Вязкий песок

Огромные величественные сосны окружали пионерлагерь «Лисья горка». Ребятишки ютились под ними вокруг большого жаркого костра, такого же согревающего, как июльское солнце в самом разгаре дня. Всё сегодня было по-особенному живо, шумно, кипело жизнью и уносилось вверх звонким детским смехом. Даже сейчас, когда праздник «День Нептуна» подходил к своей кульминации, ребята не пререставали играть между собой, изображая персонажей, в образах которых провели целый день, учавствуя в конкурсах и развлекательных играх. Те, кто были самыми активными, и уже подустали под вечер, с нетерпением ёрзали на поваленных брёвнах всё склоняясь ближе к костру, и раздвигали угли у края палочками — аромат печёной картошки сильно раздразнил аппетит, а ждать, пока вожатые, так увлеченные своими наиважнейшими беседами, соизволят подойти и проверить перекус на готовность, не хотелось. Вот кто-то уже даже перекидывает в руках горячую картошку с угольной корочкой, роняет на землю и снова подхватывает самыми кончиками пальцев под заливистый смех новоиспечённых друзей. Картошка, будто особо азартная блоха, ловко перепрыгивает из рук в руки по кругу, пока не приземляется аккурат на коленки одного из мальчиков. Длины шорт предательски не хватает, чтобы уберечь кожу от сажы и жгучего тепла, и мальчик, до этого мечтательно-устало смотревший в глубь леса, подскакивает с бревна, барахтая руками перед собой, будто готовясь к очередному удару со стороны. Всем это зрелище кажется смешным, нелепым и очень весомым поводом для насмешек на ближайшие двадцать дней. Одному Серёже это не кажется забавным, а, скорее, наоборот, обидным и чем-то унизительным. Первый день в лагере, а уже успел разбить локоть, не выиграть ни в одном из конкурсов, порвать венок от своего костюма, так в него ещё и зарядили едой. Совсем несправедливо. Он так не любил. Его папа, майор милиции, всегда говорит, что всё должно быть по справедливости, и если уж и получать наказание, то только по делу. А что плохого сделал Серёжа? Ему всего двенадцать, он ходит в школу, отлично учится, любит читать и смотреть кино, проявляет любопытство к окружающему миру. Как бы то ни было, неудачи и оплеухи судьбы цеплялись на него как репейник. Репейник! Ну Серёжа, ну голова! Завтра он обязательно наберёт полные карманы этих колючек, опросит всех девчонок, присутствоваших сегодня у костра, запишет всё в тетрадочку и вычислит обидчика, кинувшего в него картошкой. А в отместку залепит тому шевелюру репьём. Справедливо! Пусть посмеются и над ним. Но сейчас, когда обида маленького Жилина взгрела его такую же маленькую, притом, очень умную голову, а от неловкости за себя же захотелось скрыться от лишних глаз, он окончательно решил, что без песен под гитару и горячего ужина до завтра спокойно доживёт, а вот возможности сбегать в лес, к Топозеру, могло больше не перепасть. Серёжа бегло осмотрел отряд, выбрал подходящего под какие-то свои критерии кучерявого мальчика, сидящего по левую руку на этом же бревне (он был в очках, а потому, показался достаточно умным и понимающим), ткнул его пальцем в плечо и чуть склонился, осторожно шепча: — Скажешь вожатым, что я ушёл в корпус спать. Только если спросят! — Мальчик в очках поджал губы, завертел глазами, высматривая взрослых, и очень неуверенно кивнул. — А… а если они не найдут тебя в комнате? — Это почему? Я же сейчас пойду туда. — Ну-у, много чего может случиться… может, ты мне наврёшь, а я потом отвечать должен. Или тебя вообще Чудогорье украдёт! — Уж слишком реалистичным показался Жилину страх в голосе юного сказочника. — Кто? Чудогорье? Это всё страшилки для маленьких, а я страшилок не боюсь. Я, может, милиционером стану, а им ничего нельзя бояться! — Ох, как сейчас он был горд за себя. Ему тут же захотелось обратно подсесть рядом и рассказать всё-всё о том, почему именно он достоин стать блюстителем порядка, до какого звания дослужится, как будет ловить преступников и даже то, что будет есть на завтрак для поддержания лучшей силы во время рабочего дня. Вот настолько Жилина восхищала профессия собственного отца и, возможно, его будущая. Мечты мечтами, а для болтовни сейчас не лучший момент. Тем более, вон, кучерявый пацанёнок сам себя запугал своими сказками. Сидит, елозит, да ногти грызет. Того гляди, сдаст Серёжу вожатым с потрохами, не успеет тот и шага сделать от костра. — Значит, так. Это самое «Чудогорье» получит палкой по своей глупой башке, если посмеет