Важнее слов

Влажная от недавнего дождя земля чвакала под подошвой сапог, и Лютик находил этот звук раздражающим. Хотя, пожалуй, он был единственным, что не давало с головой уйти в омут размышлений, заполняя колючую тишину между ним и Геральтом, когда они преодолевали густой перелесок. Ведьмак шёл чуть впереди, ведя под уздцы Плотву, абсолютно молча, и барду оставалось только рассматривать его крепкую спину, за которой покоился меч. Лунный отблеск отражался в посеребрённом эфесе орудия. В темноте менестрель не мог уловить в зеркальной поверхности своего отражения. Может, оно и к лучшему. Лютик не хотел знать, как выглядит сейчас. Уставшим, потерянным, запутавшимся? В его сознании — неаккуратный клубок мыслей, которые нанизаны одна на одну, словно ожерелье, на нить, чей конец теперь связывал барда с принцем Радовидом. Тот имел неосторожность посеять в голове чуткого лютниста ненужные подозрения, возмутив спокойствие Лютика одной лишь фразой: — Знает ли ведьмак, как ему повезло иметь такого друга, как вы? Бард и сейчас не знал, чему тогда так криво улыбнулся: тому, как по-детски ревниво прозвучал реданский наследник. Или тому, что и сам не раз задавался этим вопросом. Лютик не ожидал услышать собственные мысли чужим, отнюдь не внутренним голосом. Теперь, взволнованный, он не находил себе места, словно Радовид, как ветер, спровоцировал в сознании барда настоящий шторм. Хотя внешне Лютик оставался спокоен: правда, чуть более хмурый, чем всегда. Но кто это заметит? Новые скитания с ведьмаком не стали исцелением. Отвлечься от мыслей о Геральте в присутствии того никак не получалось. Сердце Лютика терзала тоска, готовая вот-вот вылиться на бумагу новыми стихами и облечься в ноты. Воспалённое сознание не унималось: неужели это так заметно? Неужели для ведьмака бедный менестрель — не более, чем сподручный компаньон, которого в лёгкую можно поменять на нового, как лошадь на перекладных. Хотя Плотву Геральт никогда бы не отдал взамен на другого коня, будь тот хоть в тысячу раз породистей и выносливее верной ведьмачьей подруги. В отличие от барда. Таких, как он, рифмоплётов, как нерезанных собак. Будь Вальдо Маркс менее смазливым и чуть более толковым, и он бы сгодился для развлечения в походах. Хотя, он вряд ли справился бы с задачей быть компаньоном Геральта, ведь тот неспособен на неустанную похвалу и восхищение, а Маркс точно из тех, кто привык купаться в обожании и любви многочисленных поклонников. Лютику рукоплещущие толпы были не нужны. Ему было бы достаточно и капли одобрения в жёлтых ведьмачьих глазах. Радовид, вызывав табун мурашек по спине, сказал, что бард имеет удивительную способность видеть самую суть, заглядывать людям под маски. Только маску Геральта за сколько лет менестрель не сумел стянуть — превратить его отрешённость во что-то, что не было бы так обжигающе холодным, как сталь смертоносного оружия. А, может… Лютик остановился, наблюдая, как ведьмак бесшумно удаляется, утопая в густой листве. Может, это никогда не было маской, и Геральт такой, какой он есть. Его отчуждение есть ничто иное, как привычное отношение к барду, и на другое Белый волк просто не способен. И не хочет, даже ради верного лютниста, прошедшего сотни миль по пятам за своим ведьмаком. — Лютик? — низкий голос Геральта прозвучал чуть поодаль, перемежаясь с ветром, загулявшем в кронах деревьев. — Что не так? — чуткий слух мутанта уловил внезапную тишину, ведь менестрель не мог передвигаться тихо и создавал целую какофонию звуков, порой недоступных человеку, но вполне ощутимых для Геральта. — Ты хоть раз задумывался, что тебе повезло быть рядом со мной? — слова сорвались с губ Лютика быстрее, чем тот успел подумать о них, но отступать было уже поздно: бард приосанился, наблюдая за нечитаемым выражением лица ведьмака, на котором не дрогнул ни один мускул после неожиданного вопроса. — Не понимаю, — помедлив, проговорил Геральт. Менестрель горько хмыкнул. Ещё бы. Мужчина стоял неподвижно, как притаившийся зверь, и Лютик не мог даже представить, что творится