˗ˏˋ ★ ˎˊ˗
Светило яркое солнце, когда народ толпился на площади и старался раздвинуть всех, кто стоял не так как им нравится, и морщась от ярких лучей. Небесное светило беспощадно пекло кожу, словно желало выжечь на ней свои инициалы. Будто видело, что происходит здесь и желало прекратить это безобразие. Стража же старательно пыталась сдержать такой большой натиск людей, отпугивая их от краёв, которые были огорожены специальными цепями. Всем было жарко из-за палящего светила над головой, и тем немногим, что не удосужились взять с собой головные уборы, приходилось прятать голову под какими-то тряпками. Но никто из тех страдальцев, что стояли почти вплотную к цепям и страже, не думал уходить куда-то в тень. Ведь сегодня не просто какой-то очередной и скучный выходной. На этот раз сюда вели преступника, да ещё какого! О нём было много слухов, которые разлетелись буквально в считанные дни по всему городу, с момента его поимки. Даже обычной мыши или жучку было интересно узнать, кто же это такой и почему его не казнили сразу же, как поймали. Но гомон народа становится тише, когда звучит звон цепей и на площадь выводят того самого преступника. Его длинные, необычно розовые пряди спадали на плечи и переливались в изумительно ярких тонах в лучах солнца, будто купаясь в них и впитывая всю энергию. На удивление, его волосы не были запачканы в крови, которой, если судить по его телу, было достаточно много, чтобы пропитать ей одежду. Это буквально можно заметить, если рассмотреть этого мужчину со спины. Большой рисунок какого-то кабана, что был изображён в необычном кругу и тёмными цветами, перекрывали свежие раны от хлыста, кровь которых ещё не успела запечься как нужно. И подобных ран было много: на руках, ногах, спине и явно на груди, но туда уже не давала заглянуть сама рубашка преступника. Уши у того, не скрытые за прядями волос, были какими-то вытянутыми, напоминающими больше эльфийские из какой-то древней книжки про сказки. Но это не было сказкой. У него был слишком светлый оттенок кожи, слишком странные уши и розовые волосы, что явно никак нельзя было покрасить в такой особенно яркий цвет! Но больше всего пугали. Глаза. Именно глаза, что смотрели на всех мертвым, пустым взглядом, с каждым разом переходя от красного рубина, до цвета алой, даже бардовой крови. Будто они впитывали весь страх, всё, что могло ему дать сил. Лицо украшает даже не ухмылка, а оскал. Широкий, жестокий и пробирающий до дрожи в коленях даже самых опытных бойцов. Этого города, что вели сейчас мужчину к небольшой «сцене», где его должны были повесить. Повесить, чтобы тот никогда не смог больше так ухмыляться, чтобы не пугал больше народ, чтобы каждый был в безопасности. Но разве такое выражение лица ты забудешь? Нет. Этот образ лично будет приходить к тебе в кошмарах, ждать, пока ты обернёшься, чтобы потом напасть и сожрать. Иначе для чего ещё у него были эти выпирающие клыки и острые зубы? И осужденного ведут дальше, проводя на сцену, но так и не снимая с него кандалов. Ни с рук, ни с ног. Будто специально показывая его слабость народу. Но рубиновые глаза просматривают всю толпу бегло, скучающе даже, пока не останавливаются на одной фигуре. Человек в зелёном плаще старательно распихивал народ локтями, пробираясь ближе к центру, чтобы его не видела стража, но видел осужденный. И всё бы это так и закончилось, не начавшись, если бы этот человек не поднял голову, показав своё «лицо». На преступника, закованного, беспомощного и побитого, сейчас смотрела белая маска с тупым смайликом. Она просто улыбалась. И их зрительный контакт так и продолжился, если бы масочник не кивнул в сторону огромных часов на стене здания, по левую сторону которого и располагалась сцена. Без пяти минут десять. Этот жест мог обозначать только одно — пора потянуть время, иначе всё закончится даже не начавшись. И лучшая стратегией будет просто использовать желание на свою последнюю волю. Что