Останься

Тэхен теряется в мыслях, что как облака застилают его голову. Они смешиваются в одну неразборчивую кучу, стучат на подкорке мозга и долбят по нервам. Гон приносит с собой не только необъятную силу и бесконтрольную мощь, но и помутнение рассудка чертовыми инстинктами, никем не обузданное желание и тупую головную боль. Так происходит всегда: стоит воспротивиться матери-природе, как тело наливается свинцом, затылок простреливает, а внутренние органы, кажется, смешиваются в кучку, как и ворох мыслей в голове. Гон — очень тяжёлое для многих альф состояние. Он — весомая часть неподконтрольной природы их организма и пугающая для многих часть жизни. В таком состоянии, пока что только предгонном, ему с другими молодыми альфами, которым уже исполнилось двадцать лун, предстоит участвовать в брачном забеге: догнать и поймать омегу, с которым хочется связать жизнь. Построить семью, повязаться и «усладить природе-матери глаза», как постоянно говорит их старый жрец, снова читающий одно-единственное правило забега. Дать фору потекшим сегодня омегам убежать. А в остальном можно всё. Это подсознательно одновременно и пугает, и привлекает: абсолютная вседозволенность ничем не карается. Хочешь — забей другого альфу, рискнувшего позариться на хвостик, выбранный тобой, насмерть. Хочешь — пометь понравившегося омегу без его на то согласия, пустив невинную кровь. Хочешь — отдайся инстинктам полностью, этой ночью правит лишь сестра-луна, только ей подвластно сознание оборотней, участвующих в зимнем брачном ритуале. Тэхен не хочет ничего из этого, но отказаться права не имеет. Вожак, стоящий рядом со жрецом, громко начинает отсчитывать три минуты, когда омеги срываются с мест — в глазах всех собравшихся азарт, жажда и нужда. Кто-то уже выбрал пару, кто-то пришел с намерением положиться на мать-природу или сестру-луну, что всегда помогут и подскажут своему дитя. Волки скрываются в густоте леса, припорошенного сверкающим снегом. Небо стремительно чернеет, холод крепчает и кусает голую горячую кожу необернувшихся альф, неотрывно смотрящих вперёд и навостривших волчьи чувствительные уши. Темнота и крупные комки сплетённых меж собой снежинок ухудшают видимость, подначивают гнаться и искать желаемую омегу быстрее. Тэхен краем уха слышит нетерпеливый рокот членов своей стаи и шумно выдыхает клубы теплого пара, облизывая прохладный нос. Он не хочет в этом участвовать, не хочет омегу, не хочет семью ни с одним из претендентов, которых скопилось уже ой как много, а ему всего двадцать лун. Тэхен даже в таком состоянии знает, чего хочет точно, и инстинкты вторят желаниям, упорно отодвигаемым в сознании подальше, поглубже. Чтобы никто не увидел. Вожак заканчивает отсчёт, и альфа первый срывается в лес, сначала следуя прямо, по протоптанным минутами ранее дорожкам, а после резко сворачивая, только когда удается оторваться от других волков, зацикленных на погоне гораздо больше, нежели на пропаже из поля зрения друга. Ким вообще был очень общительным альфой, всегда находившим компанию и со всеми членами стаи прекрасно знакомым. Он весёлый и лёгкий на подъем в кругу самых близких, серьезный и собранный на охоте, сильный и ответственный по натуре. Ему судьбой предначертано высокое положение и самый лучший омега стаи, какого он только сумеет догнать и пометить. Только вот Тэхен бежит, не сбавляя темпа, к домику на краю большого поселения, растянувшегося вдоль густого леса под высокой горой, откуда берет начало холодная река, питающая их почвы. Он совсем небольшой, но, альфа знает, внутри самый-самый теплый. Под стать хозяину. Он стремительно добирается, хрустя снегом под лапами и не думая о том, что его могут заметить из окон соседних домов не пришедшие этой ночью на древний брачный ритуал волки. В окне, завешанном тонким плетёным белым тюлем, горит теплый приглушенный свет, одним своим оттенком мягкого оранжевого заставляя Тэхена ускориться настолько, насколько это возможно. Он вскакивает на деревянный порожек, почти въезжая носом в дверь как маленький неуправляемый волчонок, и скребёт когтями, поджимая уши от неприятного звука. Через несколько мгновений ему открывают — домик можно пройти поперек в несколько широких шагов. Тэхен проверял. — Ты чего здесь? — первым делом охает сонный Чонгук, но альфа не отвечает, нагло бодает его большой головой, припорошенной снегом, в голое бедро: просит