в его сознании. — Я, — начал бард, вымученно улыбаясь, — знаешь, забудь, — он всплеснул руками, — давай пойдём дальше и побыстрее решим все вопросы с нашей Недоцири, а потом завалимся в кабак. Лютик двинулся на ведьмака, надеясь миновать того, как препятствие, но Геральт перехватил его за плечо, когда они поравнялись. Бард мгновенно ощутил тесноту леса: вокруг были бескрайние просторы, но ему будто стало некуда бежать и прятаться, когда ведьмак оказался так близко. — Так не пойдёт, — менестрель не мог точно сказать, прозвучал ли Геральт сурово. Возможно, ему померещилось от разыгравшегося волнения, и даже показалось, что жёлтая радужка блеснула недобрым огоньком. Это точно было ошибкой: ведьмак был выжидающе спокоен, без намёка на закипающую злость. Слова не шли. Лютику было позорно, и он благодарил небеса, что Геральт не мог видеть в темноте румянец, подёрнувший щетинистые скулы. Но вполне мог почувствовать мелкую дрожь, зародившуюся в теле барда, и точно не от холода: хотя остывающая земля отдала всё тепло, которое вобрала в себя вместе с солнцем, и теперь от неё тянуло разве что ночной прохладой. — Да, ты прав, не пойдёт, — смутился бард, опуская взгляд и глядя на крепкую руку ведьмака с проступившими венами, которой он удерживал Лютика возле себя: некрепко, без возможности навредить физически, почти даже аккуратно. — Ладно, — сдался менестрель, — я повторю: ты когда-нибудь думал, что тебе повезло, что мы с тобой знакомы? Заглянуть в глаза Геральту не составило труда: он их не прятал, а без страха смотрел в лицо барда. Конечно, ведь он никогда не был добычей, всегда — хищником. Бояться не для него. — Скажи хоть что-нибудь, — взмолился Лютик, когда тишина, нарушаемая лишь громким дыханием Плотвы, стала невыносимой. — Лучше всего, если ты скажешь «да», — бард хмыкнул, но это не подействовало на Геральта, и внутри у менестреля гулко ухнуло сердце. Неужели Радовид в своей иронии оказался прав, и ведьмак не ценил ни дня, проведённого вместе с Лютиком. Все их странствия не стоили ни гроша, и бард тратил годы, за бесценок рискуя собственной жизнью. Губы лютниста дрогнули то ли в немом вопросе, то ли от подступившего к горлу комка горького осознания. — Зря я это всё затеял, — Лютик нашёл в себе силы, чтобы высвободиться из хватки Геральта, который не стал сопротивляться. — Но мог ради приличия хотя бы раз сказать мне чёртово «спасибо» и сделать вид, что я чего-то для тебя стою, — бард дернул подбородком, намекая на кошель с монетами, пристёгнутый к поясу ведьмака, — но думаю, ты оставил бы меня в залог в таверне, если бы тебе не хватало на выпивку. В глубине души Лютик так не считал, но отчаянно хотел сделать Геральту больнее, чем он, пусть и неосознанно, делал ему своим молчанием. Чтобы навредить мутанту, нужно было обладать серьёзной силой, но менестрель надеялся, что она у него есть, и он вот-вот надломит прочную ведьмачью броню, игнорируя бреши в собственном сердце. Лютик осознал, что Радовид разбередил давнюю рану, которая затянулась, но никогда не заживала до конца. Стоило лишь потревожить, как боль нахлынула с новой силой. Годы молчания и невысказанных обид отразились предательским блеском в глазах барда: он никогда не был так уязвим перед Геральтом, но его почему-то это не пугало. Едва ли тот мог нанести ему увечье более серьёзное, чем есть. Разве что — добить, но это было бы скорее милосердием, чем пыткой. — Я тратил годы, чтобы быть рядом с тобой, Геральт, но ты не удосужился потратить и минуты, чтобы сказать мне, значу ли я для тебя хоть что-то, — Лютик отступил на шаг, — понимаешь ли ты, насколько, чёрт возьми, тебе повезло иметь такого друга, как я? Да, тебе повезло, ведьмак, запомни это и впредь… Тишину разрезал свист, с которым внезапно появившаяся стрела рассекла воздух, и Лютик лишь заметил блеснувший рядом наконечник. Он в ужасе замолк, а ведьмак смотрел на побелевшего менестреля, сжимая в кулаке тонкое древко. Если бы не реакция Геральта, барду продырявили голову на раз два, и от этой мысли, у Лютика помутился