сунуться ко мне, такому хорошему. А ты… я буду дружить с тобой и поделюсь картошкой, но ты должен сказать всё так, как надо, даже если это ложь. — Конечно, врать не хорошо, но так уж сильно захотелось этому мальчику, чтобы с ним хоть кто-то дружил, что он поддался уговорам Жилина. К тому же, с ним поделятся вкуснейшей картошкой. Да он теперь ещё и друг ему, а друзей, как известно, надо прикрывать. Серёжа с опаской шёл по лесу, озираясь на гарканье потревоженных птиц и шелест травы, в которую с его пути прыгали напуганные лягушки. Идти недолго, он знал, ну или догадывался с рассказов старших ребят, бегающих в этот лес курить. Ребята эти говорили между собой, что «Чудогорье» — ничто иное, как местная страшилка, раскрученная среди отрядов, для запугивания детей, дабы те не убегали с территории лагеря и не потерялись. А ещё они говорили, что Топозеро ночью необычайно красиво: там, где территория закрыта для рыбаков и охотников, у самых берегов тина сияет бирюзой, дно усыпано известковым мягчайшим песком и вода всегда тёплая, даже зимой! Жилин по такому случаю взял с собой фотоаппарат и, рискуя быть замеченным, нагло свистнул (позаимствовал!) фонарик из вожатской комнаты. Время не позднее, наручные часы показывали всего восемь, а значит, до отбоя у него есть целый час. До сумерек вернутся не успеет, но оно и к лучшему — в темноте никто не заметит, как он тенью прошмыгнёт в открытое окно. Деревья впереди заметно порядели, виделся некий просвет, отчего Серёжа приообдрился, последний раз обернулся в сторону почти скрывшегося из виду костра, и поддал скорости, то и дело перепрыгивая через коряги под ногами. В его груди бешено колотилось сердце — он впервые пошёл на такую авантюру, ослушался отца и рискнкл репутацией прилежного мальчика-отличника, максимальное зло которого составляло враньё про сделанное домашние задание. Страшно. Как же может нарушать человек, так мечтающий бороться с нарушениями? Да ещё и врать придётся, если кто-то что-то узнает о его побеге. С другой стороны, это будет ложью во благо. Даже его папа иногда о чём-то врёт, например о том, что подарок под ёлку принёс Дед Мороз. Столетние сосны мерно покачивали пушистыми ветвями на легком тёплом ветру, будто приветствуя маленького гостя, показывая дружелюбный настрой. Птицы пели наперебой, одна заливистей другой, точно представляя себя на соревнованиях по пению. Серёжа еле переставлял ноги, с открытым ртом рассматривая пташек, что были непомерно красивы и необыкновеены, коих ему раньше видеть нигде не доводилось. Сандалии наполнил белый песок, приятно щекоча ноги даже через носки. Жилин поспешно открыл крышку кожаного футляра, висящего на лямках на его груди, настроил фотоаппарат и сделал пару снимков окружавшей его красоты. Растительности на берегу не было, а известковый песок покато уходил вниз, почти не скрываясь под гладью прозрачной спокойной воды. Даже сейчас, в совсем-совсем мягких сумерках, на дне озера можно было разглядеть каждую песчинку, каждый круглый камушек и совсем ещё крохотных золотистых мальков карася. Серёжа робко опустился на корточки, поводил ладонью над землёй, проверяя температуру, сел, подпирая туловище руками за спиной, и расслабленно откинул голову, вдыхая воздух так, словно секунду назад мимо него пронесли поднос со свежевыпеченными булочками в школьной столовой. Свежесть и влажность воздуха от воды приятно расслабляла перегруженный мыслями мозг, а лучики уходящего солнца полосили нежным теплом по лицу. Слишком много впечатлений за день выпало на Серёжу, слишком вымотала его суетная жизнь лагеря. Да так, что сейчас, ощутив всем телом спокойную обстановку вокруг, он задремал, подложив под голову поясную сумку, в которой хранились тетрадка для записи самого важного, детективная книжка и пара карандашей. Серёжу что-то трясло во сне. Бежит-бежит и… БАМ! Зацепился ногой за корягу, кубарем катится по лесной тропинке, собирая на голубую рубашку торфяную землю, царапая ноги о шишки и сосновый опад. Глаза открылись, дышит часто и нервно, руки сами хватают песок под ладонями. Еле принял сидячее положение, как тут же подлетает к нему какая-то зеленоватая светящаяся бабочка, а вокруг одна темнота… Жилин пощупал воротник рубашки, потёр глаза, потянулся к наручным часам… десять часов! Ой-ё-ёй, вожатые в лагере наверняка подняли кипиш о пропаже такого хорошего и послушного мальчика! Бабочка! И ещё одна бабочка такого же зеленого цвета! И такой же зелёный