* * *
Теперь это можно назвать фетишем? Когда даже Арс просёк? И, кажется, не против? Или всё-таки кинком? Неважно. Но на следующий день вместо мягкой гладкости — колючая щетина. Кончик носа неприятно цепляется за острые волоски, и от этого он начинает чесаться. Аромат по-прежнему восхитительный, но без ощущения шелковистой голой кожи нет нестерпимого желания впитать в себя все запахи, прикосновения и вкусы. Хочется убрать эти колючки, сбрить под ноль, оно лишнее. Арс должен быть мягким везде. В паху такая же ситуация — где ещё вчера была трогательная мягкость, сегодня мелкие колючие волоски, которые даже начинают раздражать, и Антон не может сдержать разочарованного стона. Нет, безусловно, волосы на теле никогда не были для Антона рэд флэгом в постели, его Арс заводит и с мангровыми зарослями в трусах, но внезапно обнаруженная в себе чрезмерная любовь к гладенькой свежевыбритой коже не дает покоя. Он чувствует себя ребёнком, которому дали только лизнуть эскимо, а потом отобрали, не позволив распробовать. — Всё в порядке? — беспокойно спрашивает Арс, поглаживая его по голове. — Колешься, — огорчённо шепчет Антон, потираясь щекой о лобок. — Тебя, вроде, это никогда… о-ох… не беспокоило. Антон вбирает в рот полутвёрдый член целиком и медленно посасывает, пока Арс протяжно стонет. Тут кожа приятная, бархатистая, нежная, иначе и быть не может. Закрыв глаза, он ощущает, как Арсов член во рту наливается кровью, становясь твёрже, и сам стонет от этого ощущения. Упруго, плотно, горячо. Вкусно. — Пусть отрастёт немного, я сбрею дня через три. — А можно… — Антон выпускает член изо рта и не может оторвать взгляд от того, как он блестит, весь в слюне, в свете ночника. — Можно я сам? Дыхание задерживает, всматриваясь в лицо Арса, ответа ждёт, как приговора. Просьба личная, очень интимная даже, но руки буквально чешутся самостоятельно убрать эти колючки, своими силами вернуть мягкость и гладкость, чтоб лицом потом об нее тереться и языком на вкус пробовать. — Ну, если ты тоже побреешься там, я только порадуюсь. Хоть волосины твои не придётся изо рта доставать после отсоса, — в шутку всё переводит, конечно, всегда шутит, когда нервничает. — Арс… — всё он понял, просто время тянуть пытается. Ну, давай, скажи уже. — Зачем, Шаст? — сдаётся быстро под взглядом немигающим. Если б он мог это нормально объяснить хоть самому себе. Нет в этой просьбе ничего рационального и обдуманного, желание только. Понять, а понравится ли вот так, прощупать границы, получить новый опыт? Как будто всего понемногу. Ну и гладкость эта притягательная, снова ощутить её на языке, и чтоб Арс тоненько так стонал от такой нехитрой ласки. Хочу, хочу, хочу… — Хочу, — наконец озвучивает он мысль, которая набатом бьётся в мозгу. — Пожалуйста, нет каких-то адекватных причин, просто… так чувствую, что оно мне надо. Сильно. Арсений задумчиво кусает нижнюю губу, явно сомневаясь. Теребит пальцами простыню, даже эрекция немного спадает. Крепко задумался. — Ну Арсень, ну хороший мой, — Антон всеми силами пытается сделать лицо, как у просящего кота из мема с фужерчиками. — Ну что я там не видел? Ты же у меня такой красивый, идеальный просто, чего ты стесняешься… — Да не стесняюсь я! — даже в полумраке видно, как краснеют его щёки и шея. — Ладно, Шаст… Ладно, я согласен. Будешь должен. Антон расплывается в довольной улыбке, оставляя поцелуй под пупком, и опускается чуть ниже, возвращаясь к позабытому члену. — Для тебя — хоть Луну с неба, — воодушевлённо отвечает он, обхватывая губами головку. — Знаешь, всё-таки ммм… скажем, римминг меня прельщает чуточку сильнее, чем огромная космическая каменная глыба. — Эх, нет в тебе романтика, — наигранно-обречённо вздыхает Антон, продолжая улыбаться. — Да, он почил во мне ещё в юношестве, так что не отвлекайся и соси давай. — Невыносимый прост… — он не успевает договорить, потому что Арс, запустив руку в его волосы, насаживает рот на свой член под удовлетворённый стон. Кажется, это стонал Антон.* * *
