Addicted

      Спонтанность.       Тусклый свет во всех комнатах, фиолетовый свет на кухне. Пугод изучил каждый угол старой квартиры с обшарпанными обоями на стенах. Отвалившаяся штукатурка, отсыревшие обои. Мигающая лампочка подъезда. Грязая раковина, ржавая ванна. Пугод помнит ее края наощупь — холодные, обжигающие. Цепляться в беспамятстве, выворачивая себя наружу. Цветная пелена перед глазами. Пугод не помнит, когда спонтанность стала стабильностью, квартира Жирафа на окраине города вторым домом, а наркотик божественным благославлением.       Порочный грязный круг, который Пугод не в силах разорвать.       И вот, спустя неделю он снова тут.       Перед поцарапанной дверью квартиры в загаженном подъезде, как в забвении стучит и ждет. Ждет. Удар сердца через раз — волнение, волнение неподдельное. К горлу липнет страх, застревает комом. Никакого отчета себе. Все порочный круг.       Больная мысль. Он в ней тонет. Он в ней растворяется.       Жалобный скрип открывающейся двери. Перед ним темный и длинный коридор: не видно почти ничего, лишь в глубине слышно едва уловимый голос Жирафа — слишком невнятный, что бы даже пытаться прислушаться. Иди за мной.       И Пугод идет. Переступает порог, входит в квартирку. Входит, подписывая контракт. Возврата не будет, по договору не предусмотрен. Но Пугод читает сквозь строки. И соглашается. Снова.       Мрачные комнаты, рваные обои, кухня с фиолетовым светом. Большой стол — неестественность. У Пугода мысли плывут. На плитке трещины. Пол ледяной. И руки Пугода тоже. В глазах ухмылка чужая мелькает. Цветы на подоконнике — маленькие, красные. Неестественность. Пугода ломает.       У Жирафа ухмылка на губах. Он итиллегент, предлагает сесть за стол, весьма учтиво, и Пугод садится. От него удовольствием скользит.       Глупые цветы на подоконнике.       Действия на автомате. Пару шагов до висящего шкафчика, нужный пакетик в худых светлых пальцах. Пугод губы кусает. Высокая фигура, светлые волосы, движения изящные. Пугод тлеет. Красиво.       Щелчок чайника. Чашка в сантиметре от кожи, Пугод дергается. Пачка кофе на стол. Пугод ломается от предвкушения. И его тело бьет холодная дрожь. В глазах тревога, цепляется за апатичное лицо Жирафа. Ответы ждет. Ответы не получает.       Кипяток в стакан, капли на стол. Кожу обжигает. Морщится. Ложка кофе в стакан. Кожу саднит.       Улыбка на лице пропадет. Взгляд серьезен. Пугод глаза опускает.       Пакетик распечатывают, быстро, аккуратно, выверенно. Высыпают на стол «в дорожку». У Пугода глаза сверкают - Жираф замечает. Останаливается. Смотрит из-под ресниц.       Немая пауза — нелепость.       Пугод скалится. Поддается вперед. Просит трабучатую скрутку.       — Пожалуйста.       Жираф позволяет. Вкладывает в руку купюру, медлит, а затем кладет пластину таблеток рядом со стаканом.       Пугод сквозь зубы цедит «спасибо».       Аккуратно забирает таблетку из упаковки. На язык — аспирин. Глотки кофе, крупно, быстро. Горько. Дыхание спирает. Пугод не уверен, что делает правильно. Скрученная в трубочку купюра меж подрагивающими пальцами — правильно и хорошо. Жирафу забавно. Смотрит с любопытством. Пугод неумелый и очень смешной. Дофамин в голову — диковинка интересная. Эгоизм весьма тешит.       Пугоду сложно, он ведёт внутренний отсчёт до трёх.       Раз.       Два.             Три.       Прикрытые глаза, язык в прикусе. наклоняется над пылью, закрывает одну ноздрю и втягивает мелкие желтоватые кристаллы. Сердце пропускает два лишних удара — моментально.       Пугод не закатывает глаза в мемолетном блаженстве.       Жираф взгляд отводит с неохотой, лениво.       Больные мысли.       Этот мальчик к нему привязан. Этот мальчик зависим, зависим физически. И Жирафу это эгоизм тешит, до трепета на сердце, до подрагивающих пальцев.       А у Пугода мандраж. Сухость во рту. Энергии много. Он разрывается. Сердце стучит и ломает ему ребра, пальцы стуком по столу. Ему хочется задыхаться       Больные мысли, больные мысли, больные мысли.       Он встает с места. стул падает — глухой звук, его ведет. Дышит глубже. Нетерпение его душит.       Жираф делает свой излюбленный самокрут из эфедрина, и Пугод залипает. Пальцы ловко скручивают купюру, почти полюбовно. Пугод их чувствует. Пугод их хочет чувстовать. Задыхается. И Жираф смотрит из-под ресниц — хитрые темные глаза, ни капли искренности. Фиолетовый очерчивает его белизну широким мазком, и Пугод знает, что выглядит еще хуже.       Взгляд неотрывно. Жираф закуривает. Кадык двигается. Голову в блаженстве откидывает — отличный вид. Пугод губы облизывает, и смеет подойти ближе. Взгляд по чужой коже. Тянется — его ловят. Рука на подбородок. Оценивающий взгляд. Пугод пальцы сгибает и разгибает, пытаясь сломать свои же кости.       Его ведет. Ведет слишком сильно. И он готов падать на колени, биться о пол и стены головой, рвать волосы и вены, рыдая от смеха и слез.       