рассудок. Из темноты раздались оголтелые вопли, боевой клич, за которым последовали новые выстрелы, и ведьмак шагнул вперёд, с силой оттолкнув барда от себя. Тот упал в сырую траву, царапая лицо о торчащие ветки, и взбрыкнувшаяся Плотва едва не обрушила на него свои копыта. Лютик успел увернуться, когда лошадь, издав протяжное ржание, встала на дыбы и опустила мускулистые ноги обратно на землю в сантиметрах от лица менестреля. Звуки борьбы заполнили собой чащу, и в темноте бард едва ли мог различить, что происходит вокруг. Тени мелькали в листве, и Лютик, притаившись в невысоких кустах, видел, как Геральт в одиночку сражается с ночными налётчиками. Сколько их было — лютнист не мог сказать. Он лишь слышал, как время от времени схватку прерывает последний хриплый вздох тех, кому не посчастливилось встретиться с мечом ведьмака. Сам Геральт, кажется, был ранен: из предплечья, разодрав рубашку, торчало надломанное древко, наконечником плотно сидевшее в ведьмачьей плоти. Чем помочь Геральту, Лютик не знал. Он был безоружен, но бездействие казалось ему невыносимым. Бард загнанно осматривался, пытаясь понять, сколько ещё им терпеть внезапное нападение. Когда темноту озарил огненный отблеск, менестрель понял, кто стоит за покушением. — Риенс, — приглушённо выпалил Лютик, вновь выискивая во мраке чародея, спустившего на Геральта свою скромную армию. — Ты прав, бард, — вдруг раздалось над ухом, и менестрель ахнул, резко оборачиваясь, — помнишь, как мы с тобой развлекались? — Риенс высек искру из пальцев, и та упала, прожигая листья на земле, — хочешь повторить? Колдун хитро ухмыльнулся, и пламя вспыхнуло на его ладони, обдав Лютика жаром. Барду пришлось спрятать лицо в предплечье. Он замер в ожидании, что через мгновение его тело обожжёт огнём, и в сознании заплясали воспоминания прошлого: лютнист ощутил сковывающие движения верёвки на своих запястьях, и металлический привкус крови во рту от разбитой губы. На этот раз он лишь в испуге прикусил себе щёку, всё ещё чувствуя рядом чужое тепло. Отнять руку от лица его вынудил громкий вопль, разнёсшийся, кажется, на многие мили вокруг. Лютик уставился на Риенса, который в ужасе смотрел на культю, оставшуюся от его руки. Ладонь, которая более не могла зажигать пламя по щелчку, лежала у ног колдуна, уродливо скрючив пальцы, словно была дохлым насекомым. Геральт стоял рядом, опустив меч, с острия которого капала густая кровь, казавшаяся в темноте почти чёрной. — Не хочет, ублюдок, — сказал он низко, и в следующую секунду занёс клинок для нового удара. Тот без труда перерезал артерии и позвоночник Риенса, словно ведьмак вонзил нож в масло. Голова чародея гулко рухнула на землю, уставившись распахнутыми глазами на Лютика. Через несколько мгновений и тело колдуна, опустившись сперва на колени, упало к ногам Геральта, который отпихнул безжизненного Риенса со своего пути. Лютик не мог отвести взгляда от остекленевших глаз своего обидчика. В ушах гуляла кровь, и бард не сразу понял, что ведьмак его зовёт. Когда Геральт коснулся его плеча, менестрель вздрогнул и попытался отползти назад, в страхе не отдавая себе отчёта, но спокойствие напарника словно передалось ему через касание и расслабило отвердевшие мышцы. — Что это, чёрт возьми, было? — бард попытался не сорваться на истерику, но его мелко затрясло, когда волна адреналина схлынула, уступив место осознанию — его чуть не убили. — Риенс охотится за Цири, — констатировал Геральт, — полагаю, что он решил будто напал на след и решил от нас избавиться. Лютик, разомкнув губы, смотрел на уставшего ведьмака, в серебристых волосах которого запутались мелкие листья и прочий лесной мусор. На лице — следы засыхающей крови, чужой и Геральта. — Тебя подстрелили? — вдруг спохватился бард, заметив надломанную стрелу, которая действительно попала ведьмаку в плечо. Он подался вперёд, чтобы рассмотреть нанесённое Геральту ранение, а тот бросил короткий взгляд на свою руку, всем видом показывая, что увечье не стоит внимания. — Разберусь с этим, когда доберёмся до