зайти, а потом уже все рассказать. И так и было бы, если бы не гон. Сейчас не хочется ничего говорить — хочется просто... просто хочется к Чонгуку. Как можно ближе. Желательно в самое сердце. Тэхен всегда нетерпелив по отношению к Чонгуку, но сейчас особенно сильно. Альфа оборачивается в человека ещё на пороге, стоит старшему отойти в сторону — комната не столь большая, чтобы вместить здорового волчару вместе с машущим из стороны в сторону пушистым хвостом. Он — самый главный предатель Кима ещё с детства, все расскажет, что на душе. — Извини, хён, — хрипло басит, плотно закрывая дверь на несколько щеколд. Стены, как и двери, толстые и плотные, не пропускают ветра, что завывает снаружи. Чем дальше в ночь, тем сильнее метель. — Я... — начинает было, как его цапают за запястье и разворачивают в другую сторону, практически толкая на большую мягкую кровать. Она расстелена: подушки примяты, но холодны. — Ты собирался спать? Голос все никак не возвращается в норму: подступающий гон берет свое. Чонгук, укрыв его ниже пояса легкой простыней, беззастенчиво встаёт между чужих разведенных в стороны ног и принимается маленьким куском ткани, похожим на полотенце, вытирать мокрые от снега черные волосы. Тэхен было тянется ладонями к чужим бёдрам, прикрытым ночной рубахой, мелькающим перед глазами, но вовремя себя одергивает, обхватывая талию Чонгука. Ни сантиметром ниже. — Ты сделал что-то новое, хён? — тихо говорит альфа, сдерживая рокот в груди: полнолуние совсем близко, гон почти вступает в свои права. По-хорошему, ему бы уйти домой, а не соблазняться полуголым Чонгуком, но он посидит ещё немного, прогреется в нежных руках старшего и точно уйдет. Да, он точно уйдет. Совсем скоро. Да, совсем скоро... — Да, последние две недели ткал тебе подарок на день рождения, Тэхен-а, — альфа не видит, но точно знает, что старший мягко улыбается. Он готов начать мурчать от того, как приятны ему прикосновения хёна. Столь теплые и ласковые, согревающие и такие правильные, что волк Тэхена готов уже свернуться калачиком у двери, если с наступлением гона его выгонят, и скулить побитым волчонком. Если понадобится, он готов, но все же надеется, что ему и так разрешат остаться. Уходить не хочется совсем. — Сегодня вот вышил надпись, почти закончил. Толку скрывать, если получатель свой подарок уже увидел? Чонгук зачесывает пальцами чужие волосы назад, убирая со лба, а второй рукой показывает незаконченную надпись на полотне: «Любимому Тэ» — Думал написать твое имя полностью, но ниток не хватило, — альфа заглядывается на смущённо прикусившего губу хёна, совсем не смотря на полотенце. Нет, оно чудесное, и ему очень-очень приятно, но Чонгук сейчас выглядит намного более привлекательным, если честно. Особенно, когда сознание застилают не самые невинные мысли. Тэхен машет головой, моргая и пытаясь сбросить наваждение: пора уходить. — Тебе не нравится? Чонгук приподнимает бровь, округляя глаза. Сколько они друг друга знают, не было ни разу такого, чтобы Тэхен отказался от чего-то, сделанного руками старшего. — Нет-нет, мне очень нравится, хён, это... Это действительно супер и просто вау, да, мне очень... Хён, я... — дыхание учащается от прямого взгляда на Чонгука. Мать-природа, дай терпения волку Тэхена, чтобы не прижаться щекой к животу хёна и не заскулить от того, как сильно ему хочется здесь остаться. — Тэ? Все хорошо? — он отбрасывает ткань на кровать, обеими руками поднимая лицо альфы вверх и заглядывая в помутневшие глаза с расширенными зрачками. Тэхен чаще дышит, лоб покрылся испариной, и ему в целом очень жарко. — Сестра-Луна, Тэ, ты что, сбежал с ритуала?! Чонгук иногда теряется в датах, увлекаясь работой и совсем не следя за режимом, поэтому не особо ориентируется, когда и что происходит. Он редко появляется в центре поселения, особо ни с кем не общается, кроме пары омег, и в целом живёт врозь с остальными, но все ещё является частью стаи. И причина проста: Чонгук — бета. Он почти не чувствует запахов, не силен в охоте и ловле добычи, бесплоден и, в общем-то, единственный в их стае такой природы. Чонгук уверен: если бы не его талант к прядению, ткачеству и шитью, его бы изгнали. Ну или же он сам бы ушел: ему и так несладко живётся с такой особенностью среди омег и альф, помешанных на инстинктах и зове природы к созданию семьи, а уж без любимого дела и вовсе. А так бета одинок, но не несчастен: