моя душа такая черная а нервы будто на избытке
— Чего кислый такой, Маратка? — Зима опускается на скрипучий диван, вытаскивая из кармана помятую пачку сигарет. Суворов отмахивается и бубнит под нос что-то неразборчивое. Духота подвала давит, хочется скорее выйти на улицу, проветрить нещадно гудящую голову. — Я Адидасу передам, чтобы научил тебя со старшими разговаривать, — слышит в спину уходящий Марат. Если брат действительно мог «научить» его, если бы хоть кто-то был в силах помочь адаптироваться к новым реалиям, было бы явно легче. Метель не успокаивается вторые сутки подряд, но сейчас это меньшее из зол. Марат повыше поднимает воротник окровавленной куртки и направляется в сторону дома Васильевых. Когда в его жизни все успело так поменяться? Когда беззаботные мальчишеские перепалки сменились на драки с ножевыми ранениями, когда нормально стало убивать за неправильную интонацию или косой взгляд? Марату казалось, что стоит только Вове вернуться со службы, как жизнь непременно наладится, воцарится порядок. Только вот из Афганистана брат приехал совсем другим человеком, а у Суворова младшего стали открываться глаза на происходящее. Как бы он не старался, все равно не мог понять, в какой момент все пошло под откос. Пугало и то, что обратной дороги не было, нельзя просто так взять и вернуться в прошлое, вернуться к спокойной жизни без страха и отвращения к самому себе. Было очевидно, что выход из уличных дел только один — вперед ногами, а такого исхода не сильно хотелось.и я вообще такая спорная рисую для тебя открытки
Помимо творившегося вокруг ужаса, Марата очень угнетало все происходящее с Андреем. Белобрысый пианист так внезапно появился в его жизни, так ловко завладел вниманием и прочно запал в душу. Сперва Марат гордился, что Васильев по его примеру примкнул к универсамовским, у парня не было и сомнений, что будущее за улицей, что без «пацанов» ты никто. А когда пришло осознание, стало поздно что-то менять. Совесть грызла день за днем, ведь не был Марат дурачком, прекрасно он понимал, что эта самая улица их сотрет в порошок и уничтожит, увековечив, разве что, крестом на Арском*. Себя жаль не было, а вот поломанную судьбу Андрея Суворов простить себе не мог. А Васильев будто не понимал ничего, не пугали его ни угрозы, ни драки кровавые, словно у парнишки инстинкт самосохранения и страх отсутствовали. Сколько Марат не пытался вытравить Андрея из собственной головы, у него не получалось. Парень знал, что по всем канонам должен испытывать отвращение к собственным чувствам, но сделать с собой ничего не мог. Не пропускал ни один концерт в музыкальной школе, слишком долго и уж точно не «по-пацански» обнимал на прощание, игнорируя косые взгляды парней. В Васильеве было что-то, чего не удавалось найти в остальных универсамовских. Улица не загубила в нем нескончаемую доброту, наивность, не растоптала его талант и упорство, не озлобила. Переломный момент в жизни Суворова младшего произошел, когда вся орава пацанов ввалилась к тому странному мужичку в квартиру на просмотр кассетных фильмов. Не было ничего удивительного в том, как затихла толпа пубертатных парней, когда на экране появились обнаженные девушки. Не удивила и растущая с каждой минутой очередь в туалет. Насторожила Марата собственная реакция на случайное прикосновение Андрея к его бедру. Суворова не сильно увлекало содержимое взрослого фильма, внимание его было приковано к Васильеву. Парень сидел, скрестив худощавые ноги, и то и дело отводил взгляд от экрана пузатого телевизора. Марата заводило Андреево смущение, а необходимость снять напряжение росла с каждой минутой. Тогда в голове Марата паззл окончательно сложился. Он не был награжден навыком долго продумывать план своих действий, так что поступал, как велело сердце, отключив здравый смысл. Они с Васильевым в ту ночь долго-долго бродили по заснеженным Казанским дворам, а потом Марат завел друга за гаражи, оберегая от внимания лишних глаз, и поцеловал. На неумелый поцелуй Андрей ответил, но сразу после оттолкнул мало что понимающего Суворова, и со всех ног побежал домой, оставляя Марата в компании ночной тишины и абсолютного непонимания.моя душа такая нежная такая сладкая и снежная
В жизни Андрея первый переломный момент произошел, когда не стало отца. Десятилетнему парнишке весьма резко пришлось повзрослеть, осознавая, что теперь он вынужден стать защитником, оберегать мать и сестру. Следующий — переезд. Казань казалась огромной в сравнении с родным городком, холодной и чужой. А после в стране началась перестройка, резко поменявшая привычный уклад жизни. Мать записала сына в музыкальную школу, обустроила квартирку и всячески старалась оградить детей от правды. Но сложно не заметить, как рушится страна, как меняются лица людей, как привычными становятся еще недавно недозволительные вещи. Еще в младших классах невысокого худенького мальчишку часто травили парни понаглее, отбирали портфель и грозились переломать пальцы, но тогда дисциплина в школах была совсем на ином уровне, а слово учителя имело большой вес, поэтому детские перепалки никогда не выливались во что-то большее. Но Андрей рос, менялся мир вокруг него, и больше нельзя было рассчитывать на чью-то поддержку или защиту. Чтобы выжить, парень вынужден был принять правила этой игры.она не ходит на свидания все отложила на потом