Аники, — сказал Геральт и следом спросил, оглядывая немногочисленные ссадины на щеке и над борвью Лютика: — ты цел? Тот коротко кивнул, понимая, что тело отзывается неприятными ощущениями скорее из-за падения, когда ведьмак, силясь защитить, толкнул его на землю. И барду повезло не получить травм более серьёзных или того хуже — быть убитым. Геральт, поднимаясь на ноги, протянул Лютику руку, за которую он поспешил схватиться. Встав в полный рост, лютнист сумел разглядеть поле битвы: вокруг них были разбросаны тела наёмников, больше десятка человек, которых ведьмак уложил в одиночку. Стволы некоторых деревьев напоминали ощетинившийся частокол от воткнувшихся в них стрел. С листьев местами капала кровь, как роса, и это показалось менестрелю чудовищным. Он шумно втянул носом воздух. — Лютик, — позвал Геральт, и барду пришлось приложить усилие, чтобы отвлечься от пугающей картины и обратить взор на ведьмака, — мне повезло. — Да, ты прав, — забормотал лютнист, — их тут человек двадцать, они бы с лёгкостью могли тебя изрешетить. И, пожалуйста, — не ведьмак, а сито, — Лютик нервно хмыкнул, дрожащими пальцами приглаживая волосы. — Я не о том, — Белый волк был серьёзен. Менестрель замер, медленно опустив руки вдоль тела. — О, — только и выдохнул лютнист, — вот так, — страх уступил место трепетному волнению в теле барда, — что ж, приятно слышать. Ведьмак, убрав меч за плечи, сделал несколько шагов навстречу менестрелю. — Я не по части красивых речей, Лютик, — начал Геральт, — для меня поступки — ценнее трёпа, уж извини, — он едва заметно склонил голову, роняя на лицо прядь серебристых волос. — И я отдам жизнь за Цири, Йен и за тебя, если потребуется. — Я понял, понял, — Лютик прерывисто хмыкнул и его щёки стали горячими. Их не остудили даже холодные от орудия руки ведьмака, которыми он взял лицо менестреля в мозолистые ладони, сокращая дистанцию между телами до незначительной и заставляя сердце лютниста колотиться в груди, как бешенное. Они соприкоснулись лбами, и менестрель мог поклясться, что ещё никогда не чувствовал себя насколько в безопасности. Геральт заполнил собой всё пространство рядом, и Лютик был готов забыться в моменте, лишь бы он не кончался. Бард осторожно обхватил предплечья ведьмака, проходясь подушечками больших пальцев по его коже, вызывая к своему восхищению мурашки. Лютик, прикрыв глаза, улыбнулся. — Можешь ведь, когда хочешь, — всё ещё ухмыляясь, проговорил бард, отстраняясь, — ну что, язык не отпал? — он подначивающе похлопал Геральта по здоровому плечу, и только сейчас заметил, что уголок губ ведьмака дёрнулся в подобии улыбки. Сердце Лютика защемило от внезапной нежности, и он осознал, что этот момент скорее всего больше никогда не повторится: сейчас они стояли друг напротив друга, а лица были всего в нескольких сантиметрах, и их обступал лес, надёжно защищая от внешнего мира, в котором зрела скорая война. Кажется, Геральт тоже ощущал своим нечеловеческим чутьём, что даже воздух вокруг начал звенеть. Под подошвой ведьмака хрустнула ветка, когда он двинулся навстречу Лютику, а бард, прикрыв глаза, почувствовал, как перехватило дыхание. Он надеялся на что-то, чего сам толком не осознавал, но Геральт, с лёгкой ухмылкой, прошёл мимо, задевая менестреля плечом. — Идём, — бросил он, — нас ждут дела. Лютик разомкнул веки, а сердце все ещё колотилось о рёбра птицей, готовящейся вырваться из клетки в полёт. Он облизнул клыки и покачал головой, приглушённо посмеиваясь: хитрый ведьмак. Менестрель приглушённо выругался, совсем без злобы, игнорируя копящееся под рёбрами возбуждающее тепло. Он бросил взгляд на Плотву, которая стояла рядом, и ткнул в неё пальцем: — Ты ничего не видела, ясно? Лошадь, фыркнув, двинулась за своим хозяином, и менестрель решил последовать за ней, нагоняя Геральта. Бегло переглянувшись, они пошли к краю перелеска плечом к плечу. Теперь в тишине таилось что-то томительно приятное, что заставляло нутро Лютика сжимать в предвкушении. Бард находил молчание расслабляющим. Потому что поступки важнее слов.