Переводить стрелки

У Чу Ваньнина много комплексов. Лицом не вышел, характер скверный. Разве что тело, вроде как, ничего. Стройное, гибкое; его мужу, кажется, нравится. — Да ты поправился, — хохотнул один из коллег, глядя на обедающего Чу Ваньнина. И ванильный кекс вдруг застрял в горле. Чу Ваньнин бы соврал, если бы сказал, что сам этого не заметил. Он всегда, сколько себя помнил, был худым и иногда даже болезненно тощим, часто пренебрегая завтраками в студенческие годы и лишь к ночи закидывая в рот что-нибудь из готовой еды из супермаркета. Но сейчас… — И правда... — уже дома, встав перед зеркалом в одном белье, он оглядел себя пристальным взглядом, — растолстел. Волна обжигающей ненависти затопила грудь. Смотрящие из отражения глаза феникса полоснули холодом по мягким щекам и увеличившимся бёдрам. Мо Жань. Чёртов Мо Жань! Это всё его золотые руки и ласковая улыбка с ямочками, появляющимися на красивом лице каждый раз, когда он ставил перед работающим за ноутбуком Чу Ваньнином торт, маффины или печенье. Мо Жань безбожно хорошо делал его любимые десерты, и Чу Ваньнин никак не мог устоять перед панкейками, залитыми кленовым сиропом и сливками. Он съедал всё, никогда не задумываясь, что это как-то могло отразиться на нём — разве что настроение поднималось и щёки становились зацелованными благодарным за дегустацию поваром. — Всё, — он с ненавистью отвернулся от зеркала, чувствуя себя так, будто влез в чужое, незнакомое тело, — диета. В конце концов, он уже не молод. Метаболизм стал хуже, а тут ещё и вечные сладкие прикормки... Он не домашний кот! Он может есть и салат из овощей. А лучше тофу. Или не есть вообще. — Ваньнин, — взгляд Мо Жаня казался обеспокоенным, — ты не заболел? Не притронувшийся к новой порции тёплых кексов Чу Ваньнин наигранно приподнял острую бровь. — С чего ты взял? Мо Жань поскрёб бритый затылок. — Ты кроме салата ничего не съел, — он окинул взглядом стол, заставленный блюдами из нежирного мяса, рыбного филе и сладостей. — Просто не голоден. — Точно? — Ты думаешь, стал бы я так говорить, если бы это было ложью? Мо Жань опустил глаза, поддевая палочками для еды сочное крабовое мясо. — Извини. Ты прав. Тогда я всё уберу в холодильник, поешь утром перед работой, хорошо? Чу Ваньнин коротко кивнул. И утром, конечно же, ничего не съел. На первой лекции его немного тошнило. На второй — желудок противно скрутило. Тишина аудитории нарушилась жалобным урчанием, заставившим Чу Ваньнина отвернуть покрасневшее лицо к доске и преувеличенно громко застучать мелом, чтобы сидящие за спиной студенты не отвлекались на всякие глупости. Вскоре осталось лишь притуплённое чувство голода, но измученный Чу Ваньнин не успел обрадоваться, как к вечеру разболелась голова. Тошнота стала невыносимой. При мысли о еде становилось ещё хуже. — Ты не завтракал, — нахмурился вернувшийся с работы Мо Жань, стоя перед открытым холодильником, в котором всё стояло так же, как он и оставил. — Опаздывал, — соврал сидящий за бумагами Ваньнин. Мо Жань окинул его нечитаемым взглядом и закрыл холодильник. Чу Ваньнин весь внутренне подобрался, ресницы задрожали, и он осторожно взглянул на мужа. Тот был прекрасен: высокий, широкоплечий, с вылитым тяжёлыми тренировками телом и необычайно красивым молодым лицом. Чу Ваньнину всегда было сложно поверить в то, что кто-то подобный ему мог запасть в сердце такого чувственного и красивого человека. И сейчас, потеряв своё худое тело, единственное, что могло бы соответствовать Мо Жаню, он чувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Уродливой, с выпученными глазами и сухой чешуёй. Голова разболелась