у него есть какие-никакие знакомые, отчасти их можно назвать даже его учениками, любимое дело, собственный небольшой домик, цветник за ним, на зиму укрытый специальной тканью, а ещё Тэхен — волчонок-альфа, увязавшийся за ним ещё десять лет назад, когда родители Чонгука только погибли, и ему пришлось искать где-то крова и тепла. Тогда ему было лишь четырнадцать зим, но и этого хватило для осознания: без своих работ, удивительных для мелкого худощавого волчонка, он здесь никому не нужен. С тех пор бета не представляет себя без нитей и тканей в руках. Разве что под руку с Тэхеном. Этот волчонок... когда маленький, тогда уже догнавший Чонгука по размерам хвостик за ним увязался, расспрашивая про ткани и вышивку, бета рассчитывал на пару дней общения, не больше. Никто из здешних его не принимал. Никто не принимает и до сих пор, лишь за редким исключением. Но Тэхен всегда был очень наглым и настойчивым хвостиком. Нет, он не был избалованным и надоедливым, скорее странным, раз увязался за таким, как Чонгук. А Чонгук... Он привязался совсем нескоро, не доверяя открытому дружелюбию и подозрительному, как ему казалось, желанию общаться. Но со временем неугомонный волк сумел растопить детское недоверчивое сердце одними своими глазами и постоянным «хён, расскажи ещё что-нибудь, мне нравится твоя аура, она такая теплая». Но он то точно знает, что из них двоих теплым всегда был именно альфа. А после волчонок начал расти в какой-то геометрической прогрессии... Вымахал вверх и вширь так, что при желании мог закрыть собой не то что Чонгука, даже некоторых альф старше него на несколько десятков зим. А ещё начал биться головой об верхний сруб входной двери в домике беты, но приходить почти каждый день не перестал. А потом без «почти». А после и вообще начал оставаться ночевать, а не бегал в это время по кустам за хвостиками заглядывающихся на него омег, что удивляло всех. А ещё злило. Чонгук стал появляться в центре селения ещё реже. А Тэхен всё чаще появляться у него дома. Других оборотней это без сомнения пугало. Завидный молодой альфа возится с бетой старше него на несколько зим, так ещё и постоянно сбегает к нему. Родители, друзья, соседи, вожак — никто не знает, что с этими отношениями делать. Но все давно стали понимать, что их пора пресечь: Ким должен найти омегу по душе и отстать наконец от нелюдимого Чонгука, а тот пусть продолжает себе жить-поживать и никого не трогать. Всем семейством чуть ли не пихали отказывавшегося от старых традиций альфу на поляну, где ежегодно проводится зимний брачный ритуал. И это без преувеличения — даже бабушка Ким пришла с утра пораньше, чтобы проесть внуку мозги тем, что Чонгук ему не пара и хвататься за него не стоит. Так же, как и раньше: стоит по общине пронестись мимолетному слуху о том, что его снова видели на краю деревни с бетой и охапкой диких цветов, растущих только на отдаленных полянах леса, как бабуля с папой-омегой и отцом-альфой принимаются выколупывать ему мозги. Долго и с наслаждением. Тэхен любит семью, но Чонгука обижать не позволит: рычит на всех оборотней, которые «просто так» подходят к нему на улице и через пару тройку фраз о погоде и самочувствии его семьи говорят, что все волнуются за него, и пора бы прекращать эту «дружбу»; ссорится с родителями, с которыми, в общем-то, практически никогда не скандалил; даже со старшей сестрой-альфой ругается из-за того, что все вдруг решили вправить ему что-то куда-то перед зимним брачным забегом. Тэхен закатывал глаза на все их потуги, когда сил ссориться не было, и предгонное состояние давало о себе знать, и сбегал к Чонгуку. У хёна всегда тихо, тепло, вкусно и очень приятно пахнет. Им самим. Многие думают, что беты совсем ничем не пахнут, — альфа готов биться об пол лбом от таких стереотипов, потому что его бета пахнет лучше всех их вместе взятых. Особенно, когда пахнет им самим, стоит Тэхену оставить спросонья рубашку в его доме, в его кровати, и уйти. В общем, ни для кого не секрет, к кому постоянно торопится один из лучших молодых охотников стаи, когда альфы возвращаются из леса с добычей. И кому Тэхен тащит самый вкусный кусок отделенного ему мяса. — Мать-природа, Тэхен, ты что, сбежал с брачного обряда?! — Чонгук резко выдыхает, сводя брови на переносице и пытаясь отойти. Альфа не отпускает, все ещё держа ладонями за талию и обратно к себе притягивая. — Тэхен, это