Вопросы и команды

Сквозь лёгкую дрёму Мадлен услышала шорохи и открыла глаза. Одетый, Анри сидел на краю кровати и натягивал сапоги, явно собираясь уходить. На душе её вдруг стало так тоскливо, как не было уже очень давно. Поддавшись порыву, Мадлен подползла ближе, обняла его со спины и горячо прошептала: — Прошу вас, останьтесь. Анри обернулся, губы его расплылись в ласковой улыбке. Хоть он и бодрствовал уже некоторое время, глаза его всё ещё были подёрнуты лёгкой пеленой сна. — Что вы, я не собираюсь покидать вас, Мон Этуаль. Но мы ушли с бала слишком рано, и вы остались без ужина. — Как и вы. — Трапеза в вашей компании, особенно когда вы так прелестно выглядите, — невзначай он провёл кончиками пальцев по её обнажённой руке, от локтя до кисти, от чего по её спине побежали мурашки, — гораздо приятнее общества испанского короля. — И его дочери? — добавила Мадлен, не удержавшись. — Привези он хоть всех дочерей, я бы выбрал вас. Несмотря на просьбу, Анри всё же ушёл, напоследок оставив на её губах быстрый поцелуй и окинув её обнажённую фигуру взглядом, от которого девичье сердце забилось немного быстрее. Со слабым стоном Мадлен откинулась на подушки и в который раз за последние дни обвела свои новые покои неверящим взором. Их роскошь продолжала вызывать оторопь. Позолоты было так много и сверкала она так ярко, что, казалось, на вырученные деньги деревня вроде Жарден Флюрьи могла бы досыта питаться целый год. Не привычная к чрезмерной роскоши, в этих комнатах Мадлен чувствовала себя неуютно, однако не могла не признать того, что они оказались гораздо просторнее и светлее прежних. Невольно она задалась вопросом, как скоро весь двор начнёт судачить о её связи с Анри. Переезд в королевское крыло ещё мог бы на непродолжительное время остаться тайной, но глупыми надеждами она себя не тешила: о событиях сегодняшнего бала очень скоро узнают даже за пределами Лувра. Где это видано: испанская инфанта кружит вокруг короля, едва не предлагая себя, а он на глазах у всего двора предпочитает ей компанию невзрачной фрейлины, удаляется вместе с ней и оставляет бал без хозяина. Скорее солнце и луна перестанут сменять друг друга на небе, чем этот случай останется без внимания. Конечно, из-за дара прорицания Мадлен чуть ли не с самого детства привыкла к косым взглядам и пересудам за спиной. В этом смысле жизнь во дворце мало чем отличалась. Однако сплетни от этого приятнее не становились. Но, несмотря на последствия, с которыми в скором времени предстояло столкнуться, она была рада тому, чем обернулся сегодняшний вечер. После откровений Маргариты Валуа о сделке, которую в юности Анри заключил с последователями Абраксаса, сердце Мадлен ожесточилось и наполнилось страхом, который, однако, медленно, но верно сходил на нет. Он был не первым, кого одарил кровавый бог, и не первым, кто оказался обманут. Разумеется, рано или поздно Абраксас потребует плату, и если он её получит, боже, храни Францию и весь мир от чудовища, что вырвется наружу. А до тех пор Анри оставался самим собой, и, как бы то ни было, Мадлен скучала по нему. Разум твердил ей держаться от него подальше, но юное сердце желало любви, и в душе зарождалось тихое, но настойчивое чувство, будто так и должно быть. Ведь если дедушка прав, и в её силах остановить Абраксаса, то и спасение Анри в её власти. Мадлен помотала головой в попытке избавиться от гнетущих мыслей. Люди в бальной зале, по крайней мере, большинство из них, сейчас веселились, и ей тоже хотелось позволить себе хотя бы несколько часов покоя без мыслей о судьбах окружавших её людей. В конце концов, ей было всего двадцать, и крест, что она несла, не мог заставить её забыть о желаниях, присущих любой другой девушке её лет. Встав с постели, Мадлен надела сорочку, решив, что её одной будет вполне достаточно. Есть за столом голышом она не собиралась, но и идея одеваться полностью казалась нелепой. Решение привести себя в порядок она приняла как нельзя вовремя: Анри вернулся в покои