And Now I Know How Joan of Arc Felt

Кэб останавливается на обочине, высаживая пассажира к руинам старого дома. Мужчина, одетый в теплое пальто, невольно вздрагивает — противная апрельская погода заставляет промерзать все тело — до самых костей. — И к черту Вам такое место? — кряхтит кучер, — о нем ведь ничего хорошего не говорят. Только то, что тут до сих пор гуляют призраки прошлых хозяев. — Этим меня не напугать. Бояться нужно не мертвых, господин.        Кучер ругается, провожая взглядом этого странного незнакомца — тот, шагая за порог кэба, растворяется в кромешной темноте. «Идиот», — думает он, пересчитывая мелочь в кармане, ударяя по вожжам. Лошади взмывают от недовольства, тут же увозя своего хозяина прочь, как можно дальше от проклятого дома. Мужчина, являющийся таинственным пассажиром, безусловно имел свое имя и фамилию — тот, кто прибыл к месту, ставшему могилой его владельца, был никто иной как сам Майкрофт Холмс. Узнать его было довольно сложно. Утомленное лицо с выступившими на нем мелкими морщинами, сухая, как у старика кожа под глазами. Седина, осторожно вплетенная в черные, словно смоль, волосы. Едва ли можно было сказать, что этому мужчине еще даже не было тридцати пяти. Он приезжал к дому проклятий (как его прозвали местные) каждый год, иногда даже чаще — если выпадала возможность. Хотя, выпади она ему, он, вероятно, похоронил себя под этими руинами. Возможность — это не про Майкрофта. Свою он потерял давным-давно, оставляя разбитому сердцу лишь воспоминания о былой, еще теплой, наивной надежде. Ах, как же они оба были глупы — если бы он не позволил себе почувствовать себя живым, хотелось бы сейчас так сильно стать мертвым? Он никогда не видел этот дом в радости и свете, хоть Альберт приглашал посетить особняк до своей кончины. «У нас будет время», — говорил ему Майкрофт, откладывая мимолетные моменты их счастья куда-то на потом. Теперь же, мужчине было некуда спешить. Он медленно поднялся по каменным, неустойчивым ступенькам на второй этаж — в подобие того, что от него осталось. Майкрофт посещал это место уже больше пяти раз и сделал одно увлекательное открытие — несмотря на то, что дом когда-то был опален жарким пламенем, от его стен веяло зловещим, абсолютно мертвым холодом. В комнатах царил мрак и леденящий душу ужас. Во всех, кроме одной — центральной спальни, принадлежавшей старшему из братьев. Стоило Холмсу лишь переступить ее порог, он погружался в транс. Спустя года, часы, безрадостные минуты — даже тогда, когда пожар утих, в его спальне было все также душно. Грудь сдавливало — не хватало воздуха. Закашлявшись, мужчина занял излюбленное место у окна, усаживаясь на принесенный им годом ранее стул. — О чем ты думаешь, Аль? — полушепотом спрашивает он, не отводя взгляда от едва заметной серой дымки. О том же, что и всегда. В вечном пламени ада нет времени на иные мысли. — Один и тот же ответ. Думаешь, я попаду однажды туда? Ты хороший человек, Майкрофт. Почему? Нет, не попадешь. Лицо Холмса скривилось в тоскливой улыбке. — Если не попаду, никогда не встречусь с тобой. Значит, постараюсь согрешить так, чтобы в другой раз ты ответил мне «да». Мужчина сжимает трясущиеся руки в замок, погружаясь в пожирающую его тишину. То, что осталось от Альберта, не выдерживает долгих разговоров — полная противоположность ему живому. Живой Альберт мог при желании болтать без умолку. В голове не остается ничего, кроме черноты, разрушающей с каждым годом все сильнее и сильнее изнутри. Пугливая сущность появляется на мгновения, отвечая на один-два любых вопроса. Кроме одного — почему?

And now I know how Joan of Arc felt.