ж, его осудили за пиратство, хоть он и не был пиратом, его осудили за кражу, хоть он и не был вором, его осудили за то, что он не верит в бога, хотя он сам является им. И эти безмозглые создания поплатятся за это. — The king and his men, stole the queen from her bed. — начал мужчина. Улыбка постепенно сползла с его лица, а напряженные мышцы расслабились. Его голос звучал глубоко, пробирающе до самой души, словно забираясь внутрь неё и селясь там. Кажется, даже король, что стоял относительно неподалеку, дабы наблюдать зрелище с лучшего ракурса, заметно напрягся, не то что приговоренный. Тело короля словно пробила дрожь, а в голове закралось сомненье, что что-то идёт не так. Что-то, что явно не хотела следовать его плану. Но он не мог даже пошевелиться. Эти рубиновые глаза буквально приковали его к месту, заставив ощущать кандалы на собственных руках и шее. — And bound her in her bones. — Продолжил петь розоволосый, не на долго прикрыв глаза и подставляя своё лицо опаляющим лучам. Он не выглядел как человек, которому жарко. Наоборот, он будто желал, чтобы солнце больше ласкала его кожу, чаще облизывало его мускулистое тело и рылось в прекрасных волосах. Никто не мог оторвать взгляд от него, а потому толпу накрыла тишина. Такая, будто народ разом заставили замолчать под предлогом смертной казни. Но король не мог долго смотреть на мужчину. Из ступора его вывел один из стражей, что обратился к нему с вопросом стоит ли им сразу казнить заключенного, ведь песня буквально оскорбляла само его Величество, или дать закончить последнюю волю этого «человека», не обращая на особого внимания на слова. Знаете, по-хорошему каждый бы уважающий себя носитель короны ответил, что осужденного стоит сразу же казнить, но не он. Его Величество просто отмахнулся от своего стражника, показывая этим жестом, мол: «Пускай допоёт». — The seas be ours and by the powers, where we will we'll roam. — Но голос словно менялся, становился глубже, громче, обозлнённее. И в сердцах людей зарождается странное. непонятное им чувство. Чувство подчинения чему-то. От этого становится жутко, но разве такое маленькое семечко в их душах, способно повелевать ими? Хотя, если бы они заметили, как сильно втягивает носом воздух заключенный, если бы они заметили, что стражи по краям будто становится меньше, а на крышах ближайших зданий уже совсем нет лучников, если бы они смогли оторвать свой взор от стоящего мужчины на сцене и могли бы заметить две зелёные тени на земле и в воздухе, то наверняка бы уже сразу догадались о потере контроля над всей этой ситуацией. Но люди глупы и слабы. Они не могут заметить этого, потому что эгоистичны и думают только о своей выгоде, потому что они сейчас думают только о том, как бы продолжить слушать эту песню, сами того не понимая, передавая контроль в чужие руки. — Yo, ho, all hands hoist the colors high! — мужчина открывает глаза и смотрит на всех присутствующих. Его глазные яблоки стали тёмными, как бездна, как пустота, что втягивала за собой и не отпускала ни на шаг обратно. И только алая радужка, что словно светилась ярко-красным, кровавым на таком фоне, заставляла добычу замереть от страха. Словно дикое, оголодавшее животное, которое наконец-то загнало желанную добычу в угол и теперь наслаждается её страхом, жадно втягивая воздух носом вокруг неё. Как делал сейчас и мужчина. Он глубоко вдыхал и выдыхал, голос больше не завораживал, а будто заставлял преклонить голову перед его обладателем, что сейчас выпускал из своего рта пар, несмотря на повышающуюся температуру на улице и палящее солнце. Пар словно не растворялся в воздухе, ожидая, пока его с жадностью втянут обратно. Будто это хищник в клетке обманом заставлял думать людей иначе. Но они же не были жертвами. Ведь так?.. — Heave ho! — песнь всё продолжалась, даже не думая заканчиваться, будто момент окончания растянулся, и вот-вот должен быть конец, но его снова и снова, из раза