так же стремительно, как и ушёл, держа в руках поднос с фруктами, кувшином вина и небольшими кубками. — Вы сами всё это несли? — Мон Этуаль, вы так удивлены. У меня, знаете ли, есть две руки, достаточно сильные и ловкие, чтобы удержать поднос, — со смехом ответил Анри, поставив свою ношу на стол, и принялся разливать вино. — Испанский бал в самом разгаре, слуги ещё успеют набегаться, а вот нам с вами они только помешают. Взяв оба кубка, он протянул ей один, и с благодарной улыбкой Мадлен его приняла. Свободной рукой Анри указал ей на стул, предлагая сесть, однако сам остался на ногах и безотрывно смотрел на неё. — Давайте выпьем за наше примирение. Он приподнял кубок, и Мадлен без раздумий повторила этот жест. Мира она желала всем сердцем. В том, чтобы снова и снова натыкаться на стену, выросшую между ними, она не находила ничего приятного. Но возможно ли примириться с тем, кто находится по другую сторону, кто не слышит и не слушает, когда его умоляют свернуть с пути, ведущего ко злу и разрушению? Отпив немного вина, Мадлен напомнила самой себе: этой ночью она не станет тяготиться размышлениями о том, что правильно и что неправильно. — Вам не кажется, что мы мало знаем друг о друге? — голос Анри, успевшего оказаться за её спиной, вырвал Мадлен из задумчивости. — Как на счёт игры, которая позволит это исправить? — Что вы предлагаете? Положив ладонь на её плечо и будто бы случайно скользнув пальцами под вырез сорочки, он наклонился ближе и почти перешёл на шёпот: — Вопросы и команды. Каждый из нас по очереди будет задавать другому вопросы, а если кто-то не захочет отвечать, он должен будет выполнить загаданное ему желание. — А если и желание выполнять откажется? — нарочито спокойным тоном спросила Мадлен. — Тогда наказание будет страшным, — с этими словами Анри едва ощутимо поцеловал её за ухом и тут же отстранился, дразня, будто пытался показать наглядно то самое «страшное» наказание. Мадлен слегка прикусила губу изнутри, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Хорошо. Давайте сыграем. — Начинайте, Мон Этуаль, я готов стать вашей жертвой, — наконец, Анри отступил от неё, сел напротив и, взяв с подноса виноградину, закинул её в рот. Мадлен же взялась за яблоко. Оно, в отличие от мягких винограда и груш, что нравились ей больше, дарило немного времени на то, чтобы подумать и не выглядеть при этом излишне сосредоточенной. Она могла задавать ему самые невинные вопросы, а могла попытаться выведать то, что её действительно интересовало. Не об Абраксасе — Анри в любом случае ничего бы ей не рассказал, а вечер оказался бы безнадёжно испорчен. Но и помимо культа в жизни Анри имели место вещи, её волновавшие. Правда, если она начнёт расспрашивать его о чём-то важном, он не преминет этим воспользоваться; с другой стороны, где уверенность в том, что он не поступит точно так же, начни она его расспрашивать о каких-нибудь детских шалостях? Поэтому Мадлен решила рискнуть. Прожевав и проглотив кусочек яблока, она с самым невинным видом спросила: — Скольким женщинам вы клялись в любви? — Вы жестоки, — со смешком Анри покачал головой. — Полагаю, вы затеяли эту игру ради личных вопросов, разве не так? — всё с тем же ангельским выражением на лице уточнила Мадлен. Видеть ответ на свой вопрос по одной его реакции, по тому, как он отводит взгляд, смотрит куда-то вдаль, обдумывает свои слова, оказалось странно: немного неприятно и в то же время презабавно. — Слова любви я говорил многим, и далеко не всегда это была правда. Но клялся я лишь однажды, если можно, конечно, считать клятвой слова гугенота, произнесённые на паперти католического собора и лишённые всякой искренности, — наконец ответил он, и то, как внимательно он вглядывался при этом в каждую чёрточку её лица, отыскивая истинные чувства за маской спокойствия и любезности, внезапно порадовало её. — Мой черёд. Влюблялись ли вы когда-нибудь? Вопрос этот прозвучал так обыденно, будто прошлое и впрямь интересовало Анри куда больше