сильнее. — Я спать, — он резко встал, от чего в глазах на мгновение потемнело. — А ужинать? — изумился Мо Жань. — Нет аппетита, — Чу Ваньнин отмахнулся и быстро ушел в спальню, не желая видеть, как муж будет расстроен — у них давно была привычка ужинать вместе. Уже лежа на мягких простынях и прижимая к ноющему животу скомканное одеяло, Чу Ваньнин подумал, что, в принципе, сможет так продержаться несколько дней. Если он всегда будет терпеть до того состояния, когда тошнило от одной только мысли о еде, то всё было не таким сложным. Он выдержит и… —...а потом он резко упал, — закончил незнакомый голос, как только Чу Ваньнин смог открыть глаза. — Где... — во рту было невыносимо сухо, а в ушах неприятно шумело. — Где я?.. — О, Вы очнулись, — всё тот же незнакомый голос оказался ближе, и Чу Ваньнин смог увидеть университетского штатного врача. — Вы в лазарете. Что последнее помните? Чу Ваньнин сглотнул, попытался приподняться, но резкая пульсирующая боль в затылке нарушила его планы. Он зашипел и снова упал на мягкую подушку. — У меня была лекция, — голос хрипел, перед глазами всё мутнело. — Я стоял у доски и... Темнота. — Вы потеряли сознание, — врач в годах кротко улыбнулся. — У Вас сильное истощение, господин Чу. Чу Ваньнин промолчал. Этого стоило ожидать, но он никак не думал, что из-за того, что неделю не будет умеренно питаться, он вдруг грохнется без чувств перед полной аудиторией студентов. Какой же всё-таки позор. Даже похудеть без сложностей не может. — Док, — вдруг позвал уже знакомый голос, и только тогда Чу Ваньнин заметил, что в лазарете был ещё один человек, — могу я сам с ним поговорить? Врач снова улыбнулся, согласно качнул головой и вышел, оставляя Чу Ваньнина наедине с Мо Жанем. Мо Жанем, чьё лицо было потемневшим, а выглядывающие из-под чёлки глаза прожигающими. Чу Ваньнин внешне оставался таким же спокойным, но спрятанные под простыней пальцы мелко дрожали. — Ничего не хочешь мне сказать? — Мо Жань стоял в нескольких метрах от кровати, подпирая плечом шкаф с лекарствами, и выглядел разъярённым. Пальцы задрожали сильнее. — Нет. Фиалковые глаза опасно сверкнули, а их обладатель медленно направился к постели. — Ваньнин, — загрубевшие кончики пальцев коснулись чужого затылка, ровно того места, где, как предполагал Чу Ваньнин, он ударился при падении. — Скажи мне, почему ты делаешь это? — Делаю что? — Причиняешь боль тому, кого я люблю больше всего на свете. Чу Ваньнину вдруг стало больно дышать. Глаза феникса влажно заблестели. — Я... — горло сдавило от эмоций, — я не хотел, чтобы получилось так... Присевший на край кровати Мо Жань ласково поцеловал его в висок. — Кто это с тобой сделал? — вопрос влился в дрожащее сознание. — Кто посмел? Мо Жань слишком, слишком хорошо его знал. Он был знаком с тем, что если его драгоценный муж начинал какие-то вопиющие глупости, касающиеся непосредственно его самого, то толчок к этому обязательно шёл откуда-то извне. Мо Жань собирался найти и затолкать дерьмо в этого идиота. — Никто, не говори ерунды, — прошептал Чу Ваньнин, опустив голову. — Просто... — Что? — Я располнел. Поражённый Мо Жань глупо уставился на него. Чу Ваньнин сжался ещё сильнее. — Лицо круглое, руки и ляжки крупнее, а живот... — он сжал челюсти, — противно смотреть. У Ваньнина никогда не было кубиков, всегда был немного подтянутый, плоский живот. Это правда, что в последнее время он немного округлился, но лишь немного, Мо Жань даже не мог его нормально куснуть. А тут золотце заявило, что он располнел. Что за бред? — Ничего не бред, — вздыбился тот. — Я потолстел. И стал ещё ужаснее. Рука на его