в раз, оттягивают назад, словно не желая, чтобы люди самостоятельно поняли, что происходит вокруг. А ведь и вправду. Никто из простого народа, из тех, кто пришёл посмотреть и специально проталкивался вперёд, больше ничего не понимает. Их глаза медленно, но верно, застилает мутная, бардовая пелена. Словно кто-то завязывает на их глазах повязку. Только, не совсем материальную. Но люди не замечают этого, завороженно продолжая слушать песню, внимать в ей слова, будто они что-то понимали и слышали кроме безумно громких голосов, постепенно проникающих в их разум. Сначала был шёпот, но потом всё начало постепенно сменяться на более внятные слова. Голоса требовали крови. Много крови. И народ, не понимая, что творит, готов был им это дать. — Thieves and beggars, never shall we die. — впервые в голове Короля промелькнуло глянуть в толпу, на стены, на стражу. Но было уже поздно. На одной из крыш грозно стояла фигура с большими черными крыльями, широко расправив их в разные стороны и наблюдая за всем свыше. Вокруг этой фигуры в зеленых одеяниях сидели вороны. Ангел Смерти пришёл за кем-то. Кто-то его привёл. И не успел мужчина задаться этим вопросом, как видит вторую фигуру и тут же жалеет, что вообще приказывал мучать это существо. Смайлик на фоне белой маски, что была окроплена множественными пятнами крови, как и руки и всей остальной одеждой, держали топор с ужасающей гравировкой «Найтмер». Именно тот топор, который носил с собой великий Богоубийца, что убивал неправильных Богов, пользующихся своей властью слишком эгоистично и не уделяя времени даже собственным пасторам и монархам в храмах. И именно этот кошмар пришёл даже не по душу существа, что было сейчас в заложниках и постепенно застилало разум своим хаосом его народу, а эти двое пришли за ним самим. Пришли за Королём, что смог поднять свою жалкую руку на того, кто был им дорог. И компас, висящий на шее у того самого зловещего масочника был подписан красивым, даже идеальным подчерком. У правителя не получается разобрать надпись, крупно вздрагивая от того, что происходит в последующее мгновение. — Yo, ho, haul together. Hoist the colors high. — все первые ряды на площади начинают петь вместе с розоволосым, будто они все знают слова песни. Но её не то чтобы никто не знал, эту песнь банально даже не слышали, по крайней мере, в этом городе и королевстве. Так почему народ, так преданный королю, резко начинает хватать всё, что попадётся под руки, буквально начиная бить стражей чем попало. А тем приходится защищаться щитами, не желая ранить простых людей. Они же даже ничего не сделали никому, словно марионетки в чужих руках, которыми управляет искусный кукловод. Хотя разве это не было правдой? Голоса в их голове буквально начали кричать, требуя крови, хаоса, больше насилия, криков, слёз. Им страшно от шума в голове, они ничего не видят: на кого они нападают, что они делают, но люди сделают всё, что возможно в их силах, лишь бы снова заглушить голоса, лишь бы снова услышать тот блаженный покой в собственных головах. Песня теряется в криках о помощи, визге женщин и плаче детей. Король вскакивает со своего места, не успевая даже толком понять, как за его спиной, где находились ещё солдаты, раздаётся оглушительный взрыв такой силы, что мужчина даже не успевает ничего сделать, как его буквально вышвыривает вперед. Он сильно ударяется головой, почувствовав, как его дорогая накидка покрылась пеплом, как с его головы слетела собственная корона, укатившись куда-то вперед. Но он ещё жив. И точно ощущает каким ватным стало его тело, как голова наполнилась густым туманом из-за удара ей о твёрдую каменную плитку, как в ушах всё заполняется заместо обычного звука неприятным писком, а в глазах всё мутнеет и двоится. Но он может заметить, как зеленая фигура с белым на лице подходит сквозь дым к пленному мужчине и без труда разрезает его цепи. И заключенный легко встает в полный рост, будто на спине