Последний раз.

      Отчасти он понимал, что пришёл зря, не желая в очередной раз пугать тебя и подрывать твоё доверие, но он пришёл, ведь обещал.       Зима. На улице довольно тепло, снег изящно падает неторопливым темпом на улицы Казани. В самой обычной советской квартире тускло. Единственным источником света во всей квартире являлся телевизор. Звонок в дверь неприятно раздаётся в нежном слухе, вынуждая поморщиться от мерзкого и раздражающего «звоночка дрелью». Мягкий ковёр греет, когда по нему ступают хрупкие ноги.       Девушка мгновенно выбегает из гостиной, где укутанная в тёплый серый плед сидела на диване перед телевизором и смотрела мультфильмы в позднее время, и будь родители дома, а не на работе в ночную смену, то она определённо бы получила оплеуху, несмотря на шестнадцатилетие, наступившее на прошлой неделе.       Алина смотрит в размытый глазок входной двери в кожаной обшивке и лицезрит сгорбившийся силуэт с потрёпанным внешним видом. Еë пальцы почти касаются двери и резко дёргаются назад, когда разносятся несколько интенсивных ударов, но два последних почти отчаянные и малосильные, как будто дверь погладили.       Веренцова открывает и в лёгком шоке замирает на пороге, глядя на избитого, всего в крови своего парня… Турбо, или Валеру. В дрожащей окровавленной руке он сжимает тающий ком снега, прижимая его к разбитому лбу. Он стонет. Ему невыносимо больно стоять на полусогнутых ногах, поэтому второй рукой Турбо опирается на дверной косяк, тяжело дыша. Его дыхание громкое, глубокое и прерывистое. Его куртка, которую он украл одолжил у какого-то студента по приезде в Москву, вся мятая, мокрая от снега и испачканная от капель крови. То же самое случилось и с его коричневым свитером: загнутые края ворота были в полосках и брызгах засохшей, возможно его и кого-то другого, крови. Про его лицо Алина даже не знала что и думать. Нос кровоточит, верхняя губа рассечена, а бровь, лоб и скула на правой стороне лица разбиты.       «Не спрашивай о том, что случилось…» — лишь недовольным тоном стонет Валера, заваливаясь на порог квартиры, когда Алина отходит в сторону, чтобы пропустить его. Он не разувается, а сразу топчется в ванную комнату по коридору, шатаясь из стороны в сторону и оставляя за собой шлейф влажных от снега следов.       Он не собирался делиться произошедшим, ведь девушка не любила эти темы, каждый раз ругая, упрекая и плача. Турбо ненавидел, когда она роняла свои драгоценные слёзы из-за него.       Валера бьёт согнутой ладонью по выключателю и, шипя и скаля зубы, зажмуривает глаза от яркого жёлтого света. Он чуть ли не падает в сторону, однакож успевает среагировать и ухватиться за дверной косяк, вторично испуская сдавленные стоны боли.       Содрогающиеся кровавые пальцы с побитыми костяшками и фалангами бросают тающий в руках снег в раковину, дотягиваются до крана и крутят вентили. Прохлада плещется на лицо, когда в ладоши набиралась вода, из-за чего Валера крепко стискивает зубы и морщится, решая поспешно умыться, потирая кожу грубыми движениями. Он порядочное время стоял согнутый над раковиной, умывая шею, голову, лицо, руки. Его голова немного поднимается к зеркалу, когда он малость выпрямляется и встречает разочарованный взгляд Алины, стоящей позади него в дверном проёме.       Он обещал. И он заранее знает какую песню сейчас запоёт девушка.       — Ты обещал… Валер… — вполголоса звучит за спиной Турбо, и он хмурится, сжимая чуть успокоившимися пальцами металлические края раковины.       — Я знаю, что обещал! Знаю! Не надо повторять мне это по сто раз, понятно?! — с каждым словом повышая тон, вмиг заспорил Валера, устремив взгляд в отражение зеркала. Его дыхание сбилось вновь, и он начал кашлять, раздражаясь больше.       — Ты обещал!.. — тихие слова, похожие на жалкий скулеж щенка, и быстро уходящие шаги девушки, которая худощавыми руками накрыла лицо, пряча слёзы, предательски катящиеся по лицу.       — Вот не лей сейчас слëз, Алин! — крикнул Турбо хриплым голосом с явным огорчением и злостью, продолжая умывать лицо в попытках успокоиться.       Алина расхаживала по коридору, вытирая капли слёз, которые уже успели запятнать серую домашнюю футболку, прежде принадлежавшая её старшему брату.       — Ты убьëшь себя этими драками! Вы как на скотобойне!.. Ты… Ты… — голос девушки дрожал и подводил, её плечи слегка ссутулились, и она облокотилась спиной об стену с идиотскими жёлтыми обоями в коричневый горошек, над каковыми постоянно ржал Турбо.       — Хватит ныть! — зарычал Валера, резко обернувшись к Алине и сурово глядя на неё. Вода стекала на куртку и свитер, капая с кожи и промокших завитушек локонов каштановых волос. — Я пришёл сюда не за тем, чтобы ты мне выносила мозг! Я не за этим сюда пришёл, слышишь?       Веренцова отшатнулась и побежала на кухню, чувствуя неудержимое сердцебиение о ребра, с каждым мгновением казавшееся всё хрупче и хрупче. В спину ей прилетело только громкое и презрительное «дура». Её ладони тряслись, подобно осиновому листу, а ноги подкашивались, когда она схватила табурет, с намерением добраться до навесного шкафа, шарясь в поисках коробки с медикаментами и прочей медицинской лабудой. Аптечка была успешно найдена, и Алина, спрыгнув на пол, вернулась в ванную, толкнув парня локтем в сторону и бросая аптечку в раковину. Валера хотел было начать возмущаться, снова орать, как обычно, и предъявлять, выплëскивая всё своё негодование и скопившуюся агрессию на их отношения, но его опередили, рявкнув: «Сядь!» Рука дерзко легла на его плечо, надавив и заставив сесть на край ванны. В другой любой момент Турбо бы начал шуметь, сопротивляться, грубо и болезненно хватать, отталкивая, да сейчас он молча подчинился с тяжёлым вздохом некой уступчивости. Он понимал, что эта процедура в какой-то степени необходима.       Алина подготовила несколько ватных тампонов и дисков и просто кусков ваты, смочив их антисептиком или перекисью водорода. Она схватила Валеру за лицо, подняв и наклонив как ей удобно, с целью обработать травмы. Соприкосновение ран с растворами оставляло после себя ощущение ожога. Туркин морщился, сидя с хмурым и измученным выражением лица, опуская плечи и искоса поглядывая на Алину, но, в целом, стараясь не встречаться с ней взглядом. Его пальцы намертво стискивали края ванны, едва ли не ногтями впиваясь в них.       В ванной комнате повисла нелёгкая, неловкая тишина между ними, нарушаемая недовольным бормотанием, шипением от боли и резкими выдохами. Они ругались, ненавидели друг друга в этот момент из-за каприз и собственных чувств, а всё равно пытались прийти к невероятно сложному взаимопониманию.       Приблизительно через полчаса Алина закончила заботиться о его травмах, почти повсюду наклеив пластырей ему на лицо. Бережно и долго она обрабатывала большую и распростёртую рану на его лбу, даже кисти рук не остались без внимания. Она «склеивала» его «заново», будто перед ней не был самый грубый, наглый, вспыльчивый, нервный и агрессивный парень в её жизни, а лишь фарфоровая кукла, за которой требуется следить и вытирать с неё пыль каждый час.       Турбо ощущал себя как мумия в бинтах. «Ненавижу когда ты это делаешь…» — слабо пробубнил он под нос. Когда нежные пальцы оставили в покое, он облегченно выдохнул, расслабившись и глядя в спину девушки, пока она мыла испачканные от его крови пальцы. Она вытерла руки полотенцем, при этом всё время держа взгляд потупленным, и стала безмятежно собирать аптечку, аккуратно складывая всё на свои места.       Турбо встал на ноги, отталкиваясь от края ванны, мельком глянул в зеркало, поморщившись от собственного внешнего вида, и вышел в тёмный коридор, попутно снимая куртку и встряхивая её от влажности. Он не испытывал особой благодарности. Он никогда и ни за что не скажет «спасибо». Не ей.       Валера вошёл в тускло освещённую гостиную, останавливаясь в дверях и бросая куртку на кресло, стоявшее вблизи дивана. В гостиной он почти что никогда не был и лишь пару раз заглядывал внутрь, а ныне мог получше рассмотреть всё вокруг. Здесь не было ничего удивительного: на полу красный настоящий советский ковёр, диван у стены, около два кресла, книжный шкаф из дубового дерева, заполняющий всю стену, огромное количество книг на нём, телевизор напротив дивана у другой стены, видеомагнитофон, занавески, закрывающие окно, горшки с цветами на подоконнике, глупые обои в горошек и достаточно дорогая люстра на потолке.       Атмосфера уютная, с нотками роскоши и благополучия, но в квартире чувствовалась пустота, какой-то оттенок равнодушия. И не из-за отсутствия родителей Алины, скорее, чувствовалась пустота внутри самой семьи. Совсем как у него, только без благополучия и роскоши.       