Двадцать восемь лет назад в семье аристократов рождается восхитительный первенец. На него возлагают надежды, обещая дать своему возлюбленному чаду абсолютно все. Двадцать два года назад мальчик ударяется головой, падая со скамьи в доме Божьем во время служения. Лекари разводят руками, но юный Альберт оправляется спустя всего три недели. Этот случай забывается. Двадцать лет назад он начинает видеть и слышать Господа. Его образ никогда не покидает Альберта. Впервые, мальчик узнает о своей судьбе. Пятнадцать лет назад юноша встречает Его в лице смертного. Теперь, спасение людских душ, погрязших во лжи и ненависти, ложится на его плечи. Четырнадцать лет назад юноша узнает, что его душа навсегда запятнана — за любовь свою греховную. Тогда же, на руках остается кровь — Альберт убивает родную мать и брата. Господь уверяет его в том, что такова плата за возможность соприкоснуться со святым. Десять лет назад этот образ покидает его голову. Хоть и не навсегда. Пять лет назад Альберт впервые чувствует себя хорошо. Мирские дела помогают забыться. Год назад он вновь обрекает себя на страшные мучения, позволяя навязчивым мыслям возвратиться — он осознает, как страдает его тоскливое и грешно влюбленное сердце. По мужчине, чей образ занимает большую часть сознания. Полгода назад его губ касается плод искушения. Три месяца назад все планы приходят к своему завершению. Неделю назад Альберт написал письмо, так и неотправленное тому, кому оно было написано.        Сейчас, в ночь, все должно завершиться. «Лорд преступности умрет в рассветных лучах», — таким был план Уильяма, которому он следовал до самого конца. Моран закончил заливать дом горючим веществом, суетившись в коридоре. Мужчина, застегивая пальто, заглянул в спальню. — Хватит здесь стоять. Через черный ход, у главного слишком много людей. — Я скоро спущусь, — наклоняя бокал с вином, Альберт кивает. Полковник верит ему на слово, поспешив покинуть комнату. Было слышно быстрые шаги. Совсем скоро, они утихли. Но не утихла разъяренная толпа, желавшая разорвать владельцев проклятого дома на части. Альберт усмехнулся, выглядывая на них из окна — как же все они глубоко заблуждались в собственных убеждениях. Винили во всем вынужденное зло, не замечая грехов за собой. «Несправедливость, глупость, гадость», — подумалось Мориарти. Дом должно было охватить пламя ровно через пять минут — Альберт сверился с часами. Мужчина отставил бокал в сторону, доставая из кармана брюк коробок со спичками. Дрожащими пальцами он поджег первую, что сразу приковала все внимание к своему огню — мужчина медленно водил взглядом вверх-вниз, с интересом разглядывая, как скачет язык пламени. Стоило ему лишь кинуть ее на шторы, все вмиг загорится, заканчивая эту историю так же, как она и началась много лет назад: В мучениях семья Мориарти встретит смерть свою, Последний сын закончит род, предав тело огню. Альберт знал о том, что пойдет вопреки еще тогда, когда встретил воплощение Господа в юношестве. Понести наказание, взять все грехи лишь на свою несчастную душу, для которой он не видел спасения никогда и ни в чем. Уильям — святой, израненный, но прощенный самими небесами. Альберт — мученик, обязавшийся ответить за все. Он обманул полковника. Альберт не собирался спускаться, мужчина лишь крепче запер дверь в спальню, делая глубокий вдох. Один из последних в этой отягощающей его жизни. Это не была сказка или волшебная история — у такого, как он, обреченного с самого рождения, не могло быть счастливого конца. Альберт оглядывает свое прощальное греховное творение — письмо о любовных чувствах к человеку, чье имя он так долго и тревожно выводил на помятой бумаге: Майкрофту Холмсу. Перед тем, как сделать шаг между жизнью и смертью, мужчина сознается себе в страхе, закрывая глаза. Когда зажженная спичка касается ткани штор, Альберт погружен в темноту. Мысли о единственном шансе на искупление будут последними, предсмертными в его адских агониях. Прежде чем загорится и одежда, а удушающий жар начнет подступать к горлу, в бредовых образах возникнет он — мужчина, заставивший гнилое сердце расцвести в нежных весенних цветах. Как его теплые руки интимно опутывают талию, а искушающий шепот заставляет уши бесстыдно покраснеть. «Вы смущаете меня, Майкрофт», — вспомнятся слова, сказанные перед развращающим его несчастное сознание, поцелуем. В череде грехов, что Альберт Джеймс Мориарти совершал, была и гомосексуальная любовь, противоречащая и правилам, и его религиозным принципам, привязанных к нему, словно камень к ноге самоубийцы. Возможно, где-то в глубине души, в редкие моменты светлой мирской жизни он бы и мечтал о том, что было у всех, но чего был лишен он сам — простой непросвещенной жизни. Быть избранным — огромная и непосильная ноша. Но Альберт всегда знал, всегда помнил, всегда страдал — он не может позволить тому, за кого у него болит душа, разделить его грехи. От того, мистер Холмс должен будет понять и принять его решение. Письмо с самыми откровенными и развратными чувствами предается огню, навсегда обращаясь в пепел. Из глотки невольно рвется нечеловеческий истошный крик — пламя сжигает одежду, кожу, опаляет лица всех собравшихся — толпа в ужасе отходит от горящего дома. И лишь в его окне, приняв на душу последний грех — самоубийство, появляется светлая фигура. Господь пришел за ним, в оставшиеся секунды жизни ограждая измученное сознание от страха. Лорд Мориарти погибает в огне. Сгорает в огне инквизиции, от рук разъяренной толпы, в несправедливости и боли, ставшей символом его вечной борьбы. Возможно, когда-нибудь они примут его заслуги и мучения, за которые пришлось поплатиться жизнью. Возможно, когда-нибудь он станет святым. Но пока люди продолжают кричать, желая расправы над двумя остальными братьями, оставляя горящий особняк навсегда.       

      Now I know how Joan of Arc felt

       As the flames rose to her roman nose.

       Майкрофт проводит время в бессилии. Он никогда не сможет простить себе потерянную возможность спасти несчастную душу, заставившую еще сильнее влюбиться в эту жизнь. Как и простить себе уныние. Альберт был выше, лучше этих греховных вещей, отдавая всего себя во благо того, во что уверовал много лет назад.        И хоть даже спустя пять лет от смерти Мориарти Майкрофт и смог принять его выбор о самосожжении, мужчина позволял эгоистичным мыслям время от времени одолевать уставшее сознание.        — Ты нужен был мне живым, ради нашего личного счастья. Прости, — шепчет в пустоту Майкрофт, сокрушаясь над тем, что теперь никогда нельзя будет исправить. Над тем, чья воля была сильнее всех на свете. Над тем, к кому мир был слишком жесток.       

      …and now I know how Joan of Arc felt.