Неотправленное письмо

Осаму устало перебирает ногами. Он заходит в комнату и падает на стул, на столе — раскладывает лист бумаги и берёт в руку перо. Пишет. Слова иногда расплываются по бумаге от падающих сверху горячих слёз. Акутагава-сенсей. Это становится невозможным. Вы знаете, я так давно ничего не чувствую… Ничего хорошего… Я всё равно никогда не решился бы Вам писать, ведь боялся. А теперь — Вы всё равно услышите, увидите, узнаете… Терять, наверное, нечего. До того страшного дня, когда Вы ушли по собственной воле, у меня всё уже было невообразимо плохо. Знали бы Вы, как я хочу уйти из дома. Мне здесь так тяжело и страшно… А глядя на окно, около которого я безутешно рыдал, прочитав ту ужасную новость, меня одолевают самые печальные чувства. Акутагава-сенсей, драгоценный Акутагава-сенсей! Наверное, если бы Вы знали меня… Нет, это так хорошо, что Вы не знали меня, а я о личной встрече с Вами мог только мечтать. Вы возненавидели бы меня, обязательно бы возненавидели. Я, наверное, совсем не умею любить. Мне все так говорят. Наверное, я последний эгоист. Но, знаете, даже себя я любить не могу. А Вас любил всем своим сердцем. Люблю до сих пор, и всегда буду любить. Одного только Вас. Вы знаете, конечно знаете, что я храню книгу, в которой напечатана Ваша фотография, где Вы молод и хорош собой. Осаму отвлёкся и посмотрел в окно. В то самое окно. На ясном небе горели звёзды. Особенно привлекли взгляд Дадзая две звезды, горевших рядом друг с другом. Одна из них более яркая, а вторая — будто спутница, незаметная, но счастливая оттого, что находится рядом с первой. Так показалось Осаму. Акутагава-сенсей, разве не красива легенда о том, что люди после смерти становятся звёздами? Я знаю, что та яркая звезда, смотрящая в моё окно — это Вы. А я хотел бы быть той, рядом, что поменьше. Я не видел Вас здесь, но знаю, что мы встретимся там, дальше. Когда-нибудь. А может, однажды я и встретил Вас… Мне показалось, что тот высокий человек с печальным и искажённым болезнью, явно некогда красивым лицом, тот, с которым я столкнулся в книжном магазине Токио в прошлом месяце — это были Вы. Я тогда смутился, даже весь покраснел, внутри всё затрепетало… Я не помню, сказал что-то или нет, извинился, или же просто ушёл… Но я даже не спросил, Вы это или нет. Осаму вытер слёзы рукавом кимоно, как «не полагается делать аристократу». Ему было жаль, что он не спросил. Он мог бы поговорить со своим сенсеем. Любимым писателем и человеком. Знаете, а у нас вчера светило красивое, яркое солнце. А сегодня пошёл дождь. Опять, как в то страшное утро, в момент Вашей смерти… Вы не волнуйтесь, я сильный, я буду ждать нашей с Вами встречи… И сейчас мне трудно, но я держусь. Вы только на меня не злитесь. Я на лекции вчера исписал все поля в тетрадке Вашим именем. Оно красивое очень. Я, наверное, не смогу выразить всей своей любви и боли в этом письме. Но теперь Вы всё равно о них знаете и можете их себе представить.

Скучаю.

Ваш Осаму. Осаму запечатал письмо и убрал в ящик, опрокинув голову на столешницу и опять разразившись безудержными рыданиями, срываясь на крик. Как это больно, любить того, кто никогда не полюбит тебя, и кто даже о тебе не знает. Любить по-настоящему, всем сердцем. Быть готовым отдать за него всё. Так любили жёны декабристов, отправившиеся за мужьями на каторгу. И Осаму знал, что тоже отправился бы за сенсеем хоть на край света, как бы ни было тяжело. Осаму взял ещё один лист бумаги и перо. Пишет рассказ. «Дорогая Юко,» — написав одну строку, Харуко вытерла слёзы расписным китайским платком. — «Прошёл почти месяц с момента смерти моего мужа, а я всё ещё не смогла этого принять. Мой драгоценный Рю… Юко, как же мне тяжело и страшно одной.» Осаму решил, что в рассказе от лица этой самой Харуко сможет открыть свои чувства к сенсею. К своему драгоценному Рюноскэ, которого нет почти месяц.