Страх — чувство, которое настоящие пацаны просто не имеют права испытывать. Но по-другому описать свое состояние после выходки Марата Андрей никак не мог. Не было ничего подобного, когда Суворов прописал ему по лицу в троллейбусе, не было и в момент ритуала присоединения к универсамовским. Васильев бежал, надеясь не нарваться ни на кого из пацанов. Глаза то и дело наполнялись предательскими слезами, а ноги не слушались, скользя по льду. В голове крутилось только одно: «Это неправильно! Так нельзя!». Добравшись до дома, парень закрылся в своей комнате, игнорируя все вопросы матери, до конца не понимающей, что вообще происходит. Единственное, за что себе был благодарен Андрей, так это за умение контролировать свой язык. Было бы верхом лицемерия сказать Марату что-то вроде: «Я не такой!», потому что Андрей и сам был таким. О чувствах, влюбленности и отношениях Васильев мало что знал, да и спросить было не у кого. Мама была по уши занята работой в попытках прокормить себя и детей, как таковых друзей у парня не было, поэтому сперва свой интерес к Марату он не воспринял как что-то необычное. Однако не мог не подметить, что к нему Адидас младший относится особенно, не так как к остальным универсамовским пацанам. Васильев тянулся в ответ. То ли из-за нежелания больше быть изгоем, то ли от того, что видел и другую сторону Марата… Поступок Суворова стал последней отправной точкой спокойствия Андрея. Ему казалось, что вокруг него рушится буквально все: уклад страны, семья, да даже собственная личность. Занятия на фортепиано сменились уличными драками, помощь воровством, дружба непонятным чувством, ранее которого он никогда не испытывал. Андрей уткнулся в подушку, чувствуя, как одна за другой слеза мочит накрахмаленную наволочку. Как принять все происходящее и научиться жить заново парень не знал.зато теперь посреди ночи рифмуя стих про одиночек не пощадив для тебя строчек оставшись просто нагишом
Марат наконец добирается до подъезда нужной ему квартиры. Спешно, перешагивая по две ступеньки, оказывается на последнем этаже и замирает перед входной дверью. С инцидента за гаражами прошла уже неделя, Андрей ни разу не появлялся ни на «сборах», ни в подвале, словно вообще отовсюду исчез. У Марата не было никакой уверенности, что дверь ему кто-то откроет, но он вновь действовал без долгих раздумий, чувствуя, что необходимо поговорить. Суворов три раза стучит и спустя пару минут дверь ему открывает Андрей. Выглядит тот весьма удручающе: на бледной коже отчетливо виднеются темные круги под глазами, лицо осунувшееся, а костяшки музыкальных пальцев в кровь разбиты. Марат притягивает его к себе, гладит по голове и утыкается холодным носом в шею. Андрей не сопротивляется. — Проходи, — шепчет Васильев, — но тихо. Марат, недолго думая, понимает, что о таких вещах лучше говорить в квартире, там вероятность быть подслушанными куда меньше. Почти беззвучно избавляется от верхней одежды, стараясь не шуршать громоздкой курткой, и проскальзывает в комнату Андрея. Из освещения — только настольная лампа с тусклым желтым светом, одежда хаотично разбросана, а в углу валяются мятые листы с нотами. Марат все происходящее считывает, как сигнал о проблеме глобальной, ведь он уже бывал в гостях у Васильевых и никогда подобного не замечал. — Ты как вообще? — робко интересуется Суворов, опускаясь на незаправленную кровать. Андрей молчит и садится рядом. Ему о многом хочется сказать, но нет сил выдавить из себя и слова. — Это неправильно, — шепчет Васильев, глотая подступивший к горлу ком. — Но мы же оба это чувствуем, — от былой дерзости Марата не осталось ничего, сейчас он ощущает себя измученно, глупо и очень жалко. — Да, но ты же понимаешь, что с нами сделают, если кто-то узнает? — предательские слезы берут верх над самообладанием Андрея и хочется просто провалиться под землю.моя душа такая резкая и чуть изранена толпой твоя душа такая детская и вдохновленная мечтой
Суворов сгребает того в объятия, прижимая как можно ближе к себе. Он знает, разумеется знает. Только вот нет никакой уверенности, что их не убьют где-нибудь в подворотне раньше, чем все вскроется. Каждый прожитый день воспринимается как маленькая победа в схватке с щупальцами жестокого взрослого мира. Они — просто дети, никто не виноват, что все так сложилось, что рухнула идеология, что настало время нищеты и безработицы, что подростки оказались вынуждены искать поддержку на улицах, объединяться в «стаи». Вряд ли кто-то из них, четырнадцатилетних мальчишек, тогда мог догадываться о последствиях наступившего времени. Время шло, дела становились все хуже, а городские кладбища чуть ли не ежедневно пополнялись новыми захоронениями. Марат давным-давно перестал гордиться родством с Адидасом, больше всего ему хотелось отойти от дел, хотелось жить нормальной жизнью. Он был обычным подростком, не было в нем, в отличие от травмированного войной брата, тяги к убийствам и разбоям. Ему хотелось слушать, как Андрей играет на фортепиано, смотреть фильмы на кассетах, целоваться в переулках девятиэтажек и обзавестись мотоциклом со вкладыша из жвачки. Но суровая реальность не спрашивала ни о чем не успевших повзрослеть детей, продолжая травмировать и ломать им судьбы. Радовало лишь одно — Андрей всегда был рядом. Измученно улыбался, напевал обожаемый Маратом «Ласковый май», бинтовал кровоточащие раны и нежнее всех на свете целовал. Они оба догадывались о своей дальнейшей судьбе, об отсутствии будущего, о тотальной безнадеге. Универсамовские все чаще бросали косые взгляды и вполголоса обсуждали донельзя крепкую «дружбу», Адидас отводил на личный разговор и прямо предупреждал, что и не подумает помогать, если слухи окажутся правдой. Но все это казалось Марату пустяком, пока его ладонь сжимала хрупкие музыкальные пальцы.и мы не ходим на свидания да никогда и не пойдем зато не будет расставания и слез под проливным дождем