Воздух в ванной влажный, горячий и тяжелый, но оно и неудивительно, потому что Арсений предпочитает почти кипяточную воду. А Антон предпочитает выходить из душа без ожогов второй степени, поэтому лишь скептически смотрит, как Арс подставляет спину под обжигающие струи. — Поближе к аду, Антош, — говорит Арс, выкручивая смеситель в красное, — в котором мы непременно сгорим как минимум за чревоугодие, а как максимум за мужеложество. Поэтому привыкать надо ещё при жизни. — А ты, я смотрю, прям знаток всех смертных грехов? — Вообще-то, мужеложество не относится к смертным грехам, но там в списочке есть блуд, так что… — он загадочно играет бровями, будто намекает согрешить прямо сейчас. — Так ты будешь залезать ко мне или нет? — Прикрути чуток, а? Я ж сварюсь, — к Арсению и правда очень хочется присоединиться, но инстинкт самосохранения так легко не проведёшь. — А как же поры открыть? Чтоб дышали, — он поворачивается под душем, и вода теперь льётся на его грудь. — Да тут уже столько пара, что я скоро каким-нибудь другим местом дышать научусь. Ну будь человеком, а? — Ладно, только давай уже скорее, а то я один замёрзну под холодной водой. — Ничего она не холодная. Арс сразу же приникает к нему, руками талию обвивает, грудью в себя вжимает. А потом целует, чуть вытягиваясь, сразу напористо и требовательно. Раздвигает языком губы, втискивается им в Антонов рот. Мокро и развязно. Антон не по наслышке знает, чего хочет добиться Арс таким поцелуем, поэтому мягко отстраняется, но все ещё продолжает обнимать его в ответ. — Мы не будем трахаться в ванной. — Почему? Ты передумал? — Нет, я не… Блять, мы же планировали, ну… — как же сложно подбирать слова, чтобы не чувствовать себя конченым извращенцем. — Что ты меня побреешь? — Арс участливо уточняет прямо в лоб, заглядывая в глаза. Арсений, ты не помогаешь! Неловко. — Господи, ну почему это даже звучит так кринжово, — Антон прячет горящее лицо в своих ладонях. — Ну чего ты, а? Я же согласился уже. Тоже подумал сначала, что это пиздец как странно, да и вообще бритье не самое эротичное действо, но в глобальном смысле мне всё равно, — Арс пожимает плечами и улыбается мягко. — Тебе всё равно? — растерянно повторяет Антон. — Да, но не на тебя, а на сам процесс. Я имею в виду, что ты мог бы слизывать с меня взбитые сливки или разминать мне спину, но какая разница, если это делаешь ты? Действие не главное, если речь идет о тебе, понимаешь? — Не совсем, но… В общем, ты не против? — Антон с надеждой смотрит в глаза напротив, мысленно умоляя согласиться. — Совершенно точно не против, — Арс кивает в подтверждение своих слов, а потом ладонью откидывает мокрые волосы с лица назад. И даже это получается у него чересчур изящно. — И ты это не делаешь, потому что… Чтобы угодить мне? — Ну, вряд ли бы я самостоятельно когда-то дошёл до такой идеи, так что, может, совсем чуть-чуть… — наверняка Арс замечает его взгляд побитой собаки и спешно добавляет: — Шаст, ну в самом деле! Я бы никогда не согласился на что-то, что мне неприятно или отвратительно, тем более, если это касается моих яиц. В