Грешники

      Это холодное утро одного из декабрьских дней нельзя назвать обычным. Что-то было по-другому. С грацией кошки он ступает по скрипучему полу босыми ногами, длинный плед на плечах свисает до пола и тянется следом. Чиркает спичкой, загорается синее пламя на плите, ставит чайник. Длинные чёрные ресницы слегка подрагивают, когда он задумчиво смотрит на пламя.        Он вдруг понимает, что не так. Поднимает взгляд, рассматривает кухню так, будто впервые видит её. Высокий потолок, немного потускневшие от времени обои, старые часы с маятником, самый обыкновенный стол и три стула, холодильник, навесные шкафчики… И полная тишина. Часы молчат, холодильник не гудит, ветер не бьёт с силой в окна, как прошлым вечером. Тусклый едва отдающий жёлтым свет стелится по полу. Только чайник свистит, хотя вода ещё не закипела. От кого-то в Лондоне он услышал, что свист чайника – к морозам. Странная примета для человека, жившего когда-то далеко от холодных зим, морозов и ледяных ветров. Но ему, может быть, хочется морозной погоды, когда воздух звенит вокруг, снег скрипит под ногами, а пальцы на руках коченеют и покалывают. Он не признаёт варежки и перчатки.       Его взгляд падает на высокие окна балконных дверей. Он вдруг замечает ответный взгляд. С иконы на фасаде церквушки, расположенной прямо во дворе, на него глядит Он. Лицо застыло, глаза большие и холодные, покрытые ледяной коркой. Летом Его не видно из-за деревьев, зелёной стеной ограждающих этот дом.       Недолгое тёплое касание со спины приводит в чувство и напоминает о том, как всё-таки холодно у них в квартире. Джон не смотрит ему в глаза, его взор направлен куда-то вдаль. Кажется, он тоже заметил икону в окне. Фредди, как под гипнозом ледяных глаз в окне, произносит то, что приходит в голову, не обдумывая ни секунды:       — Так неловко всегда перед ним, знаешь…       — Перед кем?       — Ну, — Фредди кивнул в сторону окна, — Он умирал за нас, а мы тут с тобой…       — Это же сказки, Фредди. Я не верю.       — А я начинаю верить. Иногда. Знаешь, вот в такие тихие моменты, когда мир замирает.       Когда мир замирает и сжимается до одной точки, и эта точка – ваша кухня с громко свистящим чайником. Джон выключает его, достает кружки. Тебе – фарфоровую легкую чашку с блюдцем, себе – принципиально большую тяжелую кружку.  Он объясняет это тем, что не нужно постоянно подливать горячую воду в чашку: устаёт рука, и чаепитие уже не приносит удовольствие.         У вас разные представления об удовольствии. Для него – напиться горячим чаем сразу, не совершая «лишних» манипуляций. Для Фредди важен сам процесс и его детали: чайная пара становится неким ритуальным инструментом, а не посудой, горячая вода превращается в источник тепла, а сам чай кажется единственной живительной силой в этом промёрзшем городе. С каждым наполнением чашки запускается цикл рождения энергии, и солнечный свет, впитанный листьями на бескрайних плантациях, мягко рассеивается в кипятке, а затем разливается горячей волной по телу.       Фредди никогда не просит, но Джон сам наполняет его чашку раз за разом. И делает он это с таким сосредоточением, будто совершает подношение древнему божеству, не меньше.        — Мама говорила, что чайник свистит к морозам.        — Хорошо.       Правда хорошо. Чай, заваренный руками Джона, почему-то всегда вкуснее любого, который он пробовал. На душе становится теплее, хотя Иисус все равно глядит как-то неспокойно. Он снова смотрит в балконные окна.       — Я грешник, получается.       Джон прослеживает его взгляд и легко ухмыляется, ставя заварочный чайник на место:       — Любовь это не грех. Любить – дар, я в этом убеждён. Далеко не каждому это дано.       На минуту снова становится тихо. Джон задумчиво крутит кружку в руках и продолжает:       — Но если богу не нравятся два влюблённых друг в друга по уши парня, то мы оба грешники, значит. Даже неверующий я. Ничто не заставит меня не любить тебя. Не представляю, как может быть иначе.        Фредди вдруг ясно понимает: будь он хоть самим дьяволом, его Джон будет стоять рядом и ни за что не отвернется. Ни за какой рай.        Джон думает о том, что видеть Фредди таким тихим и умиротворенным это настоящая привилегия. Таким он бывает только дома или в компании самых близких. А с Джоном – почти всегда. И говорит он так тихо, что вот-вот перейдёт на шёпот. Он знает, что Фредди родом из мест, где исповедуют зороастризм. И хотя он не считает себя религиозным человеком, не молится, никому не поклоняется, кроме искусства, Джону кажется, что Фредди несёт своего бога в груди. Там, где сердце. «Благие мысли, благие слова, благие дела», – приходит ему в голову, и он улыбается. Ни в одной религии делать человека счастливым не считается грехом. Тогда почему же богу так важно, кто спит с ним в одной постели?       — Значит, в ад отправимся вместе, да? — голос Фредди выводит его из раздумий.       Лёгкая улыбка ложится на его лицо. Он не понимает, к чему ведёт этот диалог. Джон привык, что в разговоре всегда есть толк, что он подобен дороге, ведущей к определённому месту, цели. Но он прекрасно знает, что для Фредди иногда не важен итог. Что для него этот странный разговор не имеет результата или вывода. Практического значения…       Фредди, будто читая мысли Джона, улыбается, прикрываясь чашкой и отпивая ещё немного горячего напитка. Его Джон не догадывается, что значение есть и ещё какое. Тепло в его груди разрастается с каждым ударом приятно взволнованного сердца. И он знает, что это вовсе не от горячего чая.