Любовь вместо селфхарма

Лето. На дворе стояла невыносимая жара уже четвертый день, и лишь к вечеру синие небо затянуло дождевыми тучами. Тяжёлые капли неспешно падали на сухую, потресковшуюся землю и на крыши домов. Из-за шума дождя люди, проходящие мимо, не слышали скрип старых зелёных качелей, на которых обречённо сидел Америка, не знающий, что ему делать и как жить дальше. Очередная ссора с отцом отличилась от остальных особой болезненностью и, чтобы сдержать тот самый ураган негативных эмоций, что уничтожали парнишу изнутри, он решил заглушить боль наиболее доступным для себя способом: селфхармом. Британия часто твердил сыну что-то про медитацию, отвлечение внимания и счёт до десяти, но в тот момент американец ни о чем другом, кроме собственной моральной боли думать не мог. Последний вышел из родного дома со словами ❝тебе никогда меня не понять!❞, захлопнул дверь со всей силы и, добравшись до старых качелей, стиснул зубы, неслышно заплакав. Мокрые слезы текли из глаз, падали на короткие шорты, за которые Штаты постоянно упрекал отец, но ему было плевать на бубнеж старика, хуже всего было осознание того, что ему никто не поможет. У Аме было много знакомых, которыми он мог успешно манипулировать, но ни одна из его «кукол» не была в состоянии помочь ему в нужной ситуации, заполнить пустоту в душе, утешить в сложную минуту и сделать его счастливым. Дождь все усиливался, волосы облепили лицо, затрудняя видение мира, футболка приклеилась к телу, а парню было только хуже. Тем временем слезы продолжали течь из глаз нескончаемым ручьем. США старался себя успокоить, так как понимал, что в случае, если он захочет придти домой к отцу, то показать свои эмоции означало проиграть в их бесконечной борьбе за власть и свободу. Душевная боль никак не хотела исчезать. Можно было напрячь мозги и вспомнить способы для успокоения, которые советовал Великобритания, но, как было сказано раньше, селфхарм был ближе к сердцу, да и лучшего способа на данный момент у Америки на уме не было. Оглянувшись по сторонам, парниша приподнес ладонь поближе к лицу и, выставив вперёд два пальца для большего удобства, слегка прикусил их. Отстранившись, он заметил розоватый след от своих же зубов, но не смог на этом остановиться. Американец продолжал со всей силой кусать свои пальцы, ладони, запястья, стараясь заглушить свои чувства и подавить ненужные эмоции, однако из-за резкого подзатыльника был вынужден прерваться. – Эй, парень, что ты творишь? – раздался позади серьезный мужской голос, от которого Соединённые Штаты невольно вздрогнул, виновато опустив глаза. – Я... Я.. ничего... – обернувшись, США был очень удивлен, когда позади себя увидел коммуниста, которого за глаза горячо обсуждал с Канадой. – А.. а Вы что тут делаете?.. – нерешительно добавил он, проведя ладонью по лицу, чтобы убрать бесконечные, по его мнению, слезы. – Я с магазина шел, вот, краем глаза увидел, как какой-то неадекват себе вредит. Решил подойти, спросить, что случилось, да помочь, если выйдет. А тут ты сидишь, себя изничтожаешь. Почему и зачем? – Я... Ну... – хотел было объясниться Америка, но Союз прервал его своей неожиданной идеей: – Послушай, ты весь мокрый, да и нехорошо на улице разговаривать в такие моменты. Пойдем ко мне домой, я тебя согрею, высушу и окажу помощь. Хорошо? – Штаты молча кивнул, встав с качелей. Сторонник социализма улыбнулся, ненавязчиво взяв американца за руку. Последний смутился, но не смог отпустить. Эти касания казались теплыми и такими особенными, однако парниша не мог понять, почему именно он так считает. Квартира СССР была простой, но зато приятной. Нежно жёлтые обои и непонятно зачем висящий ковер над кроватью, делали комнату особенно уютной. Цветочный горшок, стоящий на подоконнике тоже привлек взор Америки, который был внимателен к деталям. Старый телевизор, показывающий