прямом и переносном смысле. Антон выдыхает. И в самом деле, сначала на эмоциях предложил, уговаривал даже, а сейчас чуть не труханул. Тем более, Арсений прав, ничего ужасного в бритье нет, он готов попробовать, а значит, Антон готов исполнить свою… Фантазию? Желание? Погладить свой кинк? Или всё же фетиш? Похуй. — Потрёшь мне спинку? Все тревожные мысли разом исчезают из головы, когда Арс протягивает ему мочалку и разворачивается спиной. Прогибается в пояснице, оттопыривая задницу, оглядывается из-за плеча и глазами стреляет. И абсолютно непонятно, это воздух в ванной нагрелся ещё сильнее, или прямо перед Антоном разворачивается картина настолько горячая, что всё внутри жалобно ноет и требует прикоснуться прямо здесь и прямо сейчас. — Какая пошлость, Арсений, — улыбается Антон и льёт на мочалку гель для душа. Цитрусовый, свежий, приятный. — Я видел порно, которое начиналось так же, — фыркает Арс, выключая воду. — Дурачина, — смеется Антон, пока мочалка скользит по мокрой спине, оставляя пенный след. Плечи, лопатки, позвоночник, бока, поясница. Антон мочалкой проходится по спине сверху вниз, а потом ведёт ладонями по мыльному. Ягодицы. Прекрасные, упругие и такие желанные. Антон сглатывает накопившуюся во рту слюну и проводит мыльными пальцами по ложбинке. В этом движении ноль эротизма, лишь стремление к чистоте, но Арс издает полузадушенный стон, выгибаясь навстречу ещё сильнее. — Не возбуждайся. — Почему это? — недовольно тянет Арс. — Со стояком лобок неудобно брить, — ну а что, это чистая правда. Антон проверял. — Зато яйца удобно. Антон в ответ только хмыкает и разворачивает Арса к себе лицом. Ловит его взгляд ожидающий, заинтересованный, игривый даже, будто они и правда сейчас займутся сексом, но в ответ лишь едва качает головой. Арсений закатывает глаза, но тут же улыбается, сдаваясь. Ведёт мочалкой по груди, цепляя острые соски под возмущенное шипение. Интересно, они встали из-за перепада температур или от разыгравшегося Арсового воображения? Хочется думать, что второе. Намылив живот, переходит к паху, и Арс понятливо расставляет ноги пошире. Антон проводит мыльной рукой по яйцам, которые рефлекторно поджимаются, оглаживает член, дёрнувшийся возбужденно, и втирает пену в лобок, цепляя пальцами уже отросшую щетину. Он задерживает дыхание, когда осознаёт, что совсем скоро её тут не будет, потому что Антон наконец сбреет эти ненужные волоски, а потом будет трогать-трогать-трогать гладенькую кожу. — Бритва на средней полке, — Арс словно услышал его мысли, указывая взглядом на противоположную стену. — Розовая? — Антон берет в руки самый обычный одноразовый станок и не может сдержать смешка. — Серьезно? — Между прочим, женские бритвы лучше. И бреют качественнее, и там три ряда лезвий, и кожа не раздражается. Ради таких плюшек можно закрыть глаза на то, что они розовые. И вообще, гендерные предрассудки в средствах гигиены… — кажется, Арсений готов отстаивать свое право на розовые бритвы весьма активно и решительно. — Ладно, ладно, согласен. Розовая так розовая. — Как мне встать, чтобы тебе было удобно? Хороший вопрос. Да уж, этот момент Антон не учёл, пока все три дня прокручивал в голове то, как всё будет происходить. Можно, конечно, наклониться, но спина скажет «досвидули» буквально через пару минут, а действовать бритвой наощупь он совершенно точно не готов. Тут как ни крути, но в ванной вариантов не особо много, поэтому Антон плюхается на колени перед Арсом. — Шаст, ты чего? — А как ещё? — пожимает плечами Антон. — Ну, — Арсений оглядывается