затылке чуть сжалась. — Не говори так, — Мо Жань попытался заглянуть в его глаза, — в тебе нет ничего ужасного. Чу Ваньнин горько улыбнулся. — Люди вокруг так не считают. Мо Жань не сдержался и скрипнул зубами. — Так всё-таки тебе кто-то это сказал, — он уже не спрашивал. Вопросы здесь были лишними. Пусть Чу Ваньнин и казался непробиваемым, спрятанным за холодными взглядами и отчуждённым голосом, любое замечание в свой адрес он воспринимал до невозможного болезненно. Мо Жань знал об этом, как никто другой. И не хотел вспоминать, что чувствовал в тот момент, когда находящийся на грани жизни и смерти Чу Ваньнин, попавший в аварию, спокойно похлопал его по руке, залитой кровью самого Ваньнина, и сказал, что не было смысла спасать того, у кого не было сердца. Мо Жань сказал ему это на эмоциях, когда они были едва знакомы. И ненавидел себя за это до сих пор. — Ваньнин, любовь моя, посмотри на меня, — рука с затылка переместилась на лицо, бледное и худое. Сверкающие болью и влагой глаза робко поднялись. Мо Жань ласково убрал длинную прядь за ухо другой рукой. — Скажи мне честно, ты бы стал думать обо мне хуже, если бы я вдруг набрал какие-нибудь 10 кг? Брови нахмурились, а сухие губы с тихим звуком разошлись. — Ты переводишь стрелки. — Конечно, перевожу, — согласился Мо Жань, большим пальцем потирая тёплую кожу у острой линии челюсти. — Потому что и я, и ты — одинаковые. — Неправда, — вновь воспротивился Ваньнин, и голос его звучал так горько, что эта горечь заполнила грудь Мо Жаня ядовитыми шипами. — У тебя не только красивое тело, хотя я и думаю, что если ты наберёшь вес, то не станешь менее привлекательным. — Тебе тоже идут пышные бёдра и попа... — Не переводи тему, — огрызнулся Чу Ваньнин, но уши его предательски покраснели. — Ты чуткий и добрый, у тебя мягкий характер, ты хорошо ладишь с детьми и можешь вести разговоры даже с теми, кто тебе не приятен. Ты самый лучший повар, способный умный, молодой... Продолжить перечислять ему не дал палец, осторожно накрывший потрескавшиеся губы. — Ваньнин, я начинаю думать, что все слова, которые я говорил тебе на протяжении всех наших отношений, просто вылетели из твоей учёной головы, — Мо Жань подался вперёд и соединил их лбы, продолжив полушепотом: — Ты прекрасен и не только внешне, хотя я и думаю, что ты самый красивый человек на земле. Но ещё ты справедлив и очень чуток. Ты подкармливаешь стольких животных (или ты думал, что я не узнаю?), не делишь людей по статусу и относишься ко всем, как к равным. Пускай люди и думают, что ты черств из-за того, что тебе сложно открыться, но я, чёртов собственник, даже рад этому, потому что так меньше людей знает о том, какой ты невероятный на самом деле. Как ты улыбаешься или как несмотря на то, что любишь подольше поспать, всё равно встаёшь раньше, чтобы сделать мне кофе. Как специально даёшь своим студентам только тот объём информации, который им действительно будет полезен, хотя для этого тебе и приходится сидеть по пол ночи за ноутбуком, редактируя статьи и презентации. Как ты несмотря на то, что не знаешь, как вести себя с детьми, всё равно подходишь к упавшей на площадке девочке и отряхиваешь её от пыли, вытирая её слёзы своим платком. — Так ты... Ты всё видел! — зашипел Чу Ваньнин, при этом раскрасневшись так, что Мо Жань не сдержал нежной усмешки. — Сталкер! — Всего лишь ходил в магазин за твоими любимыми конфетами и увидел это случайно! — он клюнул нахохлившегося мужа в такой же покрасневший нос. — Зачем соврал, что потерял платок, если отдал его той девочке? — Не твоего ума дело! Мо Жань расхохотался, но затем, скользнув взглядом по