настоящего, но Мадлен понимала, чего он добивается, и какие бы чувства не таились в её душе, она не желала говорить о них. Поступь кровавого культа, идущего по их следам, несомненно всё усложняла, но и без того у неё хватало причин быть с Анри осторожной. Мало того, что он слыл знатным повесой и не скрывал этого, теперь он вдобавок стал королём и вовсе не располагал собой, хотя сам, вероятно, считал иначе. Мадлен поддалась его чарам, однако собственными руками делать из привязанности ловушку в её планы не входило. — У девушки с репутацией деревенской ведьмы выбор женихов небогат, — попыталась выкрутиться она, но безуспешно. — Я спрашивал не об этом. Мне неинтересно, сколько дураков сторонилось такой красавицы. — Мало кто решится общаться с той, что видит прошлое и будущее. А я не могу полюбить человека, которого совсем не знаю. — А меня вы знаете достаточно хорошо? — Анри хитро ухмыльнулся, от чего Мадлен тут же осеклась. — Это уже второй вопрос, — немного напряжённо отметила она и, не давая ни малейшей попытки возразить, спешно перевела разговор на нейтральную тему: — Скажите, каким вы видите своё будущее? — Не лишённым вашей компании, — теперь к несносной ухмылке добавился прищур, и во взгляде Анри появилось что-то хищное. Мадлен вдруг почувствовала себя мышкой, попавшейся в цепкие лапы кота, но быстро взяла себя в руки. Уж кем она точно не хотела быть, так это глупой беззащитной мышкой. — Я спрашивала не об этом, — произнесла она ровно с той же интонацией, с которой он говорил эти слова не более минуты назад. — Каким королём вы хотите стать? — Разумеется, при дворе Генриха об этом предпочитали не думать, — ухмылка Анри из самодовольной превратилась в недобрую, — но я и прежде был королём. — Наварры, но не Франции, — пристыдив себя за поспешный вопрос, Мадлен попыталась исправиться. — Простите, вам лучше многих известно, как далека я была от политики на протяжении всей своей жизни. Казалось, это помогло: Анри немного расслабился, отпил вина и, поставив кубок на стол, рассеянно погладил его ободок. — Конечно, Мадлен. Я был слишком резок, извините. Для Франции я надеюсь стать тем, кто в первую очередь будет заботиться о благополучии её народа. Войны совсем истощили страну, — оставив кубок в покое, он вновь обратил внимание на Мадлен. — Мой вопрос остаётся неизменным. Достаточно ли хорошо вы меня знаете для того, чтобы полюбить? Нисколько не сомневавшаяся в том, что он спросит нечто подобное, Мадлен снова взялась за съеденное наполовину яблоко, чтобы только подольше не встречаться с его самодовольным взглядом. Врать она не хотела, а говорить правду означало окончательно сдаться на его милость, что было чревато, поэтому Мадлен предпочла ничего не утаивать, но старательно подбирать слова и не быть излишне прямолинейной. — Я не знаю о вас многого и, вероятно, не узнаю никогда. Но вы наследник престола, который не стал угрожать мне, когда я отказалась шпионить за королевской семьёй. Вы мужчина, не затаивший на меня обиду, когда я вам отказала. Вы спаситель, вызволивший меня из Мон-Сен-Мишель. Благодаря тому, что мне о вас известно, я сижу сейчас здесь, перед вами, — Мадлен старалась держаться так, словно вопрос этот совершенно её не трогал. Слишком обеспокоенная тем, чтобы усмирить собственные эмоции, она не могла понять, повёлся Анри или нет. Скорее, нет, но никаких откровенных признаний она в любом случае не сделала: женщин в постель к мужчинам далеко не всегда приводит любовь, и ему об этом хорошо известно. — Теперь вы. Габриэль… Она тоже ваша любовница? С мадемуазель д'Эстре они пересекались не слишком часто, и всё же Мадлен терзало смутное беспокойство, будто она помешала чему-то свершиться. Хорошему ли, плохому, она не знала наверняка. Габриэль совсем не казалась ей увлечённой, напротив, та будто бы чувствовала себя неловко от ухаживаний Анри. И всё же Мадлен привыкла доверять своим чувствам. Порой ей не нужны были видения о будущем для того, чтобы понять, как встреча, разговор