по сторонам, а потом беспокойно смотрит на него. — Колени же болеть будут. — А я быстренько, — Антон подмигивает ему, улыбаясь, и включает воду, чтоб та лилась из крана тонкой струйкой. Арсений кивает и, прикрыв глаза, опирается лопатками на кафель. Антон задумывается, что ситуация похожа на то, что он собирается хорошенько отсосать Арсу, но на самом деле нет, и от этого внутри разгорается сильное волнение, как будто и правда перед первым в жизни минетом. Страшно что-то сделать не так или случайно сделать больно. Он мочит бритву в струе воды и понимает, что это произойдет вотпрямщас, и руки предательски начинают подрагивать. Ну нет, нельзя вот так облажаться, даже не начав. Вдох. Выдох. Поехали. Бритва скользит от лобка к пупку, срезая под ноль короткие волоски и оставляя после себя идеально гладкую кожу. Что ж, если это вот так работает, Антон готов всерьёз рассмотреть все Арсовы аргументы в пользу женских одноразовых станков. Проводит рукой по только что выбритому и не может сдержать тихий стон — наконец кожа ощущается так, как хотелось, мягко, гладко, правильно. Следующее движение бритвы проходится по лобку, лишая волосков и его, и Антон любуется тем, как блестит голая кожа. Дыхание перехватывает от восторга, что вот оно, он своими руками убирает неприятные колючки, своими стараниями делает Арса гладеньким. Внезапно возникшее волнение смывается вместе с потоками воды, под которой он смачивает бритву после каждого движения. — Ты такой молодец, Арс, — вырывается само изнутри, затапливая всё тело нежностью. Скручивается всё внутри от умопомрачительного доверия и интимности момента, затягивается в тугой узел вперемешку с возбуждением, что, кажется, за пределами наполненной паром ванной комнаты и мира остального не существует. Потому что зачем, к чему всё остальное, если Арсений тут перед ним обнажённый тотально и наповал, и дело даже не в его нагом теле. Арсений в ответ судорожно выдыхает, расставляя ноги ещё шире, и Антон снимает волоски с кожной складки между пахом и бедром. Каждое движение руки точное и аккуратное, чтобы случайно не порезать, и Антон от сосредоточенности прикусывает кончик языка. А хотелось бы провести им по коже, чтобы успокоить хоть немного клокочущее внутри желание. Или разжечь его ещё сильнее. Закончив с лобком, он ведет по нему пальцами, разглядывая пристально, проверяя качество проделанной работы. Идеально. Так, как и должно быть. Член Арсения возбужденно дёргается перед глазами, и, кажется, Антон только сейчас его замечает, хоть и сидит на коленях перед ним последние минут десять. Какое упущение. Он бы невероятно хотел сейчас вылизать всё то, где недавно прошелся бритвой, но остатками здравого смысла осознаёт, что они по-прежнему в мыле, горечь которого — совсем не то, что он жаждет ощутить на своем языке. К тому же, Арсений тоже явно не скучает — грудь его тяжело вздымается на каждом вдохе, губы свои облизывает, глаза закрыв. Антон ухмыляется, обхватывая его мягкий член рукой, сдвигает вниз крайнюю плоть и оставляет короткий поцелуй на головке. Арсений ахает. Сердечко Антона пропускает удар. Какой же он прекрасный. — Ты же… — Арсений сглатывает. — Ты же говорил не возбуждаться. — Ну, с лобком я закончил, поэтому можно. Как раз не будет мешать мне дальше, — заключает Антон и повторяет поцелуй. — Не… не уверен, что смогу, пока ты с бритвой в руках будешь наминать мои яйца. — Переживаешь? — Арсений неопределённо пожимает плечами. — Я же аккуратно. Расслабься. И подержи тогда сам. — А? — Арс открывает глаза и озадаченно