Научить плохому

Даня не дурак даже по пьяни. Кофе от хмельной головы, леденец от тошноты и запаха, скороговорка для четкости речи - и на пороге отчего дома уже не пьяное тело, а Даниил Новый, отличник, староста, красавец и просто хороший юноша. Нет, что ты, мама, все хорошо, задержали на тренировке. Ага, бать, и очереди перед Новым годом не дай Боже. Конечно, ба, я купил твои таблетки. Да, дядь Григорий, и Доместос взял, тот, который для кафеля. Привет, Мурзик, дай тебя поглажу, ух и котяру вырастили! Он образцовый от кончиков волос до брелка-крылышек для ключей. Он прогнивший от спрятанной электронки до пьяного выкрика в пустоту. "Ангелочек", - умилялись в детстве. "Лицемер", - говорит отражение теперь. Дане плевать. Он заключил сделку с самим собой: пока его выкрутасы не заметны матери с больным сердцем и дядюшке, любящему почём зря доставать плеть, все ОК. Он столько лет был идеальным во всем от учебы до волонтерства, что может себе позволить оттянуться. То, что оттягивание длится второй год и не собирается заканчиваться, его мало волнует. Не видно - значит нет, закрыли тему, закурили и запили. Ничего противозаконного он не делает, ни на что не садится, никогда ни на чём не попадается. Один раз даже... О, это забавно. Однажды Азик Митрохин - звезда универа, раздолбай и прожигатель жизни - решил отметить днюху в родном универе. Прямо на кафедру выгрузились бутылки со спиртным и закуски, дверь подперли стульями и врубили музыку. На Даню поглядывали с удивлением - неужто примерный староста отметит с ними? Даня не собирался пить в стенах альма матер, но остался из-за Азика. Что-то родственное и в то же время чужое было в этом бойком и бесшабашном парне, словно Даня смотрел в свое отражение в темных водах. Азик, наверно, чуял то же самое, и поддевал его при каждом удобном случае, то ли подкалывая, то ли флиртуя. "Наш ангелочек сдаст нас преподам, если мы уйдем?" "Детка, постоишь на стрёме? А чё, ссышь?", "Симпотная куртка, с кого снял?". Даня всегда отмалчивался, но ждал каждого нового слова с непонятным самому себе предвкушением. Сейчас Азик одарил его "Заюш, ты мнешься, как моя бывшая, расслабься", и, казалось, забыл о нем. А после кто-то дёрнул дверь комнаты. На разухарившися студентов было любо-дорого смотреть: немая сцена, постановка 2к23, все замерли зайцами перед питоном. Вот и погуляли в универе: спиртное в аудитории - как патент на пинок под зад из альма матер. - Ща разрулим, - пообещал Азик, но Даня оказался быстрее. Моментально составив все на стулья, он взял забытый преподшей зонтик и бесстрашно распахнул дверь. - Мария Николаевна, ваше? - Мое, спасибо. Преподша не была дурой, но честный взгляд его серых глаз всегда работал безотказно. Женщина вздохнула, забирая зонтик и, ничего не сказав, ушла. Все выдохнули, наперебой заблагодарили его, кто-то нервно посмеялся. Азик молча придержал его за рукав, когда Даня собирался уходить (не пить же с этими идиотами, у него была другая компания для пьянок, он же не палится) и... он остался. И делал вид, что не умеет курить, что впервые пьет без родителей, что его смущают злые слова про преподов. Хорошо играл, сам бы себе дал Оскар, но... Азик смотрел внимательно и понимающе. Своего близнеца в темных водах было не провести. А под конец вечера его "в шутку" зажали прямо на кафедре. Пока одногруппы хихикали и приплясывает под что-то безвкусное из ТикТока, Азик беззастенчиво сообщил: - Я бы предложил научить тебя плохому, заюш, но, боюсь, ты не пробовал только противозаконное и секс. Что хочешь этим вечером? - Чтобы ты не дышал в меня перегаром. - Мамкина целка... Боишься? - Ага, сейчас расплачусь от страха. Азик, тебе надо приходить в себя, универ скоро закроют, как ты пройдешь мимо охраны? - Со мной-то можешь не притворяться. Тебе до одного места, как я пройду. Придумал! Сыграем в игру? Два слова: "красный" - я отваливаю, "зелёный" - заваливаю. Тебя на любую горизонтальную поверхность. - Какая игра слов, долго думал? Пошел ты, мамкин экстремист, вот что я тебе говорю. Даня вывернулся из рук и ушел, хлопнув на прощание дверью. - Зараза! - весело полетело в спину. И вот уже два месяца они "играли в игру". Даня бы не сказал, что ему нравятся зажимания у стен, попытки забраться под одежду, увеличенное количество подколов и липкий взгляд Азика, но по-другому тот, видимо, не мог, и приходилось соглашаться на то, что дают. Во всяком случае, Азик тоже не палился, и все его игрища проходили не на виду у всего универа, хотя казалось бы, так что можно было потерпеть. Как минимум, интересно, когда ему надоест, как максимум - Дане хочется увидеть выражение лица, если он