всего-то два-три канала, ещё и цветным изображением не мог похвастать, было бы глупо сравнить с новеньким телевизором, что совсем недавно приобрел Британия за немалую сумму. Более ста каналов, великолепное качество и звук полностью оправдывали свою цену. США с интересом осмотревал квартиру, заходя во все комнаты. – Потом будешь ходить туда-сюда, ты мокрый, пойдем, дам тебе другую одежду, переоденишься. Кровать, над которой висел ковер, скрипнула, когда парниша на нее уселся. Напротив был телевизор, а в другом конце комнаты шкаф, из которого коммунист достал рубашку с коротким рукавом и домашние штаны, что были на него уже давно малы. – На, вот, примерь это. Меньше одежды у меня нет, но это все же лучше, чем сидеть в мокрой. Я выйду из комнаты, не волнуйся. Как раз надо будет пойти за феном, волосы всё-таки тебе лучше подсушить, чтобы ты не простудился случайно. Русский покинул комнату, оставив Соединённые Штаты одного. Обкусанные руки болели, а холодная одежда создавала неприятные ощущения. Штаны спадали с талии, но Америка не растерялся, использовав ремень от своих шорт, которые все равно были мокрые и ничем не могли больше помочь. Рубашка свободно села, было довольно комфортно в ней находиться. От чужой одежды исходил приятный, будто бы родной запах, вдыхая который парниша забывал обо всем. Мокрая одежда была равешена на батарее, которая почти не давала никакого тепла, а сам американец сидел в коридоре на табуретке в то время, пока Совок ему усердно сушил ему голову старым феном, что работал просто каким-то чудом. Парниша был удивлен такой заботой к себе, и находясь с приподнятым настроением, он болтал без умолку обо всем: о себе любимом, об отце, что не мог его понять и о том, как он здорово провел выходные, пока никого не было дома. Коммунист с особым вниманием его слушал, изредка хмыкал, а когда замечал следы от укусов, то озабоченно качал головой. – Ну, вот. Теперь другое дело. Укладку, конечно, ты у меня сделать не сможешь, но ты не переживай. Мне не важно то, как ты выглядишь, я тебя принимаю и уважаю любым. Тебе необязательно выглядит красиво, для меня ты всегда будешь чудесным. – убрав фен в тумбочку, а табуретку в кухню, СССР снова обратил внимание на запястья Америки. Последний, заметив на себе такой пристальный взгляд, смутился ещё больше, чем от вышесказанных слов и проявленной к нему заботы. – Жаль, конечно, что ты с отцом поссорился, но больше так не поступай. Не вреди себе. – ласково потрепав по голове парнишу, Союз пошел на кухню, чтобы заварить горячий чай, что смог бы согреть ещё больше. – У тебя такие изящные руки, зачем ты себе вредишь? Усевшись за стол, США придвинул к себе чашку с чаем, обхватив ее двумя руками, а после ответив: – Я так с эмоциями борюсь. Когда мне ужасно плохо, я кусаю себя и практически сразу помогает. Раньше я резался, но оставались шрамы, которые вяглядили очень уродливо, а следы от укусов не так уж и долго остаются. – чуть отпив, ответил американец, наблюдая за тем, как Совок садится рядом с ним со своей чашкой и делает задумчивое лицо. – Почему же тогда этот способ тебе сегодня не помог? Ты искусал себе все руки, но что-то не видно, что тебе это помогло. – усмехаясь, спросил русский, тут же замечая, как щеки Штаты розовеют, а сам парниша смущается. – Сегодня мы поссорились особенно сильно. Он перешёл абсолютно все границы дозволенного! Я хотел выйти погулять, но этот придурок встал в позу и сказал, что я никуда не пойду из-за того, что ему не хочется меня отпускать. Он сказал, что мы с Канадой подозрительно обнимаемся... «А вдруг вы насмотрелись порнофильмов и тоже хотите попробовать?» Да он чокнутый! Видимо, ему плевать на то, что мы братья! Да захочу – с бомжом потрахаюсь! Старый тупица... Никто не посмеет ограничивать мою свободу! – от разочарования и обиды, Америка снова почувствовал комок в