Туркин ступил на ковёр, подходя к дивану, дабы сесть на него и растянуть ноги вперёд, вкушая мягкость пледа рядом с рукой. Он взглянул на экран телевизора, крутивший какой-то американский мультфильм. Этот «мультик» Алине подарил её дядя, проживающей каким-то образом за границей.       Слышны были шаги девушки, что возвращала аптечку на место на кухне, а со временем вернулась в гостиную, быстро плетясь к дивану, усаживаясь, подтянув к себе ноги и скрестив их в «бабочку». Плед вновь оказался на хрупких плечах, и Алина откинулась на спинку дивана, без настроения наблюдая за мультфильмом и словно не обращая внимания на сидящего рядом Турбо.       Молчание между ними разъедало изнутри, заставляя сердце в очередной раз биться в желании предотвратить этот дискомфорт. Они слишком упрямы и горды, что в большинстве случаев и было причиной постоянных ссор. Между ними никогда не было извинений, ведь «пацаны не извиняются», а девушка не собиралась рыскать за ним, как собака и просить прощения за то, в чём, как она считала, не виновата.       Их отношения сложные, запутанные, выходящие за грани здравомыслия и уважения, так как ссоры иногда перерастали в драки, и даже, несмотря на худое телосложение и «хрупкость» Алины, она могла оставить следы царапин и синяков на теле Валеры, кои долговременно заживали. А Алина чаще всего ходила с синяками от его пальцев на плечах или руках, однакож скрыть их под рукавами одежды запросто. Они могли не разговаривать неделями. Но Валера всегда присматривал за ней, хоть и показывал полное равнодушие и обиду, заставляя пару пацанов тайком бегать и следить за его девушкой в случае чего, если у самого не было возможности или желания присматривать по улицам Казани.       И они всё равно были вместе. Все знали, кто «подруга» Турбо и старались не запугивать, вести себя вежливее в присутствии девушки.       Они были вместе, даже несмотря на слова ненависти, грызущих в груди обид, ноющих сердец и раздражающего безразличия. После каждой ссоры они всегда снова и снова сходились. Они были привязаны друг к другу. Алина уже привыкла к этому сложному парню с невыносимым характером и наглой мордой, а он уже свыкся прибывать к ней по ночам, смиренно терпя, пока заботятся о его травмах.       Валера молча придвинулся к Алине с ноткой нерешительности, какой-то немой просьбы о разрешении близости. Одна рука мешкотно легла ей на спину, а другая на плечо. Его голова мягко устроилась на её грудной клетке, щекой он чувствовал сквозь ткань футболки её слегка выпирающую от худобы грудину. Парень крепко прижался к ней, как ребёнок, закрыв глаза и тихо, мирно дыша. Алина никак не отреагировала, неподвижно сидя дальше. Её ладони спустя пару мгновений и раздумий вылезли из теплого «купола» пледа и осторожно легли на лопатки Турбо, с заботой легонько поглаживая спину. Она чувствовала жгучее разочарование в сердце, изо всех сил пытаясь подавить его, ведь… Она устала.       Последние две недели Веренцову преследовали мысли и сомнения насчёт их отношений. Сложные, нервирующие, непостоянные — вот как можно охарактеризовать их. Они морально давили, высасывая всё терпение и силы.       Турбо редко был нежен, ласков, не был он тактильным, что раздражало Алину, которая всегда жаждала касаний — это было одно из её искренних проявлений любви и значимости. Такие моменты, как этот, девушка берегла и хранила в памяти, в духе нечто самого дорогого по её мнению. Но она постепенно начала сдаваться, чуя угасающие с каждым днем чувства, раньше обжигающие своим пламенем любви и подсознательной защиты.       Алина притиснулась в ответ к Валере, положив подбородок ему на макушку и глубоко выдохнув, глядя заспанными глазами на экран телевизора. Они сидели неподвижно, тихо обнимаясь, как котята в попытках согреться в холодную пору, которая, как оказалось, не только за окном, но и нынче между ними.       «Это последний раз…» — внезапно негромко сказал Валера, беззаботно поглаживая плечо Алины сквозь плед большим пальцем. Веренцова первые несколько минут хранила молчание, словно обдумывая стоит ли отвечать. Она закрыла глаза, унимая новый порыв слёз и печали, глубоко запечатлев их в глубине сердца под ребрами. И сухие, потрескавшиеся губы с зарождённым разочарованием и уже давно накопившимся недоверием прошептали: «Я тебе не верю».