Fallen Goddess

Ветер колошматит по оконным рамам, свистит в лабиринте щелей, но в тëплых казармах никому до метели нет дела. Завтра с рассветом придётся откапывать мир, похороненный глубоко под снегом, но, пока на столе есть горячий ужин, мало что может подбить настроение кадетов, привычных жить одним днëм. Жаль, из мяса одно только свинное сало, но зато Саша спëрла пару бутылок вина — сегодня будет весело. Имир сыто облизывается, размазываясь по скамье и широко раскидывая локти по спинке. Эрен на пару с Жаном снова затевают разборки — Имир задвигает их голосистую перепалку куда-то на периферию слуха, и огни свечей начинают дрожать и расплываться в её полупьяном взгляде. Жаль, Криста устала после тренировки в горах и свалилась спать пораньше, — Имир с радостью заставила бы её щедро хлебнуть вина прямо из горлышка. Кристе бы понравилось. Как в глубине души ей нравится грубое внимание и грубые руки Имир, её тычки, шипастый язык и бойцовские захваты исподтишка. Лгунья с невинным личиком. Лгунья, которая только и ждёт, чтобы Имир уничтожила покой и порядок её скромной солдатской жизни. Она уничтожает — агрессивно и без намёка на жалость. — Я сохранила своё Имя и Жизнь на зло им, — сказала она тогда. Сугробы и чёрные стволы деревьев были этим словам свидетелями. — А ты, — выплюнула презрительно, — ты хочешь сдохнуть. Сдохнуть так, чтобы все считали тебя святой, загубившей жизнь ради товарища. А Криста будто и не замечала кислоту, которой пытались прожечь её маленькую милую черепушку. Упрямо таранила снег своими короткими ногами, волоча за собой кулëк с обессилившим однокурсником. Дурочка с ненастоящим именем и ненастоящими кукольными глазами. Имир раз за разом прокручивает этот их разговор в горном лесу под истеричные визги метели. Секрет, поселившийся между ними. Вопросы, которая Криста терпеливо вынашивает, не давая им увидеть свет. Потому что знает — так просто она ничего не получит. Имир выскальзывает из общей комнаты, когда ребята начинают горланить песни. Она поднимается вверх по лестнице, распугивая мышей скрипом половиц, и, вопреки привычкам, даже не задерживается посмотреть на взбучку, которую устроит инструктор, привлеченный шумом. Завтра Саша будет позориться, отбывая наказание, — с наслаждением думает Имир, предвкушая издёвки над вечным козлом отпущения. И всё же эта картина не задерживается у неё в голове слишком долго. Потому что мысли Имир снова возвращаются к нехитрому тезису: если бы не она, Криста превратилась бы в симпатичную голубую ледышку. Загубила бы жизнь на самом её рассвете. Просто потому что кто-то когда-то приказал ей умереть. Мерзость! Имир совсем не такая. И черт его знает для чего она устраивает эти соревнования без правил — должно быть, хочет, чтобы кто-то до неё докопался так же, как она докопалась до Кристы. Чтобы кто-то вскрыл её грех и понял. Разделил с ней крест, который она несёт в одиночку. У неё тяжёлый характер — она знает. Сучий, что ни на есть. Но, наверное, ей простительно: она ведь была богиней, пока не упала, всеми забытая, в огромную навозную кучу. Пинком под зад она была сброшена с трона, а потом с городской стены в пасть бесцельным скитаниям. Гордыня и злоба ожидаемо рождаются в таких обстоятельствах и вываливаются на кого попало, кто готов слушать. Но она ведь сама приказала себе радоваться: ей предоставился шанс на вторую жизнь. На новую жизнь, в которой ей повстречалась Криста. Криста, Криста, Криста. Имир совсем на неё не злится, как бы ни старалась. Не злится на её тупую жертвенность, страх, притянутую за уши доброту и потерянность в мире, который отвергает её имя, её существование, её скорбь, всю её — от блондинистой макушки до аккуратных стоп. Стопы Имир подметила в бане. Как-то взгляд упал сам собой на слаженный ансамбль её тела. Миниатюрного и маневренного, как у стрекозы. «Ты хотела подружиться со мной?» Глаза, вдруг оживившиеся и наполнившиеся восторгом. Сбивающие Имир с толку. «Сама не знаю». А кто знает? Даже Эрен не знает, зачем живёт, хотя направо и налево вопит о своих неисполнимых мечтах. Они все здесь — мечтатели, смертники и отверженные. А кто-то — в поисках лучшей жизни, может. Нет, это ты дура! — говорит Имир самой себе, сталкиваясь с собственным отражением в маленьком засаленном зеркале уборной. — Ни черта ты не знаешь, но думаешь, что знаешь больше всех. Покинув убогое отхожее помещение, она бесшумно проникает в комнату. В ту, где на одной из четырёх кроватей отсыпается виновница всех этих мыслей, зарывшись в ворох одеял. Может быть, им обеим, потерянным в свободном плавании, просто нужен кто-то, за кого можно зацепиться и продолжить свой бессмысленный путь выживания. Плечом к плечу борясь за жизнь, просто потому что им эта жизнь когда-то была дарована. Имир застывает над чужой постелью, вслушивается в одинокий звук дыхания. Он становится ближе, Имир — жарче, она расстегивает пару пуговиц у себя на груди. Очередная шалость, способ создать крошечный хаос, и она ныряет под тяжёлые одеяла. Уютное гнездышко идёт ходуном, разбуженная Криста сопит, пока Имир заключает её тело в кольцо своих рук. Криста напрягается. Дервенеет на несколько секунд, но потом расслабляет мышцы. Кролик в капкане. — Ты пропускаешь веселье, — урчит Имир. — Заболела? — Что это? — сонно лепечет Криста, громко втягивая носом воздух. — Вино? Имир без цели ворошит носом её мягкие волосы. — Угадала. Хоть какая-то польза от этой прожорливой... — Имир... Колючая и дикая, как волчица, она нежно трётся веснушчатой щекой о розовую щëку Кристы. — Если хочешь меня выгнать — так выгони. Грудь Кристы вдруг вздрагивает. Она смеётся. Тихо и искренне, без обиды. Что-то понимает, но непонятно, что именно. Имир не в настроении снова выяснять отношения. — Оставайся, — говорит Криста, и Имир чувствует, как её маленькие ладони ласково ползут по позвонкам и рёбрам. — Оставайся хоть до утра. Без разницы, что подумают их соседки. И, как ни странно, Имир вдруг успокаивается, а может всё дело в том, как сморил её дряной алкоголь, едва тело приняло горизонтальное положение. Временно Имир нашла себе место. Тихую гавань, в которой может устроить шторм. И это приятно. Даже приятнее, чем быть богиней.