слабый свет наползает на озеро. Серёжа завертел дурной головой, совсем ничего не понимая, как вдруг заметил слева от себя худощавую фигуру пионера в панамке. Это ещё что такое? — Сколько овец насчитал? — Пионер хихикнул, но его повёрнуое к озеру лицо выдавало явное беспокойство. — Ты кто такой? Почему не в корпусе в такое позднее время? — Жилинское любопытство полилось через край, в нем будто вскрыли улей с тысячью и одним крылатым вопросом появлением этого мальчика рядом. — Игорь я, Катамаранов. Сюда каждый год кто-нибудь прибегает на ночь глядя, а потом в отряде ребёнка не досчитываются. Я сюда и прихожу дежурить, может, помочь кому смогу. — Как… как это «не досчтитываются»?! Наши вожатые самые внимательные, а преподаватель по выживанию так вообще такого не допустит! — Недовольство и внезапный страх Серёжи так и летели на Игоря из глаз, из всплеснувших рук, из искривлённого рта. — А вот так… как тебя?.. — Серёжа — оборвал его на полуслове Жилин. — Серёжа… Вот так и случается: придёт ребёнок сюда, хоть и знает, что нельзя, надышится вечером болотного газа, а там и утонуть в бреду как два пальца в нос пихнуть. А вожатые… да нет им дела до нас. Шуры-муры друг с другом крутят, веселятся, компоты пьют… В общем, Серёжа, будь осторожнее, мой тебе совет. — Игорь наконец повернул свою умную физиономию. Совсем голова загудела… — Каким болотным газом?! Это же озеро! Ты что несёшь! — А ты слыхал байки про Топозеро? — После немой паузы начал шёпотом Игорь — Ночью, сразу после захода солнца, вода бурлить начинает, густеет, как варёный кисель… Не веришь — сходи, потрогай. Только потом не охай, что руку жжёт. — Пойти на вызов Жилин не осмелился. Ну как он такой хороший и с больной рукой? А верить Игорю хотелось — сидит весь прилежный такой, знаки отличия на рубашке поблёскивают, нашивки разные… Вон, одна о его помощи всем бабушкам чего только стоит. — Это ты где столько бабушек нашёл, что им ВСЕМ помог? — Недоверчивый прищур Серёжи чуть смутил. — Где надо, там и нашёл. Давай уже, беги в лагерь, а я пригляжу, чтоб ты целым добрался. Нечего шастать по ночным болотам в поисках приключений. — Катамаранов махнул рукой, прогоняя того с берега. Но уходить не хотелось. — О! Давай тебя, голубчик, щёлкнем, что называется. У меня ж во какой аппарат имеется! — Жилин суетливо достал плёночный фотоаппарат из сумки и навёл на нового знакомого. Игорь заулыбался, заиграл чёрными глазами, приосанился, да горделиво грудь вперёд с наградами выставил. Щёлкнул затвор, Серёжка вскочил с песка, замахал рукой. — Потом плёнку проявишь — приезжай в лагерь, буду ждать, тут и встретимся. Покажешь, как я получился. — Покажу, голубчик, покажу! Приеду ещё! — Донеслось уже из-за сосен. Восемнадцать лет понадобилось Жилину, чтобы снова побывать в этих местах. Такой же тёплый вечер, такой же вязкий под ногами песок, с такой же детской наивностью он смотрит на гладь прозрачной воды. — Сер-рёга, — резко шкварчит над ухом поломанная речь. Жилину стыдно поворачивать голову, стыдно поднимать глаза на лицо, что он пытался выбить из головы эти долгие одинокие года. — Приехал? — Разово дёргает рука складку кителя на локте. — Приехал, голубчик. Выполнил обещание честного милиционера. — И я выполнил, Серёг. Ждал. — Тоска пронеслась в доброй усмешке Игоря. — Ф-фотку покажешь? — Покажу. — Серёжа достал из кармана конверт с проявленными фотографиями, где первой сверху лежала та самая, на которой запечатлелась трезвая молодость Катамаранова: бледнолицый, щёки впалые, тусклые волосы и светящиеся неоновой зеленью глаза. Совсем не такой, как сейчас. И совсем не такой, как тогда. — Ты ж меня в ту ночь спас, Чудогорье. — Игорь оскалился, поближе подсаживаясь. Стиснул в кулаке воротник жилинской рубашки, наклонил его чуть к себе. — И бабушкам помог. Им ж без меня дор-рогу не пройти. После с-смерти темно, а у них глазки видят… плохо… — Тёплая ладонь Серёжи заворошила чёрные волосы под каской, надавила, прижимая помрачневшее лицо Катамаранова к своей груди. Губы нежно коснулись лба, на что Игорь забурчал в китель, завошкался под рукой. — Не подвела меня интуиция, сразу всё понял о тебе, голубчик. Страшно было, непонятно. — А сейчас, Серёг? Страшно? — Чёрные глаза заметались снизу, разглядывая ряд опущенных длинных ресниц. — С тобой, Игорь, мне теперь никаких «страшно» не примерещится. — Тело вязнет то ли в мелком бархатистом песке, то ли в окрепчавших в своей уверенности объятиях Катамаранова.