никогда — ни с кем

никогда ни с кем. никогда — ни с кем. никогда ни с кем он не был. танис держит это в голове. каждый взгляд даламара пытается что-то украсть: ощущение, улыбку, мысль, воспоминание. танису нечего предложить, кроме изъеденной памяти, получеловеческой тленной привязанности к давно покинувшим его людям. покопавшись, даламар утаскивает себе их часть, воровато опуская тёмные ресницы. в кабацких полусветах он выглядит эфемерным и призрачным, и танис дотрагивается до него, чтобы убедить себя в том, что это не сон. у учителя даламар учится не говорить прямо, вилять, запутывая следы, заматывая в свою паутину — танис поддаётся. они пару раз пьют вместе, ни о чем не говоря, только немой бадминтон переглядок, где даламар стреляет, а танис пытается отразить, занимает весь вечер. утомлённый, танис не видит сны. попытки закрыться, обозначить свои границы выпивают из уставшего таниса последние силы, он уже не может общаться, не может дружить, сочувствовать, любить, ненавидеть, поэтому, когда даламар с самым холодным взглядом касается его ладони в ответ, всë остальное оказывается предрешено. они видятся ещё реже, чем пьют эль: даламар оказывается удобным любовником, не задающим вопросов, не претендующим на что-то большее. сначала танису стыдно. потом мерзко от самого себя. потом даламар падает на кровать к нему спиной, и необходимость думать пропадает. даламар свою гордость лично душит руками достаточно долгое время, пока у неё не лопается хрящ поперёк горла. танис ему немного в этом помогает, и чужие руки, слишком долго убивавшие жизнь, судорожно хватают его пальцы на серых простынях. в танисе нежности невысказанной, никем не принятой столько, что переливается за края на чужие худые плечи, выступающие сквозь кожу позвонки. даламар от приливов стремится убежать, замирает ледником, но тянется обратно за уходящей волной — сам становится морем. танис широкой ладонью гладит его по спине, и вместо ответа даламар едва слышно тянет одну ноту. это становится почти привычкой — в самую тёмную ночь находить друг друга на чердачном помещении за три медяка, довольствоваться изжеванной свечой и выцветшими простынями. танис предложил бы варианты получше, хотя бы не сырые и пыльные, но даламар не захотел слушать. аскетичная, Богом забытая и дьяволом, келья — будто то, что он искал. больше, чем телесное, больше, чем танис. в годовщину рейстлиновой смерти даламар уворачивается из рук (танис никогда его не обижал, танис, если честно, боится сломать эльфийскую полупрозрачность снова), кутается плотнее в шерстяную мантию и как-то весь горбится, складывает гордые плечи куполом, глядит волком. во взгляде — лихорадка и молнии. кого-то напоминает. когда он шипит вместо привычной тянущей насмешки, танису по позвоночнику бьют холодные иглы. маджере целует его с того света так, как никогда не сделал бы на этом. ночью даламар, отвернувшись, тихо плачет. танис не может его коснуться. всё это напоминает очень плохую диалектику: у них слишком много общего, слишком много разного, чтобы рождённое союзом вышло не юродивым. слишком знакомы в разных людях, но никогда не друг в друге. даламар долго привыкает к тому, что танис не уходит сразу после, а остаётся до утра. танис каждый раз удивляется, какой даламар трогательно сильный. эльфы, маджере — то, что их сближает. даламар, танис — что различает. — ты любил его? — я бы пропал вместо него в Бездне. через мутные стекла в небе холодно искажаются последние оставшиеся звëзды. даламар, будто усердный хроник, старается запечатлеть в памяти всё, что танис рассказывал ему в течение трёх часов, пока не сядет солнце: про детство, отрочество, юность. его лицо, треснувшее пару недель назад, теперь сживает подобием кинцуги, становится ещё красивее. танис случайно обнимает его совсем по-братски, крепко и спокойно. они совсем не похожи — думает танис. телом, разумом, голосом, душой. рейстлин — был — ниже и слабее, менее красив, ранен, болезнен, жесток, язвителен, закрыт, подавлен, тих. рейстлин — был — никогда не взаимный, нечувствительный, неподатливый. отталкивающий протянутые ладони, брезгуя кусаться. рейстлин маджере — даже имя шипящее, ползущее, как змея. рейстлин маджере никогда не… задушенный вдох, будто стало больно. — что такое, рейст?.. даламар стонет, переходя в дробящий всхлип, вздрагивает всем телом, а танису так больно его обнимать, забывшись, запутавшись в их общей, двойной, тройной паутине. даламару больно, но, как стебли роз, сладко и томно в то же время, и он немо говорит «спасибо», переплетая пальцы на серых простынях. им двоим никогда — ни с кем.