Грех

Поздний вечер. Сильный ливень, холодный ветер. Разбитые в кровь колени и локти, расцарапанная острыми ветками кожа. Тяжёлое, сбитое дыхание и тяжесть на душе. “ Ещё чуть-чуть... ” Убирая прилипшие мокрые волосы со своего лица и дрожа от холода, Россия, насквозь промокший, устало пробирается через лес. Отдаленный вой волков. Становится не по себе, но отступать совсем некуда, остаётся идти только вперёд. А вот и родной двухэтажный дом, мирно стоящий на поляне. Вот оно - спасение. Дрожащими руками Федерация из последних сил стучит в металлическую дверь. Слышит ожидаемый вопрос: «кто там?», на который жалобно отвечает: – Деда.. открой дверь, пожалуйста... Это я, Россия... Дверь беззвучно открывается. Мужчина впускает вымокшего подростка на порог своего дома, плотно закрывая за ним дверь. – Я тебя сейчас отогрею, а потом ты расскажешь мне, что случилось. Раша садится рядом с камином, от огня которого идёт тепло. Прижимает колени к груди, ощущая уже привычную, но все такую же противную пустоту в душе. – Что ж ты как не родной? Садись на диван, на полу холодно сидеть. – разыскивая сменную одежду, Российская империя с сочувствием смотрит на внука. – Не хочу, чтобы диван был мокрым из-за меня... Вскоре вещи находятся, но приходятся не по размеру. Слишком малы. Футболка не налезла вообще, а шорты чересчур короткие. Росс садится на мягкий диван и укрывается пледом, чтобы как-то скрасить отсутствие футболки. Тепло... Засохшая кровь смотрелась противно на коже, а остальные раны и царапины жутко болели. – Может, теперь ты мне скажешь, что случилось? Почему ты в такой поздний час не дома? – император садится рядом с мальчишкой, приобнимая одной рукой. – Я с отцом поругался, поэтому из дома сбежал... Хотел у Америки переночевать, а он в метро сегодня ночует... Тоже в ссоре со своим отцом... Протестует... – опечаленно отвечает подросток, прижимаясь к родственнику. – Поэтому я решил к тебе домой придти... Ты всегда рад меня видеть... – Этот Америка на тебя плохо влияет. Что за мысли у тебя пошли по поводу побега из дома? Не общайся с ним. У него явно не в порядке с головой. И отец его тоже ненормальный, так что есть в кого. – Почему ты так к нему относишься? Да, Америка не самый лучший друг, но и не самый худший же... Кроме него у меня нет других близких друзей, с которыми мне могло быть интересно общаться... – Россия защищает товарища, в глубине души отчасти всё-таки соглашаясь с мужчиной. – Неужели, ты ревнуешь меня? Ох, я же не променяю тебя на Америку... – Совсем нет. Мне давно не нравится их общество и они сами. Моё мнение никак не связано с нашими отношениями. Ты лучше расскажи поподробнее про вашу с отцом ссору. Да, этот диалог принесет негативные эмоции, но также я постараюсь помочь тебе, чтобы тебе стало легче. – русский встаёт с дивана, направляясь в другую комнату. – Ты давай, говори, я слушаю. Мне просто нужно тебе раны обработать, будет нехорошо, если туда попадет какая-нибудь инфекция. – Ладно... – тяжело вздохнув, Федерация нехотя решает начать рассказ, от которого становится тяжело на душе. – Ты ведь помнишь, что я рассказывал тебе о том, что дядя Рейх теперь живёт с нами? Лучше бы папа в тот злосчастный день не предлагал свою дурацкую помощь! Если бы он не помог починить заглохшую машину, они бы не заговорили, если бы не заговорили, то не стали бы снова много общаться, а потом встречаться и жить в одном доме! Ненавижу их обоих! Да что б они оба передохли! Подросток не знает, как выразить агрессию, из-за чего бьёт себя кулаком в живот, от чего становится больно не только морально. – Что-то ты слишком эмоционально себя ведёшь для уважаемого юноши двенадцати лет. – Ри возвращается в комнату с зелёнкой и бинтами. Видит, как внук корчится от боли, чему сильно удивляться. – Что ты сделал? Ударил себя? Зачем? К чему эта агрессия? – Я.. не знаю, как избавиться от боли иначе... Мне настолько плохо, что я не могу этого вынести... – виновато опустив глаза, дрожащим голосом отвечает Раша. – Только из-за того, что твой отец теперь живёт не только с тобой? Или причина какая-то иная? – мужчина присаживается рядом и кладет детские ноги к себе на колени. – Я хочу тебе обработать раны. Будет немного неприятно. – Мне не хватает внимания папы... Дядя Рейх его забрал насовсем и не собирается со мной им делиться... Теперь папа не обращает на меня внимание, ведь он занят своей личной жизнью! Мы хотели в эти выходные поехать на озеро, папа хотел показать мне птиц, но в итоге он проведет это время не со мной... – поджав губы, Федерация неслышно плачет. Ощущая, как горячие слезы текут по щекам, он снова чувствует себя отвратительно. – Деда... Скажи, что со мной не так?.. Почему папа меня больше не любит?... Когда раствор зелёнки попадает на раны, мальчишка стонет от боли, требуя вытереть жидкость, доставляющую боль. – Больно! Не надо! – дёргается Росс, закрывая руками разбитые коленки. – Больно-то как... Ууу... – Потерпи, пожалуйста. Я понимаю, что тебе неприятно. – император продолжает обработку ран на коленях, а потом и на локтях. Слышит жалобные стоны и просьбы прекратить, от чего чувствует, как сжимается сердце. – Тише, тише, все хорошо. Зато теперь никакая инфекция тебе не навредит. Перебинтовав особенно глубокие раны, Российская империя относит медицинские принадлежности на место, возвращаясь к внуку. Садится рядом, обнимает обеими руками и спрашивает: – С чего это ты взял, что тебя больше не любят? Только из-за того, что у твоего отца появился любимый человек? Тебя тоже любят, но невозможно любить своего партнёра как партнёра, одновременно желая собственного сына как партнёра. Так не бывает. Вас обоих любят, но любят по-разному, это нормально. Было бы не нормально, если бы было иначе. – Наверное, ты прав, деда... Плевать на отца... Главное, у меня есть ты... – мальчишка устало зевает, постепенно засыпая. Негативные эмоции выматывают. Мужчина нежно целует чужие щеки, с трудом противостоя своиму желанию зайти дальше. Поцеловать в губы. Но так нельзя. Захочется близости. Они зашли слишком далеко ещё тогда, когда поговорили друг с другом не как родственники, а как любовники. И надо бы прекращать, но взаимные чувства не отпускают, не дают освободиться. Но оба рады быть в рабстве собственных чувств, так что вряд-ли получится расправиться с этим грехом так быстро. Но... Есть ли смысл с ним справляться вообще, если этот грех так приятен?