит, но это было так приятно — говорить о тебе.       Мы проговорили с ней чуть больше часа, когда ее отозвали, и я остался наедине со своими мыслями. Тогда я резко почувствовал, будто в комнате стало невыносимо душно, и почти не задумываясь выбежал на улицу.       Осенняя прохлада остудила моё разгорячённое сознание. Я осмотрелся по сторонам, прошёл мимо окон нижних этажей и, выйдя из прямого поля зрения, перевёл глаза к небу. Ночь была лунная, и ещё можно было увидеть звёзды. Нащупав глазами Полярную, я повернулся и посмотрел на юг. Где-то там, Алан, был ты. А я оставался здесь.       И кто-то из нас был явно не на своём месте.