и не было никогда глубоких, кровоточащих ран. Он берет что-то из рук Богоубийцы, надевает нечто большое и красное себе на плечи, а также что-то сверкающее себе на голову. Но его взгляд становится мутнее, а по затылку стекает все больше тёплой жидкости. Ему кажется, что человек в красном обнимает зеленого, прижимает к себе и словно что-то шепчет. Но он не может разобрать. Смерть ещё не пришла за ним. И король начинает сожалеть, что он всё ещё жив, ведь в этот же момент, когда тело обрело способность двигаться, вернулся и слух, хоть зрение всё ещё и осталось таким же мутным. Он слышит крики и плачь, горящие доски за спиной, слышит, как кто-то захлёбывается в крови, буквально булькая из-за того, что этому кому-то проткнули лёгкое и наверняка какой-то острозаточенной стрелой. Мужчина двигается, ложится на спину, потому что так легче, и в нос ударяет неприятный запах крови и горелой древесины, вместе с плотью и чем-то ещё. Ему становится тошно, пока по затылку продолжает течь, теперь ему кажется, нечто огненное, словно это было раскалённое железо. Но сознание, пока ещё прекрасно работающее, где-то в глубине знает, что это никакое не железо и не сплав, а самая простая кровь. Его кровь, которую он теряет в огромных количествах прямо сейчас. Чёрт. Дело дрянь. Но как бы он не хотел сдвинуться дальше, тело перестало слушаться его командам. Руки и ноги не шевелились, будто на них нацепили увесистые кандалы, а на грудь что-то давило. Вот только король сам не понял, как закрыл глаза, а открыл их уже тогда, когда его заключенный с розовыми волосами сейчас давил ему на грудную клетку собственной ногой в изящных ботинках из самых прочных материалов. Для короля так и осталось загадкой, как долго он пролежал, что смог допустить врага так близко, так ещё и который за это время смог полностью одеться в подобающую одежду. Розоволосое существо выглядело как настоящий Бог, спустившийся с небес. Его волосы всё-также развивались на легком ветерке, прекрасная красная накидка, что была явно жутко дорогой, была плотной и из хорошей ткани, его рубашка, штаны — вся одежда говорила о том, что он не простой смертный. Он словно король, некогда отторгнутый народом и пришедший мстить. Но сам мужчина, некогда смотревший на этого заключенного с высока, теперь не думал так, даже если корона на чужой голове и давала повод так думать. Но теперь его взгляд уткнулся в компас на груди у мужчины. Почти точно-такой же, как и у того. Мысли обрываются, не успев даже нормально начаться. На его грудь давят, не дают дышать, наслаждаются его хрипами. В глазах пляшут светлячки, когда король чувствует, как трескаются ребра, как заметно становится мало воздуха кругом, и он начинает задыхаться не только из-за адской боли в груди, так ещё и от дыма, что будто специально начал опускаться вниз. Но Короля подхватывают за горло, резко дергая вверх, как какую-то игрушку для битья, наконец-то убирая ногу с груди. Это не облегчает задачу. Воздуха всё ещё чертовски мало, а желание жить, как будто на зло, появляется, усиливается с каждым разом всё больше и больше, с каждым мгновение взгляда этих кровавых глаз в его душу. — Кто ты такой? — хрипит уже бывший правитель, хватаясь за руку мужчины, пытаясь освободить свою шею от цепкой хватки или хотя бы как-нибудь её ослабить. И до ушей доносится глубокий, страшный голос, который будет его сопровождать в иной мир со всем тем ужасом, что пережил тут мужчина. — Моё имя Кровавый Бог. И твой народ ещё услышит обо мне. — и с этими словами меч протыкает его плоть прямо под рёбра, проходя в самое сердце, задевая лёгкие. Последнее, что видит умирающий король, это два глаза, заполненных жаждой крови и постепенным удовлетворением последними ударами чужого сердца. Перед тем, как на веки закрыть собственные глаза он видит белую маску, что сдвигается в сторону, а губы человека в зеленых одеждах целуют фигуру в красном плаще.Глаз за глаз. Кровь за кровь.