тонким пальцам Чу Ваньнина, замер. Он снова посерьёзнел. — Золотце, пожалуйста, никогда больше не мучай себя таким образом, — он поддел его пальцы своими, трепетно переплетая их в замок. — Ты прекрасно выглядишь, когда кушаешь. И особенно, когда не падаешь в обморок. — Но... — Но если ты всё-таки волнуешься, что наберёшь вес, — не дал ему договорить Мо Жань, — то будешь ходить в зал вместе со мной. Хорошо? Чу Ваньнин закусил нижнюю губу. Не то чтобы он не думал о том, чтобы пойти в фитнес-клуб или самому выйти хотя бы на пробежки. Но, во-первых, запишись он неожиданно в зал после всех тех отказов, что давал мужу Чу Ваньнин из-за стеснительности заниматься с кем-то в одном помещении, не заподозрил бы Мо Жань что-то? Чу Ваньнин слишком боялся того момента, когда Мо Жань наконец заметит, до чего довёл своё тело супруг, и потому голодовка казалась самым быстрым и лёгким способом избавиться от проблемы. Ну и во-вторых, на голодовку не уходило лишнего времени, которого у Чу Ваньнина и без того не было. Но сейчас, когда Мо Жань знал... Когда видел все его несовершенства, как на раскрытой ладони, и всё равно смотрел так, будто перед ним был не какой-то Чу Ваньнин, посеревший и безобразный, а самое ценное, что было в его жизни. Сейчас Чу Ваньнин, сглотнув кислую слюну, кивнул. — Хорошо. Притаившаяся на дне глаз Мо Жаня темнота расступилась, и лицо Чу Ваньнина стало засыпаться короткими нежными поцелуями. — Спасибо, золотце. — Не за что меня тут благодарить, — пробухтел Чу Ваньнин в широкое плечо, когда муж сгрёб его в объятия и уткнулся лицом в открытую шею. Прямо как преданный пёс, ей-Богу. — Но зал я выберу сам. — А чем тебе не нравится тот, в который хожу я? — поинтересовался Мо Жань, и шевеление его губ на чувствительной коже заставило Чу Ваньнина покрыться мурашками. — Далеко от дома, — ответил он. На самом деле, зал находился в десяти минутах ходьбы от их квартиры, но заглянувший как-то на тренировку Мо Жаня Чу Ваньнин не испытал ни малейшего восторга, обнаружив там с десяток подтянутых красоток в облегающих все их прелести костюмах и жадно смотрящих на каждого заинтересовавшего их мужчину. Чу Ваньнин не боялся стать объектом их интереса, потому что, очевидно, он был далёк от высоких качков в потных майках и с ногами, способными удушить за секунды, но… Он тоже собственник. И явно будет спать спокойнее, зная, что шикарного мужчину, ложащегося с ним каждый день в постель, не облизали с ног до головы взглядами. Или хотя бы облизали меньше обычного. — Хочу чисто в мужской зал. До этого ласково скользящие по спине руки замерли. — В мужской? — уточнил Мо Жань, отстраняясь и заглядывая мужу в лицо. Чу Ваньнин не понял причины резкой смены настроения, но кивнул. — Да. Мо Жань как-то нервно улыбнулся. — Может, дома тогда будем заниматься? — У нас нет никакого спортивного инвентаря. — Купим. — Тренажёры всё равно будут эффективнее. Мо Жань обернул руки вокруг тонкой талии и притянул мужчину к себе. — Тогда так же можно сказать и про тренировки в постели, — он губами задел мягкую мочку уха, от чего Чу Ваньнин предательски вздрогнул, почувствовав, как стекло тепло по пояснице. — В сексе задействуется множество групп мышц, я как раз давно хотел попробовать несколько поз… — Бесстыдник! — Чу Ваньнин буквально чувствовал, как полыхало его лицо. — Может быть, — засмеялся Мо Жань, подаваясь вперёд и мягко целуя Чу Ваньнина в губы. — Но я надеюсь, что ты будешь продолжать любить этого бесстыдника так же, как он любит тебя. Чу Ваньнин обвил его руками в ответ и выдохнул: — Да куда я денусь. А даже если бы было, куда, ни за что бы не ушёл.