горле, но плакать при коммунисте не хотелось. Последний заметил напряжение, из-за чего жестом пригласил пройти в спальню. США проследовал за ним, находясь в искренной заинтересованности. Сторонник социализма выключил свет в комнате, тихо включив старый телевизор. Как только парниша сел на кровать, Союз укрыл того одеялом, попросив подождать, пока сам переоденится, а то со всеми заботами совсем позабыл о себе. Вернувшись, русский сел рядышком, тоже укрывшись одеялом. Не смотря на лето, без одеяла было все равно как-то некомфортно спать. – Знаешь, у меня тоже были ужасные отношения с отцом. Просто отвратительные. Твоя ситуация показалась мне до боли знакомой, понимаешь? Он мне запрещал видеться с моим единственным другом, за которого я был готов отдать жизнь, за оценки постоянно ругал, хоть и учился я хорошо. За внешний вид упрекал, даже если я и одевался нормально. Ничем ему было не угодить. Временами, когда у него было плохое настроение, он мог пару раз и отлупить меня хлыстом по ногам или спине, чего я никогда не понимал. Мне было очень больно и обидно в те моменты. После того, как я стал жить один, дал себе обещание стать хорошим отцом или вообще никогда не иметь детей. То, что мне приходилось переживать, я бы не пожелал никому. Ох. Ни за что в жизни. Тут американец почувствовал себя виноватым. Он постоянно осуждал сторонника социализма, не понимал его и смеялся, но сейчас ему было совсем не смешно. Кто ж знал-то, что за маской серьезного и, казалось бы, холоднокровного человека скрывалась добрая, искренне сопереживающая личность, не желающая никому зла даже несмотря на тяжелое детство. На глазах снова выступили прозрачные слезы. Парниша уткнулся лицом в сильное плечо сторонника социализма, неслышно заплакав. Осужадешь человека, ненавидишь его, а он тебе в ответ делает добро, помогает и поддерживает в нужную минуту лучше родного отца. Коммунист тепло улыбнулся, нежно поцеловав чужую макушку. – Тише, тише. Все хорошо. Мы с тобой справимся, обещаю тебе. – поглаживая Соединённые Штаты по спине и прижимая к себе, спокойным голосом говорил СССР. – Уже поздно, нам надо ложиться спать. Завтра я что-нибудь придумаю, а сегодня уже надо спать. Лежать рядышком с русским было приятно. Телевизор тихо работал всю ночь, никак не отвлекая ото сна. В первый раз Америка засыпал не с плохими мыслями, а в объятиях человека, которого за короткий промежуток времени успел полюбить. Некоторое время Союз что-то говорил о любви, но Штаты не особо вдумывался в его слова, потому что ему было настолько хорошо, что совсем не хотелось думать. Он просто лежал рядышком, наслаждаясь тёплыми объятиями и периодическими нежными поцелуями в щеку, чувствуя себя самым счастливым человеком на всем свете. Как же сильно ему этого не хватало – обычной романтики и банальной любви. Проснувшись утром, Америка, только продрав глаза, обычно бежал к телефону проверять уведомления, но в этот раз он оглянулся, почувствовав облегчение лишь тогда, когда увидел, что Совок спит рядом. На душе снова стало тепло и спокойно. – Доброе утро. – тихо прошептал парниша, заметив, что русский уже не спит. – Доброе, доброе. Чего не спишь? Всего-то полдевятого, а ты уже проснулся. – взяв США за руку, сторонник социализма осмотрел запястья на наличие следов после вчерашних эмоций. – Почти ничего не осталось. Совсем другое дело. Штаты какое-то время молчал, а потом резко обеими руками притянул лицо Союза к себе, впившись в его губы, слегка сминая их своими губами. Коммунист не ожидал такого, но, воспользовавшись случаем, спустил руки на талию парниши, ближе прижимая того к себе и не желая отпускать. Поцелуй получился неумелым, но, несомненно, навсегда оставил отпечаток на сердцах обоих. Чтобы заглушить душевную боль Америке больше не требовался селфхарм. Ему достаточно было любви, что с радостью ему давал русский.