не шутки! Когда вожак узнает, он тебе хвост открутит! Бета пытается оттолкнуть младшего, но тот гораздо сильнее, крупнее и мощнее: они оба понимают, что, если бы альфа хотел, то уже вдавил бы его в себя, а так он даже не прилагает особых сил. Чонгук шлёпает ладонью по предплечью, пытаясь привлечь внимание к своим возмущениям, но Тэхена начинает охватывать гон, совершенно дикое состояние. Он всё-таки не удерживается и лицом прижимается к подтянутому животу беты, скрытому рубахой. Вдыхает совсем легкие, едва ощутимые ароматы травяного чая, винограда и свежей летней травы, сжимает руками бока, тихо рокоча. Альфе все равно на то, что так недовольно говорит над его головой Чонгук: его не пытаются оттолкнуть, вот что важно. — Гон... — он пытается вновь прочистить горло. — Я... Чонгук, — бета замирает, вцепляясь в чужие плечи пальцами. Младший очень редко позволяет себе обращаться к старшему по имени, хоть Чонгук и против ничего не имеет. — Скажи мне уйти. Бета застывает в его руках, кажется, даже не дышит. Прекрасно понимает, о чём идёт речь. И представить себе не может, что Тэхен... Альфа удерживает себя от того, чтобы отдаться голым диким инстинктам, направленным на Чонгука. На бету. Бесплодного, почти не имеющего запаха обычного худощавого бету. — Ты что такое говоришь, Тэ? — Скажи мне уйти, Чонгук. Иначе я не сдержусь, — альфа поднимает помутневшие глаза на того, кто заменяет ему целую семью, как бы он их ни любил. На оборотня, которого он хочет называть своей парой. — Но... но мы же... — это странно, но Чонгук, запретивший себе на что-то надеяться ещё несколько лет назад, хочет, чтобы Тэхен остался. Хочет, чтобы пометил его и все вокруг своим запахом. Чонгук желает и хочет быть желаемым в ответ, но им нельзя. Он не хочет портить жизнь альфе, который явно многого может добиться, не переплетая жизнь узами с бесперспективным бетой. — Нам нельзя, Тэ, — выдыхает, грустно глядя в острые глаза напротив, наполненные безграничной нежностью. Желанием. Тягой. Чем-то необъяснимым простыми словами. — Мы же просто... — Кто? Друзья? — перебивает нагло, вскидывая брови. — Я никогда не хотел быть тебе просто другом, хён. Ты для меня гораздо больше, чем друг, — альфа запинается, облизывая губы, но ни на секунду не отрываясь от лица напротив. — Даже больше, чем возлюбленный, Чонгук. Ты как тот самый пазл, который дополняет мою жизнь вот уже десять зим. Без него я жить не смогу. Я дышать не смогу, хён. Альфа резко встаёт, не отпуская бету и склоняясь над ним. Смотрит прямо в глаза: только искренность, никакой лжи. Чонгук хлопает ресницами, не зная, что ответить. Его рот забавно приоткрывается и округляется. — Если я хоть один раз за день к тебе не зайду, не увижу, что ты в порядке, цел и невредим, значит день прошел напрасно. Если я не вдыхаю твой аромат, то я вовсе не дышу. Если я не слышу твой голос, то схожу с ума, — говорит Тэхен, почти шепча и прислоняясь губами к чужому лбу. Никаких действий против не поступает. — И я хочу видеть тебя до конца своих дней с моей меткой на плече, с моей одеждой на тебе, сшитой твоими чудесными старательными руками, и моей любовью в твоём сердце. Ты для меня больше, чем все эти традиции и устои. Ты — тот, ради кого я готов их хоть вечность нарушать, хён. Глаза в глаза: ни слова, только взгляды. У альфы — полный непередаваемых чувств, теплящихся в сердце последние несколько лет. У беты — с мелкими слезами и бесконечной благодарностью. За принятие, за любовь, внимание, за нежность. За взаимность чувств. Губы находят чужие — сухие и горячие. Гон забирает контроль, Тэхен крепче сжимает талию, притягивает к себе. Лёгкая простынка, укрывавшая его пах, лежит у их ног, но никто не обращает внимания. Они наслаждаются в объятиях друг друга первым поцелуем: теплым, нежным и с оттенком сладости травяного чая. — Скажи мне уйти, если не хочешь этого, хён, — альфа не теряет времени, приступая к смуглой шее и облизывая ее самыми откровенно длинными мазками. Втирает слюну в кожу, подсознательно хочет пометить. Не может удержаться от столь вкусной сладости. Чонгук откидывает голову назад, шумно выдыхая. — Я говорю: останься, Тэ, — шепчет в ответ, пальцами зарываясь в копну высохших волос. Останься, пока за окном метель наводит свои порядки. Останься, пока между нами бушует огонь. Останься, пока любовь связывает наши сердца.

Просто останься, без всякого «пока».