как бы случайно скажет "зелёный", а где-то посередине - интерес и желание тепла. Азик долбанутый, его заигрывания на грани фола, но его пальцы самые чуткие на свете, фразы - лезвия под карамелью, а от взглядов хочется то ли завернуться во все кофты, то ли стащить одежду к чертовой бабушке. От его агрессивно-отвязного "Детка, чего ты ломаешься?" веет той самой дозой адреналина, которая заставляет забыть об электронке и бутылке. Он всегда на грани, но никогда не чересчур. Он снится, и эти сны из тех, в которых не признаются даже психотерапевту (как минимум, потому, что и так всё ясно, как максимум - с новым законом недолго загреметь на терапию). Он нагло обливает Даню своим парфюмом, и так, в гранулах запаха, переезжает с ним к родителям, этому островку спокойствия и здравого смысла. В ком-то борются два волка, а в Дане - остатки того, что величают благонравием, и то, что видит в Азике своего. Побеждает второй. Побеждает нечестно. Виноват день: косой от слова отвратительно. Может, дело в том, что Даня нормально не спал неделю, все делал эту дурацкую домашку: конец года на носу, сессия, что-то про повеситься (прямо на гирлянде - банально, но что-то в этом есть) и ничего про здоровую менталку. Может, дело в том, что матери хуже, и никакие подношения врачам не заставляют их сказать бодрое "Выкарабкается". Может, дело в законе, запрещающем не поднятую руку, а руку в руке, и последствиях - удаленных клипах, фиках, песнях. Но скорее всего, дело в Дане. Этот грёбаный год сожрал его, пережевал и выплюнул кого-то другого, с глазами цвета обречённости и шлейфом из чужого парфюма. Хотя нет. Шлейф из чужой туалетной воды - самое лучшее, что было за год. Просто бывают моменты, когда по-другому нельзя. Когда рвешь в клочья либо мир, либо себя. Когда смотришь в зеркало и понимаешь, что либо сделаешь дичь, либо дичь произойдет с тобой. Обречённость на вкус как кожица с губ. На вид как придурковатое веселье и взвешенный в руке телефон. На слух как одно-единственное слово, сказанное ломающимся ("И правда, мамина целка") голосом. - Зелёный. - Ты накурился? - голос Азика наоборот уверенный и строгий. - У тебя настолько низкая самооценка? - Настолько высокие стандарты. Если я приеду, а ты в неадеквате, я тебе въебу. - А если а адеквате - выебу, я понял. Я скину адрес. Пойдем, куда скажешь, только без вопросов. - Только попробуй напиться или выпилиться до моего приезда. - Уже держу лезвие в руках. Даня бросает трубку и смеётся так, что в дверь неуверенно стучат. Все круто, мам. Все ОК, пап. Ага, шутка смешная, дядя Григорий. Дай тебя поглажу, нет, ну чем вы кормите Мурзика?.. Азик прибывает на иномарке через пять минут, а обнимается так, будто не видел его полгода. - Детка, ты космос, тебе так идёт этот запах! - Мать сказала, что если я ещё раз так надушусь, на порог не пустит. - Все хреново? - тем же весёлым тоном спрашивает Азик. Услышь Даня сочувствие, жалость или радость, он бы развернулся и ушел, но Азик будто бы поддерживает разговор немудреным вопросом, и Даню что-то отпускает. - Хреново, - честно говорит он. - Помощь нужна? - Да, и ты знаешь какая. Только не в машине. - Извини, но в гостиницу я тебя тоже не повезу. Ничего, есть местечко покруче... В ТикТокхаусе все слишком. Вырвиглазные цвета, музыка с дикими басами, от кальянов и электронок только что не облако собралось, а амбре как в магазине вейпов с самыми дешманскими ягодными вкусами. Здесь слишком много народу и слишком мало пространства, Даня чувствует себя в автобусе в час пик, постоянно с кем-то здоровается и от чего-то отказывается. Выпить или покурить было бы круто, но Даня хочет сохранить голову чистой, алкоголь сейчас - слабость. Тем не менее, атмосфера ТикТокхауса качает, он невольно начинает подпевать музыке и забывать, как здесь оказался. Тушат свет и включают гирлянды, кто-то приходит и кто-то уходит, кто-то обнимает его за плечи, кто-то уговаривает сходить за добавкой в алкомаркет, кто-то тянет танцевать и он отрывается и орет наизусть песни, которые не рискнул бы слушать при одногруппах. Даня расслабляется, забывается и забывает в этом хаосе. Какие проблемы, когда от басов вибрирует мебель, кругом веселятся, а в твоём стакане все же плещется что-то алкогольное? Черт, второй за день напиваться - это фол... - Легче? - тоном из рекламы спрашивает Азик, походя отхлебывая из его стакана. - Ага. Но ведь правда легче! Дане удивительно спокойно, и он даже не сразу понимает, что случилось, когда Азик за руку, как маленького, отводит его в комнату. - Я бы ещё попрыгал!.. - У меня есть шутка на этот счёт, но она слишком банальная. - Рука Азика по-хозяйски проводит