или даже касание необратимо изменило что-то в глади времени. Но, разумеется, Анри истолковал её вопрос иначе. — Неужели я снова слышу нотки ревности в вашем голосе? Право, мне это льстит. — Я всего лишь хочу быть готовой на случай ещё одного бокала с ядом, — заверила она. — Если Лувр и научил меня чему-то, так это тому, что люди готовы идти на многое даже ради мимолётной власти. Или мести. Габриэль кажется мне милой, но её семью я не знаю. — Не стану скрывать, я оказывал Габриэль знаки внимания, но она мне отказала. Её сердце уже успел пленить Роже де Сан-Лари, и он неплохая партия, которая вполне устроит её семью. Можете не переживать. Его ответ немного успокоил совесть Мадлен: даже если её появление и впрямь изменило судьбу мадемуазель д'Эстре, поводов думать, будто перемены эти повернули жизнь девушки в худшую сторону, не было. Неожиданно Анри протянул руку и дотронулся до её распущенных волос, пропуская между пальцами седую прядь. — Как появились эти нити серебра в ваших волосах? Помнится, ни в первую, ни во вторую нашу встречу я их не замечал. Сердце Мадлен пропустило удар. События злополучной ночи, когда она получила этот «подарок», отпечатались в её памяти так глубоко, что, казалось, и в немощной старости они будут всплывать в её угнетённом разуме с той же силой, что и теперь. Воспоминания эти причиняли боль и до сих пор заставляли дрожать от страха. Но причин для того, чтобы не рассказывать эту историю Анри, она не видела. Не полностью, опуская подробности о поисках книги алхимика и помощи Калеба, Мадлен могла поделиться с ним хотя бы своими кошмарами. — Меня заживо похоронили. Мгновение — и Анри переменился, из заигрывающего, участливого стал жёстким и серьёзным. — Как? — только и спросил он. Отступать было поздно, и Мадлен продолжила: — Однажды ночью, ведомая одним из своих видений, я отправилась на кладбище и наткнулась там на человека, раскапывавшего могилу. Не успела я и слова произнести, как толпа людей с факелами и вилами прибежала невесть откуда. Тот человек успел скрыться, а я нет. Меня приняли за его пособницу и решили наказать. Я пыталась вырваться, но безуспешно. Они принесли гроб и... — Мадлен запнулась и заслонила глаза ладонью, едва сдерживая слёзы. Прошло больше года, но воспоминания оставались такими же яркими, как если бы всё случилось прошлой ночью. — Они заколотили крышку, опустили меня в яму и закопали. Я думала, что так и умру, погребённая заживо, но... Человек, что нарушал покой мёртвых той ночью, вернулся и помог мне выбраться. До конца своих дней я буду молиться за него. Тишина, в которую погрузилась комната, стоило только окончить рассказ, поначалу давала возможность прийти в себя, но с каждой секундой тяготила всё больше. Мадлен едва справлялась с паникой: она то накатывала волнами, то отступала, гонимая прочь вспыхивающим в памяти образом Калеба, доброго друга, который помог ей выбраться в ту ночь из настоящего ада. Анри молчал долго, но когда заговорил, легче не стало — голос его был таким холодным и суровым, что не оставалось никаких сомнений: перед ней сидел король, без свиты, короны и наспех одетый, но обладавший не меньшей властью карать и миловать, чем обычно. — Одно твоё слово, и я отдам приказ разыскать и вздёрнуть каждого, кто был к этому причастен. — Не разыщешь. И хорошо, — помотала головой Мадлен, с тяжёлым выдохом отняла ото лба руку и положила на стол. — Неужели тебе их жаль? — Я никогда не прощу того, что они сделали, но люди не виноваты в том, каким их научили видеть этот мир. — Видеть мир они могут каким угодно. Но кто дал им право вершить суд? — возразил Анри, от злости повышая голос. — Не припомню, чтобы простым горожанам на своё усмотрение дозволялось выносить смертные приговоры. — Законы божьи для них значат не меньше, чем людские, — возразила Мадлен, но он только покачал головой. — Хорош тот бог, что мёртвых ставит выше живых. — Не хуже вашего, — выпалила она и тут же пожалела об этом. Вечер шёл совсем не