смотрит на него сверху вниз. — Член, говорю, подержи, а то неудобно. Хоть член у него и не исполинских размеров, но так-то все равно будет мешаться, поэтому Арс прижимает его рукой к лобку, предоставляя полный доступ к мошонке. Волосы тут растут не так густо, но кожи много и она максимально нежная и чувствительная. Яички рефлекторно поджимаются, когда Антон берёт их в руку, и кожа идет складочками. Гладит большим пальцем успокаивающе, практически невесомо. Откровенно говоря, Антон никогда не любил брить яйца — морщится всё, неудобно, не видно нихера, да и даже самые мелкие случайные порезы ощущаются несоизмеримо больно. Но это, как говорится, до первого Арсения, потому что сейчас он не испытывает неприятных эмоций по поводу предстоящего бритья, просто нужно подойти к данному вопросу более обстоятельно. Слегка оттянуть кожу, придерживая ее пальцами, и почти без нажима провести бритвой. Ещё раз, и ещё. Даже с ненавистными волосками кожа тут фантастически мягкая, а без них — кончить можно от того, как это пальцами ощущается. В принципе, Антон это и планирует, только чуть позже. А как это будет ощущаться на языке… Антон плавно ведет бритвой по каждой разглаженной складочке, по каждому миллиметру тонкой кожи, избавляясь от волос, и это похоже на какой-то гипноз. Раз за разом повторяя одни и те же движения, он словно теряет счёт времени, погрузившись в процесс с головой. Звук льющейся воды на фоне перестаёт различаться, сейчас есть только кожа и бритва. Снизу вверх, смыть сбритое, повторить. Не упустить ни одного волоска. Убрать всё лишнее. Довести до совершенства. Закончив с мошонкой, Антон цепляется взглядом за тоненькую дорожку волос, которая ведёт вниз, к ягодицам. Сознание опаляет жаром, выбрасывая из состояния транса, когда он осознаёт, что нужно Арса побрить и там. — Повернись, — хрипло просит он. Арсений, кажется, тоже всё это время был где-то не здесь, он промаргивается несколько раз, кивает неуверенно и медленно разворачивается, выпячивая задницу. Это у него рефлекс такой, что ли, сразу зад оттопыривать, если Антон за его спиной? Хороший рефлекс, Антону нравится. Оперевшись грудью на кафель, Арс ладонями разводит ягодицы, и ещё одна волна жара проходится по всему телу Антона, только на этот раз оседая где-то внизу живота. У него тоже рефлекс, когда перед глазами такой вид. Антон льёт себе на руку гель для душа и размазывает его по ложбинке. Скользит прямо как смазка, пока Арс поскуливает сверху, подмахивая бедрами. Сейчас бы пальцы эти скользкие вставить внутрь, два сразу, нащупывая безошибочно простату, и слушать стоны высокие, с мольбами перемешанные. Но Антон не изверг, чтобы по мылу трахаться, да и дело тут есть незаконченное. Придвигается еще ближе, опаляет горячим дыханием ягодицу, что по ней аж мурашки бегут, и смотрит-смотрит-смотрит. Даже с волосками прекрасно. Но без них и-де-аль-но. — Пожалуйста, — еле слышно выдыхает Арс, и Антон прекрасно знает, о чём именно он просит. — Сейчас, хороший мой. Совсем немного осталось, — шепчет он в ягодицу, посылая по телу Арсения очередной табун мурашек. Три ряда лезвий снимают волоски в несколько движений. Бритва скользит медленно, невесомо, но Арс всё равно сжимается весь, напрягает мышцы, а Антон успокаивающе гладит пальцами чувствительную кожу. А еще разглядывает пристально, не пропустил ли где волосок, и нет, всё гладенько. Коленки неприятно хрустят, когда Антон поднимается, но совершенно не жалеет о такой небольшой жертве в угоду своим кинкам. Или фетишам? Вообще похуй, если от этого так