от виска до подбородка. Понимать, что на данный момент Азик адекватнее тебя - так себе. Хуже только осознавать, что твой первый раз с кем-то будет по пьяни и в доме, полном народу, когда кто угодно может вломиться в любой момент. Концепция девственности - та ещё туфта, но сердце под парами алкоголя смутно требует если не свечей и роз, то чего-то большего, чем быстрый перепихон "пока не спалили" к обоюдному разочарованию. - Азь... Что за имя вообще - Азик? - Обычное имя для семьи из секты сатанистов. Ты-то чего Даниэль? Про дядю Григория и его лёгкую шизу с богоспасаемыми именами для детей говорить хочется даже меньше, чем слушать про секту сатанистов, и Даня ненадолго замолкает, пытаясь вспомнить, что хотел сказать. Хитрый взгляд карих глаз напротив не помогает, как и рука, поглаживающая за ухом. Азик в кои-то веки не лезет под свитер и не говорит ничего пошлого, и это ощущается прелюдией. - Да так, причуды родственников. Азь... Ты классный. Спасибо, что... Увез. Все вроде нормально, а вроде... Черт, тебе это неинтересно. Эм... Потрахаемся? - Как протрезвеешь - обязательно. - Я быстро трезвею. Кофе - и все. Азик обещает принести кофе, но приносит почему-то плед. Даня минут пять выговаривает на тему, кто тут пьяный и не умеет слушать, пока с него пытаются стянуть свитер. Пока он пытается понять, не началось ли действо, и кто к кому должен залезать на коленки, и почему бы не закрыть комнату и не врубить здесь что-то свое, его мягко укладывают на спину и укрывают пледом. - А мы так?.. - А мы никак, пока ты под градусом. - А кофе? - Утром, заюш, утром. Утром голова не то чтобы болит, но явно намекает на то, что сменила бы место дислокации. Желудок тоже не в восторге, а сушняк такой, будто он напился на первом курсе, когда сдуру понизил градус. Конечно, не тошнит и спасибо, но в целом - не то состояние, в котором хотелось бы просыпаться. И не та компания, будем честными. Азик, повернувшийся набок, смотрит на него с интересом естествоиспытателя, узревшем редкую зверюгу. Дане стыдно. Дане тошно от этого понимающего взгляда. Дане противно от себя. - Кофе? - невинно предлагает Азик. "Яду", - хочется ответить Дане, но он кивает. Азик, независимо обернувшись своим пледом, уходит, пока Даня невольно пытается определить кринжовость ситуации. Получается "слишком". И чего он добился? Два раза за день выпил, буквально побывал в постели Азика и только чудом не под ним. Офигеть, Даня, так держать. - Не парься. Голова на месте, целка тоже - уже неплохо. Звучит отвратительно, как отвратителен и кофе. Даня кисло думает, что концепция явного согласия и все такое, но лучше бы Азик вчера не играл в джентльмена, а брал, пока предлагают. Куда проще все делать, когда тебя ведёт, и на утро можно беспечно заявить, что ничего не помнишь. И куда трусливее, в общем-то. Даня кто угодно, но не трус. - Запри дверь, а? - Ты серьезно? - Кофе я уже выпил. Неловко до вновь ломающегося голоса. Стыдно до румянца. Но в чем-то правильно. Даня хотел бы поцеловать его прямо в ухмылку, но Азик со смехом выворачивается. - Заюш, а не передумаешь в процессе? Хорошие мальчики не дрочат. Особенно плохим мальчикам. - Либо заткнись, либо скажи, как тебе приятнее. "Романтично" до ужаса. Сложно до того, что Даня закусывает губу. Нет, ему приятно, теплая рука ощущается лучше собственной, и жмёт куда правильнее, так, что остаётся только сжать зубы и закрыть глаза, не выдавая чувств. Остаётся подчиниться и делать так же, не реагируя на насмешливое "Быстро учишься". Это пьянит круче выпивки и чувствуется слаще пирожного, въедается хуже запаха от сигарет и ведёт, наверно, лучше, чем от наркоты. Дане тепло, Дане крышесносно, Дане "Азь-гмг", потому что его целуют - и чем безжалостнее рука, тем мягче и уступчивее чужие губы. Оп, и он в невесомости. Финита ля комедия. Осталось только противо-... Ах да, ЭТО теперь тоже противо-, как и существование их с Азиком. Впору обняться и затянуть теперь и правда запрещенных "Двух девочек", потому что "Мальчики не плачут" ему никогда не нравились. - Дань, все норм? Ты же хотел? Ты... плачешь? Его подбородок аккуратно поддевают наверх. Смущённый Азик - это что-то на невероятном, но Дане нравится. Можно вообразить, что до Азика что-то дошло. - Норм. Это... Реакция такая, было круто. "Не норм то, что мне не достаточно" - Спасибо? - неуверенно протягивает он, надеясь, что сейчас у Азика найдется какая-то шутка. - На здоровье. - Азик улыбается, но по-доброму. Его пальцы зарываются Дане в волосы. - Не переживай, я перезвоню. Лучше, чем ничего. Его по-хозяйски целуют на прощание и обещают "подхватить" через два дня. Определенно лучше.