так, как она планировала. Мадлен и рада бы была забыть обо всём, что происходило вокруг, да только не удавалось никак. Она так хотела ненадолго почувствовать себя свободной, но вместо этого всё глубже и глубже её затягивало во мрак. И в мирской жизни ведь хватало проблем: она была якобы тайной фавориткой короля, а Лувр с его интригами походил на дикий лес, полный поджидавших на каждом шагу опасностей. Но заботило ли её это? Едва. Одна её часть металась, точно в бреду, в бесплотных попытках отыскать способ, как остановить Абраксаса, а другая до ужаса боялась потерять всех любимых и дорогих ей людей: Селесту, чью смерть она уже напророчила, Калеба, неусыпно идущего по следам культа, и Анри, оказавшегося в самом центре западни и не желающего оттуда сбегать. Времени оставалось так мало. Но она нуждалась в передышке. — Ты ведёшь себя так, словно я изменился, Мадлен. Но я такой же, каким был всегда, — прервал он молчание и накрыл её руку своей ладонью. — Мы уже говорили об этом, но ты будто не желаешь меня слышать. Мадлен слышала, только легче от этого не становилось. Возможно, отказаться от его общества было бы проще, не слушай она его, не верь ему. Но она верила, потому что знала как никто другой, какими сетями их опутали. Вся разница между ними была лишь в том, что Анри сам заключил сделку с Абраксасом, а Мадлен получила эту связь по наследству от деда. Чем Мишель Нострадамус был лучше Генриха Наваррского? Тем лишь, что кроме отчаяния им не двигала ещё и месть? Тёплая рука Анри согревала её похолодевшие пальцы. Времени оставалось так мало, культ уже почти завершил свою кровавую жатву, удастся ли его остановить... А ведь и впрямь, удастся ли? Сколько уже подсказок она получила от деда, и всё без толку: разрозненные, они хоть и складывались в единую картину, но до того медленно, что все старания грозили обернуться прахом. Что, если она не успеет? Что, если жизнь, которую она постоянно откладывает из-за лежащего на ней бремени, в скором времени прервётся так же, как жизни остальных жертв? Что она вспомнит, когда смерть посмотрит ей в глаза? Такой далёкий и вместе с тем так быстро, по-хозяйски поселившийся в её мыслях, Анри сидел напротив и ждал от неё хоть какого-то отклика. Будь что будет завтра, в который раз за эту ночь решила Мадлен, но эти часы до рассвета никто и ничто у них не отнимет. Даже она сама. — Давайте обойдёмся без вопросов и команд? Я устала от этой игры, — голос её слегка дрожал от волнения. Должно быть, приняв её слова за нежелание продолжать разговор, Анри попытался убрать ладонь, и она спешно накрыла его руку своей. — Но я была бы счастлива, если бы вы выполнили одну мою просьбу. Сама не до конца веря в то, что делает, превозмогая сковывавшее стеснение, Мадлен поднялась, сделала шаг в его сторону и сняла с себя сорочку, оставаясь совершенно нагой. Его взгляд, удивлённый, заворожённый, лишённый привычных уверенности и наглости, придавал ей сил. Сейчас она видела перед собой того самого человека, которого любила и по которому тосковала её душа. Мадлен сделала ещё один шаг навстречу и прижалась ногой к его выглядывавшему из под круглого стола колену. Она всматривались в его лицо, пытаясь запомнить Анри именно таким, открытым, привязанным к ней не меньше, чем она к нему. Точно наощупь запоминая каждый дюйм его лица, она подушечками пальцев провела линии от его лба вниз, по щекам, до подбородка. По очереди он поцеловал обе её ладони и крепко сжал в своих руках, будто в страхе, что она исчезнет, сбежит, стоит только их разжать. — Боюсь, воспоминания о прошлом лишат меня спокойного сна сегодня. Помогите мне забыть обо всём, — едва слышно прошептала Мадлен, и Анри прикрыл глаза в согласии. Он всё же отпустил её руки, но лишь за тем, чтобы обнять, оставить россыпь коротких поцелуев на её животе и груди, а когда этого стало мало им обоим — поднять на руки и отнести на кровать, которая была слишком велика для неё одной. Продолжавшийся испанский бал нисколько их не заботил.