башню сносит. Кажется, Арсений тоже в полубессознательном состоянии, и прохладный душ смывает с них мыло и немного возбуждение, приводит поток мыслей в порядок. Затягивать не хочется, потому что Антон терпел всё это время, изнывающий от невозможности в моменте вылизать эту нежность, которую создал своими же руками. И теперь, когда их тела вымыты и избавлены от мыльной горечи, которое оставило после себя лишь тонкий цитрусовый аромат, не хочется ждать и минуты. Антон тянет Арса из ванной, даже не дав ему взять в руки полотенце. Тот и не сопротивляется, улыбается только, взбираясь мокрой спиной на постель. Откидывается на подушки и сразу же ноги свои длинные в стороны разводит, и Антон скулить готов от того, как же это, блять, невероятно выглядит. И самое главное, что трогать — можно. Вести ладонями по бёдрам вверх, оглаживая подвздошные косточки, подняться до сосков, цепляя их пальцами, и широким медленным движением вернуться вниз, прикоснувшись напоследок к нежной коже на лобке. Он видел Арса в таком поплывшем состоянии — и физическом, и ментальном — не единожды, но никогда прежде это не выбивало все пробки в мозгах напрочь, не обжигало внутренности жаром, что тянет что-то в груди с такой силой. Арс ёрзает, подставляясь под движения рук, глаза свои невероятные закатывает в удовольствии, и Антон не сдерживает стон от того, какой же он открытый сейчас, разнеженный, чувствительный до одури, такого только залюбить и не отпускать. Собрать языком всю влагу, не сдерживаться и вылизывать эту красоту нечеловеческую до скончания веков. Антон и не сдерживается. Припадает лицом к животу под тонкий писк сверху, носом жадно дышит чистой кожей, ощущая как под ней напрягаются мышцы. Язык мокро скользит от пупка вниз, собирая последние капли воды, и орать хочется от восторга, как же это охуенно. Нет мешающей колючей щетины, есть только идеальная мягкость, в которой хочется раствориться. Когда Антон начинает вылизывать лобок, Арс уже стонет неприкрыто, вздёргивая бёдра, и член его стоящий в подбородок тычется. Но сейчас всё внимание Антонового рта приковано не к нему, а к идеально гладкой коже, каждый миллиметр которой не должен остаться без внимания. Закрыв глаза, Антон покрывает мелкими поцелуями Арсов пах, губами исследует то, что уже опробовал на вкус. А потом трётся щекой, и снова губами ведёт, желая впитать в себя эти ощущения. Прикусывает слегка кожу, и от переизбытка чувств возникает необъяснимое желание укусить сильнее, словно под кожей находится источник этой одуряющей мягкости. Если б можно было Арса сожрать, Антон бы сейчас согласился без раздумий. Никакого каннибализма, только из высоких побуждений любви. Антон сползает по кровати чуть ниже и трётся собственным стояком о простыню. Увлекшись, он и думать о нем забыл, и сейчас хочется повторить это движение, постыдно кайфуя от трения об ткань, потому что нет никаких сил оторваться от Арса. Руки удерживают его бёдра на месте, а рот выцеловывает основание члена и спускается к яичкам, где бархатистая кожа настолько нежная, что зубы точно тут не помогут. Не сдерживаясь, он сразу же берёт в рот одно яичко, обводит его языком, и стонет гортанно, потому что если до этого момента Арс был просто очень мягким, то тут он крышесносно мягкий. Повторяет то же самое с другим яичком, и Арс стоном захлёбывается, а внутри Антона, кажется, взрываются галактики и на их месте новые рождаются. Широкими мазками язык скользит по тонкой коже, залазит в паховую складку, ведёт наконец по изнывающему члену, собирая прекам с