На языке кровь. Он не заметил. Но во рту вкус железа. Он цепляется за чужое запястье, сжимает, слишком сильно, что подбородок сдавливают, тянут ближе. И Жираф его лицо вертит, словно рассматривает антиквар. Глупый и зависимый.       Жираф вновь затягивается, выдыхает в сторону. И Пугода это добивает. Сердце сломало ему ребра и Пугод чувствует его в глотке. Бешеное биение. Больные мысли окупируют его голову. Мысли бессвязны, мысли его раздражают. Щекочут мозг.       Пугод хочет открыть рот. И взгляд Жирафа его останаливает.       Только попробуй открыть свой мерзкий рот.       Самокрут почти докурен.       У Пугода зрачок больше, чем здравых мыслей у них на двоих. Смешно. Кривая улыбка. Тянет к себе ближе. Чужое дыхание замирает. Ну забавно же. Целует в уголок губ. И у Пугода внутри все взрывается востором. Он вновь открывает рот. Скажи глупость, давай.       Но Пугод сам целует, тянется, так жадно, пьяно. И Жираф отвечает, напирет, бесцеренно. Пугод ему в рот выдыхает томно. Поддается. Вторая рука за волосы. Жираф его от себя отрывает, как дрянь. Смотрит уничижительно. Голову вертит. Рассматривает ровный профиль, сжимает чужую челюсть.       — На вкус восхитительно, — лесть.       Пугод рот вновь открывает. И Жираф хочет сломать ему челюсть.       Он выдыхает. Анфитамин — возбудитель. Тело — ломает. Жирафу — смешно. Слишком сильно для Пугода, слишком интересно для Жирафа.       — Ты относишься ко мне грубо — в голосе едва истеричность.       Жираф мечтает сломать ему челюсть.       — Хотел знать что тебя доведет, — фразу словно смакует.       И Жираф заливается смехом.       У Пугода горло сдавливает обидой. Сука.       Из чужой хватки вырывается, отходит на шаг назад, под внимательный взгляд Жирафа. Сверху-вниз.       Неприятные мысли залезают в голову слишком глубоко.       Пугод готов падать перед Жирафом на колени и брать в рот, как самая покороная сука. Пугод готов брать в руки оружие, чтобы размазать чужие мозги по этой отвратительной обшарпанной стене квартиры. Пугода ломает, он мечется меж двух состояний, садится на два стула сразу, и его тянет на откровенность. Пусть ему сломают челюсть. Но рот он открывает.       — Я хочу быть с тобой, дай мне хотя бы немного ласки.       Выпаливает. Почти на одном дыхании.       Взгляд у Жирафа не читаем. Руки в карманы. Он к нему ближе наклоняется. Будто хочет открыть какую-то тайну.       — Не обязан.       Пугод прямо-таки видит как чужое тело падает замертво, и его сердце трепещет. На губах короткая улыбка. Больная. Смеется в истерике.       А Жираф продолжает.       — Ты мне никто, и я тебе никто, я дал это понять при первой встрече.       Нихуя ты не дал.       — Но...       Чужой взгляд невыносим, Пугод чувствует как его мысленно уничтожают. Это паника. Легкая, еще едва уловимая, в голове мысль. В голове картинка, старое, но все еще незабытое ощущение.       Маленькая комната с ржавой наполненой ванной у стены. В крови наркотик, в теле тяжесть. Пряжка ремня стукается о кафель. Его за волосы ловят. Темный, невыносимо тяжелый взгляд. Ни капли сожаления. И Пугоду страшно, Пугоду очень страшно, потому что его тянут, разворачивают спиной к себе, заставляют наклониться над поверхностью воды. И он не успевает выставить руки вперед, как его опускают в воду. Жалостливое «стой» глотает вместе с холодной водой. Счет на минуты. Паника его душит. Пытается дернуться, извернуться, но на голову сильнее давят, опускают глубже. Вздох — бесполезно. Захлебывается. Трепыхается в хватке. Отчаяние. Счет на секунды.       За волосы снова тянут, заставляя подняться. Опускают. Пугод задыхается. Падает на кафель с глухим стуком. В коленях боль.Сгибается наполам, пытаясь снова вздохнуть. Тело трогает дрожь. Вода течет по лицу, по шее, под одежду. Пальцы ломит. Он жмурится. В глазах горячие слезы. Истерика. Взгляд поднять не смеет.       И у Жирафа снова темные черные глаза. От него сквозит жестокостью, и Пугод сглатывает, чувствуя, как страх липнет к коже. Кривится.       Только посмей открыть рот.       Пугод истеричка. И рот открывает, чтобы бросить несдержанное:       — Меня не устраивает твое отношение ко мне блять.       Один широкий шаг вперед, замах, оплеуха. И у Пугода в ушах звенит. Не успевает опереться руками обо что-то, падает на колени. Знакомое ощущение. За волосы берут, заставляя поднять голову. Перед глазами пляшут звезды, а голову болью прошивает.       — Меня не ебет, что тебя устраивает, а что нет, — чеканит.       Пугод за чужие штаны хвататется в беспамятстве. Взгляд опускает.       — Запиши это себе куда-нибудь, — смешок.       Пугод губы кусает, и на глаза слезы наворачиваются. За штаны хватается, и тянется к ширинке. Его дергают, отпускают, брезгливо. Жираф морщится. И Пугод смеется, чувствуя как по щекам потекли горячие капли.