головки, возвращается к лобку. А потом повторяет этот путь носом, втягивая в себя запах Арса на полные легкие, и щеками, потираясь котом, запоминая ощущения. Опять времени не существует, а оно и не нужно вовсе, когда есть кожа мягкая и Арс, стонущий и просящий «ещё». — Подними, — просит Антон, приподнимая Арсовы бедра, а тот понятливо подхватывает их своими руками. Сразу же губами приникает к анусу, а Арс, кажется, кричит. Языком обводит складочки, словно пытаясь их разгладить, а потом ведет мокро по всей ложбинке. Слюны чертовски много, она течёт по подбородку и капает на простыню, но Антон продолжает свою ласку. Арс подаётся навстречу его рту, и невозможно оторваться. Губы выцеловывают кожу вокруг сфинктера, а следом проходится и язык. Так же гладко, как и везде. Ведёт опять языком от копчика до мошонки, а потом сосредотачивает всё внимание на сжавшемся колечке мышц. Вылизывает его, губами всасывает, и просто плывёт от ощущений дрожащего тела под собой. А когда мышцы расслабляются и Антон ныряет языком внутрь, хочется и самому закричать от восторга. Римминг никогда ранее не приносил Антону столько удовольствия. А Арсений никогда так отзывчиво на него не реагировал. Но сегодня, кажется, они оба сошли с ума и плавятся под прикосновениями друг друга. Прошло десять минут или несколько часов с того момента, как они мокрые рухнули на постель, — неважно, потому что всё равно им мало, чтобы успеть сполна насладиться друг другом. — Шаст, — хрипит Арс, заходясь очередным стоном. — Шаст, я… Я скоро. Антон перемещает руку с ягодицы на истекающий смазкой член, смыкая на нём кулак, и сразу же размашисто проводит по всей длине. Язык быстро толкается в расслабленный анус, от чего Арс переходит на непрекращающийся тихий скулёж. Его тело начинает мелко подрагивать от напряжения, Антон ощущает, как скованы мышцы в ожидании оргазма. Большим пальцем он трёт уздечку, чувствуя, каким каменным становится член в его ладони. Когда язык проскальзывает внутрь и оказывается в Арсении целиком, Антон, кажется, перестаёт дышать, уткнувшись носом в чувствительное местечко под мошонкой, и лишь продолжает непрерывно языком трахать податливую дырку. Арс на мгновение замирает всем телом, а следом выгибается оргазменной судорогой. Антон ощущает, как сокращаются мышцы вокруг его языка, и ментально кончает вслед за Арсом. Сперма растекается по его ладони, которая продолжает двигаться на обмякающем члене, выжимая последние секунды долгожданного удовольствия. Отстраняется, становясь на колени, и Арса взглядом ласкает, раскрасневшегося, тяжело дышащего, с белёсыми каплями спермы на лобке. Красивый. Рука измазана в чужой сперме, и хорошо бы вытереть ее, пока не засохла, но вместо этого Антон обхватывает ладонью собственный член, который уже буквально лопается от возбуждения. Это, конечно, не смазка, но осознание того, что он дрочит себе по сперме Арса, не дает адекватно воспринимать окружающий мир в целом и происходящее в частности. Отдышавшись, Арс глаза наконец открывает и прикипает к нему взглядом, губу закусывая и вновь покрываясь румянцем, и это подводит к черте. Антон стонет, запрокидывая голову, и изливается на Арсов пах. Капли спермы падают на его лобок, член, мошонку, даже на бёдра, её так много, словно Антон воздерживался последние пару недель. — Охуеть, — тихонько заключает Арс, прикрыв глаза и расслабленно раскинув ноги. — Охуеть, — соглашается Антон, не в силах оторвать взгляд от блестящих полупрозрачных капель, которыми обильно покрыта гладкая кожа. Вот так даже правильнее.